Классические философские тексты

«РИГВЕДА»

(Единство бытия и его происхождение)

3. Един Огонь, многозначно возжигаемый,

Едино Солнце, всепроникающее,

Едина Заря, всеосвещающая,

И едино то, что стало всем (этим).

5. Его называют Индрой, Митрой, Варуной, Агни,

а также небесной птицей Гарутман.

Бытие едино, мудрецы же называют его различно:

Агни, Яма, Матаришван.

6. Водами поистине было это вначале, лишь морем. Эти (воды) размыш­ляли: «Как могли бы мы размножиться ?». Они прилагали усилия, они преда­вались тапасу. После того как они предались топасу, возникло золотое яйцо. Нерожденным был тогда год. Это золотое яйцо плавало столько времени, сколько длится год. Из него возник через год человек. Это был Праджапати...

(Рита)

Рита создала разнообразную пищу, дающую силу.

Мысль о рите спасает от греха.

12. От великого тапаса были рождены puma и истина.

От них — ночь, а от нее — морские воды волнистые.

Из морских вод волнистых вышел год,

Повелитель дней и ночей, владыка всего, что смыкает глаза.

Примечание:

Индра - бог грома, молнии, грозы.

Митра — бог солнца.

Варуна - бог неба.

Агни — бог огня.

Гарутман - небесная птица, символ солнца.

Яма - бог смерти.

Матаришван — воздушное существо.

Рита - космический миропорядок, закон.

Тапас — теплота как миросозидающее начало; аскетизм, изнурение плоти.

Антология мировой философии. Т. 1. С. 71, 74.

УПАНИШАДЫ

7. Почтенный, я знаю Ригведу, Яджурведу, Самаведу, Атхарвану — чет­вертую (Веду), итихасу и пурану - пятую, Веду Вед, правила почитания предков, науку чисел, искусство предсказаний, хронологию, логику, правила поведения, этимологию, науку о священном знании, науку о демонах, военную науку, астрономию, науку о змеях и низших божествах.

Поистине из пищи возникают существа —

Те, которые пребывают на земле;

Затем пищей они и живут,

И в нее же входят под конец,

Ибо пища — старейшее из существ.

7. Весь этот мир, что существует, движется в жизненном дыхании, (из которого он) вышел.

8. Вначале этот (мир) был водой. Эта вода сотворила действительное, действительное — это Брахман.

9. Пространство, ветер, свет, вода. Земля — всеобщая опора.

14. Вначале, дорогой, (все) это было сущим, одним, без второго. Некото­рые говорят: «Вначале (все) это было не сущим, одним, без второго. Из это­го не-сущего родилось сущее». Но как же, дорогой, могло это быть? Как из не-сущего родилось сущее? Нет, вначале, дорогой, (все) это было сущим, од­ним, без второго.

37. (Амман) должным образом распределил (по своим местам все) вещи на вечные времена.

38. Поистине из этого атмана возникло пространство, из пространст­ва - ветер, из ветра — огонь, из огня - вода, из воды — земля, из земли — тра­вы, из трав - пища, из пищи - человек. Поистине этот человек состоит из соков пищи.

39. Сотворив все миры, он, пастырь, свертывает (их) в конце времени.

40. Он взирает на колесо жизни как вращающееся колесо повозки.

63. Лишь истина побеждает, а не ложь. Истиной уготован путь, веду­щий к богам,

Примечание:

Атман - душа.

Брахман - комментарии (как и Упанишады) и дополнения к Ведам.

Итихаса - историческое предание.

Пураны - сказания о древности, эпические поэмы.

Антология мировой философии. Т. 1. С. 79—88

ГЕРАКЛИТ

(около 520 - около 460 до н.э.)

В ту же реку вступаем и не вступаем. Существуем и не существуем.

Этот космос, тот же самый для всех не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами раз­горающимся и мерами погасающим.

Смерть земли - рождение воды, смерть воды - рождение воздуха, (смерть) воздуха — (рождение) огня, и обратно.

Многознание уму не научает...

Людям не стало бы лучше, если бы все их желания сбылись.

Борьба - отец всего и всему царь, одним она определила быть богами, другим - людьми. А (из тех) одним - рабами, а другим - свободными.

Следует знать, что борьба всеобща, что справедливость в распре, что все рождается через распрю и по необходимости.

Антология мировой философии. Т. 1. С. 275-280.

ДЕМОКРИТ

(около 460-— около 370 до н.э.)

При первоначальном образовании Вселенной небо и земля имели единую форму вследствие смешения их природы. Затем, после того как тела отделились друг от друга, космос приобрел весь ныне видимый в нем порядок, воздух же получил непрерывное движение, и огневидная (часть его) собралась к самым верхним местам. По этой причине солнце и прочее множество светил были охвачены всеобщим вихрем. Грязеподобное же и иловидное (вещество), соединенное с влагою, осталось пре­бывать на том же самом месте вследствие своей тяжести.

Последнее, непрерывно сжимаясь в себе и скопляясь в одном месте, образовало из жидких (своих частей) море, из более же твердых - землю (которая была вначале) влажной и совершенно рыхлой...

Из последних же, которые заключали в себе наибольше теплоты, под­нялись в воздух, став птицами; другие же, в которых преобладала смесь земли, попали в число пресмыкающихся и прочих живущих на поверх­ности земли (животных); третьи же, в которых было наиболее влажного вещества, называемые плавающими (животными), собрались в сродное им место. Земля же, все более отвердевая под действием солнечного ог­ня и ветров, наконец более стала не в состоянии рождать ничего из бо­лее крупных животных, но каждый (вид) живых существ стал рождаться от взаимного совокупления.

...Душа и ум - одно и то же, оно состоит из первичных и неделимых тел и неподвижно в силу малости своих частиц и их формы... Из всех форм самая подвижная - шарообразная. Таковы же (по своей форме) ум и огонь...

...Душа состоит из двух частей; она имеет разумную (часть), помеща­ющуюся в груди, и не разумную (часть), рассеянную по всему телу... Ду­ша смертна, она уничтожается вместе с телом.

Антология мировой философии. Т. I. С. 338-340, 341.

АРИСТОТЕЛЬ

(384-322 до н.э.)

Все люди от природы стремятся к знанию. Доказательство тому - влечение к чувственным восприятиям: ведь независимо от того, есть от них польза или нет, их ценят ради них самих, и больше всех зрительные восприятия, ибо видение, можно сказать, мы предпочитаем всем остальным восприятиям не только ради того, чтобы действовать, но и тогда, когда мы не собираемся что-либо делать. И причина этого в том, что зре­ние больше других чувств содействует нашему познанию и обнаружива­ет много различий в вещах.

Человеческий род пользуется в своей жизни также искусством и рас­суждениями. Появляется опыт у людей благодаря памяти; а именно: многие воспоминания об одном же предмете приобретают значение од­ного опыта. И опыт кажется почти одинаковым с наукой и искусством. А наука и искусство возникают у людей через опыт. Появляется же ис­кусство тогда, когда на основе приобретенных на опыте мыслей образу­ется один общий взгляд на сходные предметы. Так, например, считать, что Каллию при такой-то болезни помогло такое-то средство и оно же помогло Сократу и также в отдельности многим, - это дело опыта; а оп­ределить, что это средство при такой-то болезни помогает всем таким-то и таким-то людям одного склада (например, вялым или желчным при сильной лихорадке), - это дело искусства.

В отношении деятельности опыт, по-видимому, ничем не отличается от искусства; мало того, мы видим, что имеющие опыт преуспева­ют больше нежели те, кто обладает отвлеченным знанием, но не имеет опыта. Причина этого в том, что опыт есть знание единичного, а искус­ство — знание общего; всякое же действие и всякое изготовление отно­сится к единичному.

Знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту. Мы считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо мудрость у каждого больше зависит от знания, и это потому, что первые знают причину, а вторые нет.

Метафизика //Хрестоматия по философии. М., 1998. С. 18.

АВРЕЛИЙ АВГУСТИН

(354-430)

Вначале сотворил Бог небо и землю. Как же Ты сотворил их? И какие средства, какие приготовления, какой механизм употребил Ты для этого громадного дела? Конечно, Ты действовал не как человек-художник, ко­торый образует какую-нибудь вещь из вещи же (тело из тела) по своему разумению, имея возможность дать ей такую форму, какую указывают ему соображения ума... Этот художник-человек всем обязан Тебе: Ты ус­троил его тело так, что он посредством разных членов совершает разные действия, а чтобы эти члены были способны к деятельности, Ты вдунул в телесный состав его душу живую, которая движет и управляет ими; Ты доставил ему и материал для художественных работ; Ты даровал ему и способность ума, чтобы постигать тайны искусства и наперед обнимать мыслью то, что предполагает он произвести...

Не было ли у Тебя под рукой какой-нибудь материи, из которой мог Ты сотворить небо и землю? Но откуда взялась бы эта материя, не со­зданная Тобой, а между тем послужившая материалом для Твоего творчества? Допущением такой материи неизбежно ограничивалось бы Твое всемогущество... До Твоего творения ничего не было, кроме Тебя, и... все существующее зависит от Твоего бытия. <...>

Философией называется не самая мудрость, а любовь к мудрости: ес­ли ты к ней обратишься, то хотя и не будешь мудрым, пока живешь (ибо мудрость у Бога, и человеку доступа быть не может), однако, если доста­точно утвердишь себя в любви к ней и очистишь себя, то дух твой после этой жизни, т.е. когда перестанешь быть человеком, несомненно, будет владеть ею. <...>

К изучению наук ведет нас двоякий путь - авторитет и разум. По от­ношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к сущест­ву дела - разум. Ибо первое предпочитается, когда нужно располагать, а другое наиболее ценится при достижении... Авторитет же бывает частью божественный, частью человеческий; но истинный, прочный и высший авторитет тот, который называется божественным. <...>

Когда мы умозаключаем, то это бывает делом души. Ибо это дело лишь того, что мыслит; да и душа мыслит без помощи тела. <...>

Разум есть взор души, которым она сама собою, без посредства тела, созерцает истинное... Все, что мы созерцаем, мы схватываем мыслью или чувством и разумением. Но то, что мы схватываем чувством, мы чувству­ем существующим вне нас и заключенным в пространстве. <...>

Итак, что я разумею, тому и верю; но не все, чему я верю, то и разу­мею. Все, что я разумею, то я знаю; но не все то знаю, чему верю. Я знаю, как полезно верить многому и такому, чего не знаю.

... Существовало всегда не более как два рода человеческого общения, которые мы ... справедливо можем называть двумя градами. Один из них составляется из людей, желающих жить в мире своего рода по плоти; другой - из желающих жить также по духу. <...>

Итак, два града созданы двумя родами любви: земной - любовью к себе, доведенной до презрения к Богу, а небесный - любовью к себе, доведенной до презрения к самому себе. Первый затем полагает славу свою в самом себе, последний — в Господе. <...>

Граждан земного града рождает испорченная грехом природа, а граж­дан града небесного рождает благодать, освобождающая природу от гре­ха; почему те называются сосудами гнева Божия, а эти - сосудами мило­сердия. <...>

О граде Божьем //Антология мировой философии. Т. 1. С. 593,597, 599, 601-604.

КУЗАНСКИЙ НИКОЛАЙ

(1401-1464)

Мы видим, что по Божьей милости все в природе содержит в себе са­мопроизвольное стремление существовать лучше, поскольку это допус­кают естественные условия. <...> Здоровый и свободный разум, стремящийся ненасытно, в силу врожденного ему искания, постигнуть истину, познает ее, крепко охватывая любовными объятиями. <...>

Всякое исследование основано на сравнении и пользуется средством сопоставлений. <...> Всякое искание состоит в легком или трудном сравнительном сопоставлении и вот почему бесконечное, которое ускользает как бесконечное от всякой пропорции, - неизвестно. Пропорция, выражаю­щая согласованность в чем-нибудь, с одной стороны, и разобщенность — с другой, не может быть понятна без помощи числа. <...>

Я называю максимумом нечто такое, больше чего ничего не может быть. Изобилие связано в действительности лишь с единым. Вот почему единство совпадает с максимальностью и также является бытием. <...>

Абсолютный максимум единственен, потому что он - все, в нем есть все, потому что он - высший предел. Так как ничто ему не противосто­ит, то с ним в то же время совпадает минимум, и максимум тем самым находится во всем. А так как он абсолютен, то воздействует в действи­тельности на все возможное, не испытывает сам никакого ограничения, но ограничивает все. <...>

Множественность бытия не может встречаться без числа. Отнимите число, и не будет тогда возможности различать вещи, и не будет поряд­ка, пропорции, гармонии и даже самой множественности бытия. <...> Единица есть начало всякого числа, так как она минимум; она - конец всякого числа, так как она максимум. Она, следовательно, абсолютное единство; ничто ей не противостоит; она есть сама абсолютная макси­мальность: всеблагой Бог. <...>

Все вещи находятся между собой в связи, скрытой, без сомнения, от нас и непостижимой, но такой, что из всех вещей проистекает одна - единственная Вселенная и что все вещи суть самое единство в единст­венном максимуме.

<...> Окружая все вещи, так как является бесконечной окружностью, и проникая во все, так как является бесконечным диаметром, совершен­ный максимум представляет основу всех вещей, ибо является центром, концом всех вещей, окружностью, срединой всего, диаметром. Совер­шенный максимум также причина, производящая действие, ибо он -центр; формальная причина, так как это - диаметр; финальная, конеч­ная причина, так как это - окружность. Он осуществляет бытие, так как это - центр; руководство, так как это - диаметр; осуществляет сохране­ние, так как это — окружность, и так далее для множества вещей.

Вот почему ты можешь охватить умом, каким образом максимум явля­ется не чем иным, как ничем, не отличным от ничего, и почему все в нем, от него и через него, почему он — окружность, диаметр и центр. <...>

Об ученом незнании // Антология мировой философии. Т. 2. С. 54-60.

БЭКОН ФРЭНСИС

(1561-1626)

Есть четыре вида идолов, которые осаждают умы людей. Для того, чтобы изучать их, дадим им имена. Назовем первый вид идолами рода, второй — идолами пещеры, третий — идолами площади и четвертый — идолами театра. <...>

Идолы рода находят основание в самой природе человека... Ибо лож­но утверждать, что чувства человека есть мера вещей. Наоборот, все вос­приятия как чувства, так и ума покоятся на аналогии человека, а не на аналогии мира. Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искрив­ленном и обезображенном виде.

Идолы пещеры суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждо­го помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед с другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется...

Существуют еще идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Этих идолов мы называем, имея в ви­ду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площа­ди. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Определения и разъяснения, ко­торыми привыкли вооружаться и охранять себя ученые люди, никоим образом не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям.

Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов, доказа­тельств. Их мы называем идолами театра, ибо мы считаем, что, сколько есть принятых или изобретенных философских систем, столько постав­лено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусствен­ные миры... При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получи­ли силу вследствие предания, веры и беззаботности. <...>

Человеческий разум не сухой свет, его окропляют воля и страсти, а это порождает в науке желательное каждому. Человек скорее верит в ис­тинность того, что предпочитает... Бесконечным числом способов, ино­гда незаметных, страсти пятнают и портят разум.

Но в наибольшей степени запутанность и заблуждения человеческо­го ума происходят от косности, несоответствия и обмана чувств, ибо то, что возбуждает чувства, предпочитается тому, что сразу чувств не воз­буждает, хотя бы это последнее и было лучше. Поэтому созерцание прекращается, когда прекращается взгляд, так что наблюдение невидимых вещей оказывается недостаточным или отсутствует вовсе. Поэтому все движение духов, заключенных в осязаемых телах, остается скрытым и недоступным людям. Подобным же образом остаются скрытыми более тонкие превращения в частях твердых тел — то, что принято обычно на­зывать изменением, тогда как это на самом деле перемещение мельчайших частиц... Всего вернее истолкование природы достигается посредст­вом наблюдений в соответствующих, целесообразно поставленных опытах. Здесь чувство судит только об опыте, опыт же—о природе и о самой вещи.

Человеческий ум по природе своей устремлен на абстрактное, и теку­чее мыслит как постоянное. Но лучше рассекать природу на части, чем абстрагироваться. Это и делала школа Демокрита, которая глубже, чем другие, проникла в природу. Следует больше изучать материю, ее внут­реннее состояние и изменение состояния, чистое действие и закон дей­ствия или движения, ибо формы суть выдумки человеческой души, если только не называть формами эти законы действия. <...>

Новый Органон // Соч. В 2-х т. М„ 1978. Т. 2. С. 18-20.

ФЕЙЕРБАХ ЛЮДВИГ

(1804-1872)

Периоды человечества отличаются один от другого лишь переменами в религии. Только тогда историческое движение затрагивает самое осно­вание, когда оно захватывает человеческое сердце. Сердце не есть форма религии, в таком случае она должна была бы находиться также в сердце; сердце - сущность религии. Теперь спрашивается: что же, в нас произо­шла религиозная революция? Да, у нас больше нет сердца, нет больше религии. Христианство отвергается, отвергается даже теми, кто по види­мости его еще сохраняет, но не хотят предать гласности, что христианст­во отвергается.

Христианство больше не удовлетворяет ни теоретика, ни человека практики; оно больше не удовлетворяет духа, не удовлетворяет оно боль­ше и сердца, потому что наше сердце имеет совершенно другие интере­сы, чем вечное небесное блаженство... Сознательное отрицание христианства открывает новую эпоху, вызывает необходимость новой, чистосердечной философии, философии не христианской, а резко анти­христианской. <...>

В религии человек раздваивается сам по себе: он противопоставляет себе Бога как нечто противоположное ему. Бог есть не то, что человек, а человек не то, что Бог. Бог — бесконечное, человек - конечное суще­ство; Бог совершенен, человек несовершенен; Бог вечен, человек смер­тен; Бог всемогущ, человек бессилен; Бог свят, человек греховен. Бог и Человек составляют крайности.

Разлад между Богом и человеком, на котором основана религия, есть разлад человека с его собственной сущностью. <...>

Любовь есть сам Бог, и вне любви нет Бога. Любовь делает человека богом и Бога - человеком. Любовь укрепляет слабое и ослабляет сильное, унижает высокое и возвышает низкое, идеализирует материю и материализирует дух. Любовь есть подлинное единство Бога и человека, ду­ха и природы.

Если таким образом Бог любит человека, значит, человек есть сердце божье, благо человека -его главный помысел. Следовательно, человек, будучи объектом Бога, является в то же время своим собственным объ­ектом в Боге. Сущность Бога есть человеческая сущность, так как Бог есть любовь, а существенное содержание этой любви есть человек. Лю­бовь Бога к человеку, составляющая основу и средоточие религии, есть любовь человека к самому себе, объективная и созерцаемая как высшая сущность человека. <...>

Новая философия есть отрицание как рационализма, так и мистициз­ма, как пантеизма, так и персонализма, как атеизма, так и теизма; она составляет единство всех этих противоположных истин, будучи абсолют­но самостоятельной и чистой истиной.

Философия должна вновь связаться с естествознанием, а естествозна­ние — с философией.

... Новая философия превращает человека, включая и природу как ба­зис человека, в единственный, универсальный и высший предмет фило­софии, превращая, следовательно, антропологию, в том числе и физио­логию, в универсальную науку.

Искусство, религия, философия или наука составляют проявление или раскрытие подлинной человеческой сущности. Человек, совершен­ный, настоящий человек только тот, кто обладает эстетическим или ху­дожественным, религиозным или моральным, а также философским или научным смыслом. Вообще только тот человек, кто не лишен никаких существенных человеческих свойств. «Я - человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Это высказывание, если его взять в его всеобщем и выс­шем смысле, является лозунгом современного философа. <...>

Добро — то, что соответствует человеческому стремлению к счастью; зло — то, что ему заведомо противоречит... Собственное счастье, конеч­но, не есть цель и конец морали, но оно есть ее фундамент, ее предпо­сылка.

Сущность христианства //Антология мировой филосо­фии. Т. 3. С. 443-448, 470, 472-475, 481-487.

МАРКС КАРЛ

(1818-1883)

1. Главный недостаток всего предшествующего материализма, вклю­чая и фейербаховский, заключается в том, что предмет, действитель­ность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созер­цания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противо­положность материализму, развивалась идеализмом, но только абстракт­но, так как идеализм, конечно, не знает действительной чувственной деятельности как таковой. Фейербах хочет иметь дело с чувственными обьектами, действительно отличными от мысленных объектов, но саму человеческую деятельность он берет не как предметную деятельность. Поэтому в «Сущности христианства» он рассматривает как истинно (человеческую только теоретическую деятельность, тогда как практика берется и фиксируется только в грязно-торгашеской форме ее проявле­ния. Она не принимает поэтому значения «революционной», «практиче­ски-критической» деятельности.

2. Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной ис­тинностью, - вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практи­ке человек должен доказать истинность, т.е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос.

3. Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обсто­ятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания, - это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Оно неизбежно поэтому приходит к то­му, что делит общество на две части, одна из которых возвышается над обществом (например, у Роберта Оуэна). Совпадение изменения обсто­ятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть ра­ционально понято только как революционная практика.

4. Фейербах исходит из факта религиозного самоотчуждения, из уд­воения мира на религиозный, воображаемый, и действительный мир. И он занят тем, что сводит религиозный мир к его земной основе. Он не замечает, что после выполнения этой работы главное-то остается еще не сделанным. А именно то обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя и переносит себя в облака как некое самостоятельное цар­ство, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиво­речивостью этой земной основы. Следовательно, последняя, во-первых, сама должна быть понята в своем противоречии, а затем практически революционализирована путем устранения этого противоречия. Следова­тельно, после того как, например, в земной семье найдена разгадка тай­ны святого семейства, земная семья должна сама быть подвергнута теоретической критике и практически революционно преобразована.

5. Недовольный абстрактным мышлением, Фейербах апеллирует к чувственному созерцанию, но он рассматривает чувственность не как практическую, человечески чувственную деятельность.

6. Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индиви­ду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений. <...>

7. Поэтому Фейербах не видит, что «религиозное чувство» само есть общественный продукт и что абстрактный индивид, подвергаемый им анализу, в действительности принадлежит к определенной обществен­ной форме.

8. Общественная жизнь является по существу практической. Все ми­стерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики.

9. Самое большое, чего достигает созерцательный материализм, т.е. материализм, который понимает чувственность не как практическую де­ятельность, - это созерцание им отдельных индивидов в «гражданском обществе».

10. Точка зрения старого материализма есть «гражданское» общество, точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество.

11. Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело за­ключается в том, чтобы изменить его.

Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1-4.

ЛЕНИН ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ

(1870-1924)

<...> История философии и история социальной науки показывают с полной ясностью, что в марксизме нет ничего похожего на «сектантство» в смысле какого-то замкнутого, закостенелого учения, возникшего в сто­роне от столбовой дороги развития мировой цивилизации. Напротив, вся гениальность Маркса состоит именно в том, что он дал ответы на вопро­сы, которые передовая мысль человечества уже поставила. Его учение воз­никло как прямое и непосредственное продолжение учения величайших представителей философии, политической экономии и социализма. <...>

Философия марксизма есть материализм. <...> Но Маркс не остано­вился на материализме XVIII в., а двинул философию вперед. Он обога­тил ее приобретением немецкой классической философии, особенно си­стемы Гегеля, которая в свою очередь привела к материализму Фейербаха. Главное из этих приобретений — диалектика, то есть учение о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторон­ности виде, учение об относительности человеческого знания, дающего нам отражение вечно развивающейся материи. <...>

Углубляя и развивая философский материализм, Маркс довел его до конца, распространил его познание природы на познание человеческого общества. Величайшим завоеванием научной мысли явился исторический материализм Маркса. Хаос и произвол, царившие до сих пор во взглядах на историю и на политику, сменились поразительно цельной и стройной научной теорией, показывающей, как из одного уклада общественной жизни развивается, вследствие роста производительных сил, другой, более высокий, — из крепостничества, например, вырастает капитализм.

Три источника и три составных части марксизма // Поли. собр. соч. Т. 23. С. 40-44.

СОЛОВЬЕВ ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ

(1853-1900)

Взаимное отношение между нравственною областью и правовою есть один из коренных вопросов практической философии. Это есть в сущности вопрос о связи между идеальным нравственным сознанием и действительною жизнью, от положительного понимания этой связи зависит жиз­ненность и плодотворность самого нравственного сознания. Между идеальным добром и злою действительностью есть промежуточная область права и закона, служащая воплощению добра, ограничению и исправле­нию зла. Правом и его воплощением — государством - обусловлена дейст­вительная организация нравственной жизни в целом человечестве, и при отрицательном отношении к праву, как такому, нравственная проповедь, лишенная объективных посредств и опор в чуждой ей реальной среде, ос­талась бы в лучшем случае только невинным пустословием, а само право, с другой стороны, при полном отделении своих формальных понятий и учреждений от их нравственных принципов и целей потеряло бы свое бе­зусловное основание и в сущности ничем уже более не отличалось бы от произвола. <...>

Отсюда не следует, конечно, чтобы сфера права и нравственности совпадали одна с другою и чтобы можно было смешивать этические и юридические понятия. Неоспоримо только то, что между этими двумя областями есть положительное и тесное, внутреннее отношение, не позволяющее отрицать одну из них во имя другой...

Оправдание добра. М., 1996. С. 326-327.

САРТР ЖАН ПОЛЬ

(1905-1980)

В любом случае мы можем сказать с самого начала, что под экзистен­циализмом мы понимаем такое учение, которое делает возможной чело­веческую жизнь и которое, кроме того, утверждает, что всякая истина и всякое действие предполагает некоторую среду и человеческую субъективность.

<...> Существует две разновидности экзистенциалистов: во-первых, это христианские экзистенциалисты, к которым я отношу Ясперса и ис­поведующего католицизм Габриэля Марселя; и, во-вторых, экзистенциа­листы-атеисты, к которым относятся Хайдеггер и французские экзистенциалисты, в том числе я сам. Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности или, если хотите, что нужно исходить из субъекта. <...>

Далее, наша теория — единственная теория, придающая человеку до­стоинство, единственная теория, которая не делает из него объект. <...> Чтобы получить какую-либо истину о себе, я должен пройти через дру­гого. Другой необходим для моего существования, так же, впрочем, как и для моего самопознания. При этих условиях обнаружение моего внут­реннего мира открывает мне в то же время и другого, как стоящую передо мной свободу, которая мыслит и желает «за» или «против» меня. Та­ким образом, открывается целый мир, который мы называем интерсубъективностью. В этом мире человек решает, чем является он и чем явля­ются другие. <...>

<...> Но, стремясь к свободе, мы обнаруживаем, что она целиком за­висит от свободы других людей и свобода других зависит от нашей сво­боды.

Экзистенциализм — это гуманизм// Сумерки богов. М., 1990. С. 319-344.

ФРЕЙД ЗИГМУНД

(1856-1939)

Не будем больше употреблять слово «бессознательный» в системати­ческом смысле, дав прежнему обозначению лучшее, не допускающее не­правильного толкования название. Вслед за Ницше и по примеру Г. Гроддека (1923) мы будем называть его в дальнейшем Оно (Es). Это безличное местоимение кажется особенно подходящим для выражения основного характера этой области души, ее чуждости Я. Сверх-Я, Я и Оно — вот три царства, сферы, области, на которые мы разложим психи­ческий аппарат личности. <...>

Мы приближаемся к (пониманию) Оно при помощи сравнения, на­зывая его хаосом, котлом, полным бурлящих возбуждений. Мы пред­ставляем себе, что у своего предела Оно открыто соматическому, вбирая оттуда в себя инстинктивные потребности, которые находят в нем свое психическое выражение, но мы не можем сказать, в каком субстрате. Благодаря влечениям Оно наполняется энергией, но не имеет организа­ции, не обнаруживает общей воли, а только стремление удовлетворить инстинктивные потребности при сохранении принципа удовольствия. Для процессов в Оно не существует логических законов мышления, прежде всего тезиса о противоречии. Противоположные импульсы суще­ствуют друг подле друга, не отменяя друг друга и не удаляясь друг от дру­га, в лучшем случае для разрядки энергии под давлением экономического принуждения объединяясь в компромиссные образования. <...>

Само собой разумеется, Оно не знакомы никакие оценки, никакое добро и зло, никакая мораль. Экономический или, если хотите, количе­ственный момент, тесно связанный с принципом удовольствия, управля­ет всеми процессами. Все эти инстинкты, требующие выхода, полагаем мы, находятся в Оно. <...>

Вряд ли нуждается в пояснении точка зрения, согласно которой Я яв­ляется той частью Оно, которая модифицировалась благодаря близости и влиянию внешнего мира, приспособлена к восприятию раздражения и защите от них, может быть сравнима с корковым слоем, которым окружен комочек живой субстанции. Отношение к внешнему миру для Я ста­ло решающим, оно взяло на себя задачу представлять его перед Оно для блага Оно, которое в слепом стремлении к удовлетворению влечений, не считаясь с этой сверхсильной внешней властью, не смогло бы избежать уничтожения. Выполняя эту функцию, Я должно наблюдать за внешним миром, откладывать в следах своих восприятии правильный его образ, путем проверки реальностью удалять из этой картины внешнего мира все добавления, идущие от внутренних источников возбуждения. По пору­чению Оно Я владеет подходами к моторике, но между потребностью и действием оно делает отсрочку для мыслительной работы, во время ко­торой использует остатки воспоминаний из опыта. Таким образом, принцип удовольствия, который неограниченно правит ходом процессов в Оно, оказывается низвергнутым с трона и заменяется принципом ре­альности, который обещает больше надежности и успеха. <...> Пользуясь популярными выражениями, можно сказать, что Я в душевной жизни представляет здравый смысл и благоразумие, а Оно — неукротимые стра­сти. <...>

Отношение Я к Оно можно сравнить с отношением наездника к сво­ей лошади. Лошадь дает энергию для движения, наездник обладает пре­имуществом определять цель и направление движения сильного живот­ного. Но между Я и Оно слишком часто имеет место далеко не идеальное взаимоотношение, когда наездник вынужден направлять скакуна туда, куда тому вздумается.

Введение в психоанализ. Лекции. М., 1989. С. 11—12, 344-349.

БЕРДЯЕВ НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

(1874-1948)

7. О природе творчества. В Евангелии постоянно говорится о плоде, который должен принести семя, когда оно падает на добрую почву, о та­лантах, данных человеку, которые должны быть возвращены с приростом. Это Христос прикровенно, в притчах, говорит о творчестве человека, об его творческом призвании. Зарывание даров в землю, т.е. отсутствие творчества, осуждено Христом. Все учение Ап. Павла о различных дарах человека есть учение о творческом призвании человека. Дары даны от Бога, и они указывают на творческое призвание. И дары эти разные, каж­дый призван к творческому служению согласно особому данному ему дару... Творчество есть всегда прирост, прибавление, создание нового, не бывшего в мире. И проблема творчества есть проблема о том, возможно ли новое, небывшее. Творчество по самому существу своему есть творчество из ничего. Ничто стало тем-то, небытие стало бытием. Творчество предполагает небытие, подобно тому как у Гегеля становление предпола­гает небытие. Творчество, подобно платоновскому Эросу, есть дитя бедности и богатства, ущербности и избытка сил. Творчество связано с грехом и вместе с тем оно жертвенно. В подлинном творчестве всегда есть катарсис, очищение, освобождение духа от душевно-телесной стихии или одоление душевно-телесной стихии духом... Творчество человека предпо­лагает три элемента — элемент свободы, благодаря которой только и возможно творчество нового и небывшего, элемент дара и связанного с ним назначения и элемент сотворенного уже мира, в котором и совершается творческий акт и в котором он берет себе материалы. Человек не сам ви­новник своего дара и своего гения. Он получил его от Бога и потому чув­ствует себя в руке Божьей, орудием Божьего дела в мире. Нет ничего бо­лее смешного и жалкого, как гордиться своим гением. Гордиться еще можно было бы своей святостью, но не своим гением. <...>

В творчестве есть две разные стороны, два разных акта, и в зависимо­сти от того, на какой стороне творчества мы сосредоточиваемся, мы раз­но описываем творчество. В творчестве есть внутренняя и внешняя сто­рона. Есть первоначальный творческий акт, в котором человек как бы стоит перед лицом Божьим, и есть вторичный творческий акт, в котором он как бы стоит перед лицом людей и мира. Есть первичная творческая интуиция, творческий замысел художника, когда ему звучит симфония, предстоит живописный образ или образ поэтический, внутреннее, не выраженное еще открытие и изобретение, внутренний творческий акт люб­ви к человеку, тоже ни в чем еще не выраженной. В этом творческом ак­те человек стоит перед Богом и не занят еще реализацией в мире и для людей. Если мне дано познание, то познание это прежде всего не есть написанная мною книга и не есть формулированное для людей научное открытие, входящее в круг человеческой культуры. Это есть прежде все­го мое внутреннее познание, еще неведомое миру и не выраженное для мира, сокровенное. И это только есть настоящее первородное познание, настоящая моя философия, когда я стою лицом к лицу перед тайной бы­тия. Потом наступает вторичный творческий акт, связанный с тем, что человек есть существо социальное, реализация продуктов творчества. Пишется книга. И тут является то, что в творчестве называется мастерством, искусством. Первичный творческий акт совсем не является искус­ством. Искусство вторично, и в нем творческий огонь охлаждается. Вся­кое искусство подчинено закону, и в нем действует благодать и свобода, как в первичном творческом акте. <...> Нравственная жизнь должна быть верным творчеством, свободным и огненным, т.е. вечной юностью и девственностью духа. Она должна покоиться на первородных интуициях, в которых человек свободен от окружений и наслоений жизни, пара­лизующих свободу его нравственных суждений. Но в действительности трудно прорваться до этой юности духа. Большая часть нравственных суждений и актов вытекает не из этого первоисточника. И этика творче­ства не есть этика развития, этика творчества есть этика юности и девст­венности духа, этика, почерпнутая из огненного первоисточника жизни, из стихии свободы.

Бердяев Н. А. О назначении человека. М; 1993. С. 117-124, 129-130.