2. Посттоталитарная эволюция: направления и проблемы

Говоря о переходе от тоталитаризма к демократии, необходимо отметить, что история не знает примеров подобной трансформации политического режима и непосредственным образом. Такого рода ществлялась через достаточно Длительныя этап, для которого характерен режим авторитарного, типа.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление, уточнить в чем специфика авто-ритарного режима. Этот режим возникает чаще всего в условиях радикальных социально-экономических преобразовании общества, (781) перехода от традиционных структур к индустриальным. Сам авторитарный режим воплощает, отражает данную переходность, несет на себе печать определенной двойственности. С одной стороны, при нем действуют демократические элементы и структуры – избирательная система, различные политичес-кие силы в парламенте, многопартийная система и т.д., но, с другой стороны, сами эти демократические элементы жестко ограничены. Политические права граждан, общест-венно-политических движений и политических партий значительно (по сравнению с демократическим режимом) сужены, а их деятельность тотально регламентирована, что в юридически-правовой сфере выражается в преобладании законов разрешительного характера над запретительными. Легальная оппозиция зачастую носит чисто формальный характер. В то же время, в отличие от тоталитарного режима, допускаются дозированное инакомыслие и урезанная печатная оппозиция.

Вообще говоря, в научных работах к авторитарным режимам относят самые различные практически существовавшие и реальные сегодня режимы - от Чили при правлении Пиночета до Белоруссии при Лукашенко. Другими словами, во-первых, авторитарный политический режим практически воплощен не в "чистом" типе, а в разнообразных модификациях и формах; во-вторых, граница, разделяющая тоталитарный и авторитарный режимы, достаточно "размыта". Однако, принципиально, эта граница существует и "проходит", как минимум, по следующим пунктам¹. Во-первых, тоталитаризм предполагает реализацию активной несвободы граждан, в отличие от пассивной несвободы при авторитаризме. (Активная несвобода тоталитарного типа предполагает, что от граждан требуется не только лояльное отношение к власти, но и постоянная демонстрация преданности ей и энтузиазма по отношению к существующему

режиму.) Во-вторых, коренное отличие авторитарного режима от тоталитарного - это наличие определенной сферы гражданского общества, свободной от регламентации со стороны власти (например, духовная сфера, экономика и т. д.). К слову, именно за счет этого (782) сектора гражданского общества создаются предпосылки для эволюции в направлении к демократии. Наконец, в-третьих, власть при авторитарном режиме, как правило, не имеет тоталитарных амбиций, сам режим свободен от идеократичноети.

Итак, эволюционировать в направлении к демократии может именно авторитарный режим, что неоднократно подчеркивалось в научной литературе. Причина этого такова.

Тоталитарный режим .в конце концов сам себя толкает к гибели, рано или поздно обнаруживает свою неэффективность, нецелесообразность, несоответствие человеческой -природе. В зсаких бы конкретных формах распад дряхлеющего тоталитарного режима ни происходил, он предполагает высвобождение из-под тотального контроля и регламентации какой-либо сферы общественной жизни: экономической, духовной, социально-политической, где и начинают формироваться зачатки, элементы и структуры гражданского общества, причем приоритет отдается общечеловеческим, демократическим нормам и денносшям.Тем самым предопределяется превращение режима в авторитарный, что, как правило, сопровождается сменой политического руководства и курса.Далее, под воздействием различных конкретно-исторических факторов он может эволюционировать в направлении демократического режима или, наоборот (в соответствии со свойством авторитарной власти стремиться к собственному усилению), в конечном счете, вновь привести к тоталитаризму. Кстати, именно этот, второй случай имел место в ходе развития жестко-авторитарного режима в годы нэпа. В определенном смысле нэп был обречен на гибель, ибо режим не предполагал разрешения противоречия между экономи-

ческим (многообразие форм собственности и хозяйствования) л политическим (усиление монопартийной диктатуры, искоренение всякого плюрализма, начиная с запрета фракций на X съезде РКП /б/).

Если тот факт, что политический режим СССР вплоть до, начала 50-х годов представлял собой классический образец тоталитаризма, не вызывает принципиальных разногласий у большинства специалистов, то относительно последующего отрезка советской истории наблюдается гораздо больший разброс мнений и оценок. К примеру, А. Мигранян считает, что с конца 50-х гг. (783) политический режим в СССР становится авторитарным, и в подтверждение данного тезиса приводит мысль о начавшейся хрущевской "оттепели" и, следовательно, раскрепощении духовной сферы, где и возника-ют зачатки отношений и ценностей, присущих гражданскому обществу [См.: Мигранян А. Легко ли стать Европой?// Век XX и мир. - 1988. - № 12. - С. 22-25]. Эта точка зрения не бесспорна. Скорее саму "оттепель" можно охарактеризовать как проявление кризиса, внутренней антагонистичности, как признак упадка тоталитарного режима, а не свидетельство его конца. Не случайно же "хрущевская" демократизация оказалась так легко свернутой. Во-первых, эта "оттепель" носила относительный характер, принципиа-льно не затрагивала фундамент, саму идеократичность режима; во-вторых, с учетом того, что основной мишенью для критики стала фигура прежнего вождя - Сталина, а не сам режим, ее даже можно истолковать как классический атрибут тоталитаризма при переходе власти из одних рук в другие. Поскольку тоталитаризм, как уже отмечалось, не имеет механизма преемственности власти, то ее смена чревата политическими потрясениями, дворцовыми переворотами и избранием прежнего лидера на роль "козла отпущения". Вряд ли можно приводить в качестве примера свободы в духовной сфере и "кухонные разговоры" времен застоя. Ибо, по сути, речь идет о трагикомическом, фарсовом харак-тере умирающего тоталитаризма "эпохи застоя", где "кухонная свобода" - не что иное, как пародия на нелегальную свободу в духовной сфере. Собственно же нелегальная духовная свобода жест око преследовалась режимом с помощью уголовного кодекса, карательной психиатрии и др. Не случайно 60-80-е годы дали совершенно новый феномен – движение диссидентов. Но убедительным доказательством того, что "эпоха застоя" - это хоть и агонизирующий, но тоталитаризм, а не авторитаризм, является период правления Андро-пова, которому менее года понадобилось, чтобы вспомнить идею "укрепления дисципли-ны" и начать проводить облавы на улицах, в парикмахерских и магазинах в поисках отлынивающих от работы, чтобы вплотную подвести общество вновь к тем мрачным страницам истории, которые, казалось, давно уже перевернуты. (784)

Авторитарным политический режим в СССР стал даже не в 1985 г., а позже - примерно с 1989 г. За точку отсчета можно взять выборы народных депутатов СССР и первый их съезд. Несомненно, что речь идет не просто об авторитарном, а о жестко-авторитарном режиме, хотя к 1991 г. эта жесткость существенно ослабевает. Показательно в этом смысле изменение отношения (и со стороны властей, и в обществе в целом) к част-

ной собственности и рынку, свободе мнений, политическому плюрализму, принципу разделения властей, защите прав меньшинств и т.д.

Ослабление жестко-авторитарного режима носило не типичный, общепринятый характер освобождения различных сфер жизни и сознательного же созидания в них элементов гражданского общества, чем и детерминировалось бы движение к демократическому политическому режиму. Ослабление режима происходило за счет постоянных уступок давлению "снизу" (начавшихся как раз в 1988-1989 гг., а не с 1985 г., когда была провозглашена новая "революция сверху"), на которые правящие структуры вынуждены были пойти, ибо положение в стране существенно осложнялось крайним кризисным обострением многих проблем. Причем эти проблемы преимущественно были "наследственными"; но счет по ним предъявлялся к реальной власти.

Начавшееся разложение имперской структуры СССР оказалось сопряженным с обострением межнациональных проблем; кризис государственно-административного управления экономикой завершился ее крахом, до предела обострились продовольст-венная и жилищная проблемы, финансовый кризис, явственно обозначились трудности "расчленения" законодательной и исполнительной власти, возникшие вследствие "мертвого" срастания партийных структур с той и другой и т.п.

Входе нараставшего давления "снизу" обнаружилось, что демократия в СССР не свободна от тяготения к митинговой и даже охлократической форме. Данный факт и к тому же отсутствие четко выраженной ориентации на усиление правовых начал демократии предопределили своеобразную модификацию жестко-авторитарного режима, обусловили его превращение в гибрид жестко-авторитарного и попустительски-демокра-тического режима. Тенденция к становлению этого гибрида особен-(785) но проявилась в конце 1990 - первой половине 1991 г. Сам по себе гибрид жестко-авторитарного и попустительски-демократического режимов - уникальный и в известном смысле нежизнеспособный феномен, который в таком качестве долго просуществовать не может.

Об этом изначально свидетельствовали, с одной

стороны, паралич исполнительной власти при одновременном нарастании недовольства ею в обществе, а с другой - четко обозначившаяся тенденция к максимальному усилению авторитарного начала, к переходу центра тяжести из неустойчивого шаткого положення на одну опору - жесткие репрессивные меры авторитарной власти (вспомним акции против движений за независимость в республиках СССР, фискальные мероприятия в финансовой сфере и т. п.). Закончилось это все, как известно, августовским ГКЧП и последовавшим затем стремительным распадом советской империи, появлением на территории бывшего СССР нових независимых государств.

После 1991 г. стало очевидным, что в новых условиях говорить о трансформации политического режима в направлении к демократии в рамках СНГ или, тем более, бывшего СССР в целом не приходится. Скорее, речь нужно вести о разнонаправленной и протекающей с разной cкоростью эволюции политических режимов в рамках суверенных государств. Такой подход позволяет обнаружить гораздо большую полноту политического многообразия и самих режимов и путей их движения. При этом, кстати, выясняется, что политический режим, например, в Туркменистане вообще не демонстрирует движения к демократическому типу. В то время как в России, Украине или Армения такое движение {хотя и в разных формах и с различной скоростью) имеет место. Иначе говоря, сегодня в принципе исключается не кий единообразный, унифицированный ^способ перехода к демократии. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что необходимо решительно распрощаться с миссионерскими иллюзиями возможности "пересадки" достигнутых в той или иной стране СНГ рыночно-демократических успехов другим странам.

Во-первых, эта идея изначально утопична, ибо демократические завоевания тогда и становятся таковыми, когда они не "дарованы" кем-то, а достигнуты собственным развитием общества. Во-вторых, идея (786) "трансляции" демократии чревата использова-нием отнюдь не демократических методов - угроз и насилля (например, в формах экономических санкций, предъявления территориальных претензий сопредельным республикам и т. п.), что явно не будет способствовать и нормальной эволюции к демократии в рамках самого государства-"миссионера".

Однако приведенные доводы отнюдь не означают, что странам СНГ, развивающимся в направлении к демократии, не стоит принимать во внимание мировой опыт подобного развития, в первую очередь опыт последних двух-трех десятилетий.

Обобщая опыт движения авторитарных режимов к демократии (на примерах Турции, Греции, Испании, Португалии, Аргентины, Бразилии, Чили, Южной Кореи, Филиппин, восточноевропейских стран), польський политолог Е. Вятр выделяет три общие модели (схемы) движения к демократии [См.: Вятр Е. Трансформация тоталитарных и авторитарных режимов в современной демократии// Лекции по политологии.- С.73-83). Первую из них условно можно охарактеризовать формулой "реформа сверху". Как видно из названия, данная модель предполагает такое осуществление политической модернизации, которое инициируется и приводится усилиями в первую очередь авторитарной власти. Разумеется, такой путь исторически оказывается весьма длительным, рефорвщэование - не всегда последовательным, часто половинчатыми, многоступенчатым; такой путь чреват остановками и даже "откатами назад" (как, например, ирищщ к власет в Турции в 1980 г. генерала Эврена), однако он имеет и несомненные достоинства, поскольку является: наименее радикальным, более плавным и иостепеииью способом демократического развития. История знает как положительные, успешные примеры подобной модели (например, Турция, Бразилия), так и трагические, безуспешные попытки (например, "хрущевская оттепель") реформирования "сверху".

Вторая модель, которую условно можно об означить термином "абдикация" (что означает быстрый распад), предполагает, что авторитарные режимы терпят крах в исторически очень короткий промежуток времени чаще всего под влиянием внешних факторов (события в соседних странах, участие и поражение в военном конфликте и т. п.). Примером подобных крушений автори-(787)тарных режимов, положивших начало отсчету демократического развития стран, может служить государственный переворот и захват власти греческими полковниками в 1974 г., оказавшимися бессильными после конфликта на Кипре; нечто подобное произошло и с военной хунтой в Аргентине после военного конфликта с Великобританией в 1982 г. из-за Мальвинских островов. Наконец, примером абдикации может служить и крах социализма в восточноевропейских странах в 1989 г. (ГДР и ЧССР), основным "внешним фоном" котрого стала перестройка в СССР.

Наконец, третья модель демократической трансформации авторитарных режимов характеризуется как "реформа, согласованная между властями и оппозицией" (она была практически реализована, в частности, в Испании после смерти Франко, в Польше в конце 80 -начале 90-х годов). Для успеха согласованных реформ (а это согласование при всей личной антипатии представителей власти и оппозиции мотивируется интересами страны, народа) властям и оппозиции надо решить, как минимум, несколько проблем: а) уметь находить согласие, невзирая на груз обязательств перед делегировавшими их силами; б) пытаться избежать взаимных обвинений и спекуляций в связи с ухудшением экономического положения страны (а оно в условиях реформирования неизбежно); в) избежать чрезмерной радикализации оппозиции. Данная модель, поскольку она предполагает проведение преобразований на основе консенсуса основных политических сил, дает возможность в достаточно короткий исторический промежуток достигнуть значительных успехов на пути рыночнодемократических преобразований. Реформы в Испании, начатые Суаресом, позволили ей менее чем за 10 лет подняться с незавидного "начального уровня" до состояния современной демократической западной страны. Испанская модель трансформации к демократии вообще считается классической; к числу ее характерных особенностей относятся следующие:

- реформы начинались с решения фундаментальных политических вопросов (формирование новых государственных институтов, выработка конституции, определение общих принципов национально-государственного устройства, изменение места церкви и армии в (788) государстве и обществе). Решение экономических проблем по согласованию с оппозицией было отложено "на потом";

- реформы были направлены против институтов прежнего режима, но не против людей. Правительство гарантировало сохранение статуса чиновникам прежнего госаппарата, профсоюзов, военнослужащим;

- инициатива в переходный период все время оставалась в руках правительства, что позволяло последовательно и постепенно осуществлять реформы;

- правительству удалось постоянно поддерживать горизонтальную легитимность (на уроне правящих элит), что достигалось соблюдением процедур, узаконенных прежним режимом, плавностью реформ, уважением интересов сторонников прежнего режима;

- правительство обеспечило вертикальную легитимность себе и институтам новой политической системы путем подключения к процессу реформ антифранкистской оппозиции, уступок ей, стремлением поддержать баланс интересов политических сил;

- методом взаимодействия правящих и оппозиционных элит был консенсус;

- первые кортесы, избранные на многопартийной основе, по существу выполнили функции учредительного собрания. После принятия новой конституции они были распущены и проводились новые выборы [См.: Фадеев Д. Испания после Франко (Опыт переходного периода) // Полис.- 1991 - №5.- С. 121-128].

Чужую историю, однако, нельзя скопировать. Сегодня уже очевидно, что в странах СНГ начальный этап развития к демократии носил в значительной степени стихийный характер. Но использовать зарубежный опыт, сделать из него выводы для собственного развития необходимо, причем, учитывая современные реалии.

Развитие демократических идеалов сдерживается крайне бедственным положением в экономической сфере. Если принять во внимание этот, существенно осложняющий процесс перехода к демократии экономический фактор, то необходимо подчеркнуть значимость скорейшего проведения активных рыночных преобразований. Причем, проводя их, надо помнить о том грузе непопулярных мер, который предстоит вынести демократическим силам, об опасности потери имеющегося у них кредита доверия общества. (789)

Говоря о новейших особенностях демократической эволюции, следует обратить внимание на развертывание конституционного процесса (сам акт принятия Конституций в России, Украине и других странах - лишь первый шаг на этом пути), на создании всеобщего правового поля, оформлении четкого правового механизма регуляции действия исполнительной власти. (О том, сколь серьезна эта проблема, говорят, например, постоянные конфликты законодательной и исполнительной власти, имеющие место во всех странах СНГ.)

Особую остроту приобретает вопрос о том, что может и должно являться регулятором отношений между обществом и государством в современных условиях. Если в развитом правовом государстве данную функцию выполняет право, то в нашем случае этим регулятором может быть только общественное мнение. Это - не лучший вариант, он несет на себе печать митинговой демократии и неправового (доправового) народовластия. Но если общество уже сейчас не хочет жить по партийной инструкции или по уставу гарнизонной и караульной службы, то надо признать механизм общественного мнения возможным и необходимым. Именно он в условиях авторитаризма является индикатором доверия к власти (не случайно же "промежуточные" восточноевропейские лидеры были сметены волной общественного мнения). И именно поэтому свобода должна идти рука об руку с процессом демократизации.

Наконец, говоря о специфике эволюции к демократии в современной Украине, равно как и в других странах СНГ, провозглашающих подобную ориентацию, хотелось бы акцентировать внимание на следующем. Как нетрудно заметить, наш, пока еще не длите-льный, но весьма хаотичный, малопродуманный, со множеством, так сказать, "зигзагов" опыт движения к демократии не очень-то соответствует вышеупомянутым "моделям" демократической трансформации. Конечно, можно предаваться мечтам и надеждам на развитие демократического процесса у вас, скажем, по испанскому сценарию. К сожалению, это иллюзорные мечты и неоправданные надежды. Если попы-таться более или менее объективно сравнить свои "успехи" в деле рыночно-демократи-ческих преобразований с достиннутым нашими вчерашними "братьями по соцлагерю" – восточ-ноевропейскими странами, государствами Прибалтики, то контраст будет (790) весьма разительным. Как это ни огорчительно, но модели политической модернизации, обобщающие европейский (в первую очередь южноевропейский) и латиноамериканский опыт, нам, фигурально выражаясь, "не по плечу"; это модели для чехов и венгров, поляков и латышей, хорватов и эстонцев, но не для россиян, не для украинцев, не для белорусов. Выходит, нам при обсуждении и планировании проблем собственной политической модернизации надо ориентироваться не на Испанию или Грецию, и даже не на Турцию или Чили.Наверное, следует искать свое место в другом ряду - в ряду модерни-зирующихся стран "третьего мира". А это значит, что для России, Украины, других стран СНГ, особую значимость приобретает проблема неклассических, альтернативных моделей и путей политической трансформации, чему и посвящена последняя глава книги.