2. Предмет политической психологии

Дискуссии о предмете политической психологии

Еще совсем недавно как в области политических наук, так и в психологии высказывались сомнения относительно судьбы политиче­ской психологии как самостоятельной научной дисциплины. Политоло­ги традиционной ориентации подвергали сомнению сам подход к пол­итике, который по их мнению, страдал редукционизмом, т.е. сводил собственно политические явления к психологическим. Так, американ­ский политолог С.Хоффман возмущался исследователями, которые идеологию сводят к иррациональным конструктам, а национальную идентификацию трактуют как патологический призыв к базовым инс­тинктам агрессивного толка или примитивным защитным механиз­мам¹⁴³. Действительно, ряд ранних исследований в области политической психологии, особенно находящихся под влиянием психоанализа, дали основания для подобных упреков. Хоффман был прав, когда утверждал, что «враги не всегда являются лишь простыми проекциями негативного опыта личности. Иногда это вполне реальные существа»¹⁴⁴.

В отечественном обществоведении ситуация осложнялась к тому же еще и официальными идеологическими табу. Псевдомарксистский экономический детерминизм выносил за скобки любые факторы воз­действия на политику, не вписывающиеся в традиционную схему ана­лиза. Психология была в числе «нежелательных» феноменов в анализе политики.

У психологов были свои недоумения по поводу предмета новой дисциплины. Если западные психологические школы, в основном пози­тивистской ориентации, рассматривали свой предмет на манер естест­венно-научных дисциплин, то в любом ценностно-окрашенном иссле­довании они видели отход от канонов подлинной научности. Понятно, что политика не может быть таким же предметом исследования, как минерал или лягушка, т.е. предметом ценностно-нейтральным. Любой исследователь привносит свое собственное видение политики и свои политические ориентации, очистить от которых политико-психологи­ческое исследование, как и иные гуманитарные области, практически невозможно.

В дискуссиях по предмету политической психологии можно выде­лить несколько существенных моментов. Во-первых, понимание того, что психологические компоненты являются неотъемлемой частью по­литического процесса происходило постепенно и отягощалось методо­логическими крайностями пионерских исследователей. Так, работа З.Фрейда и У .Буллита об американском президенте Вудро Вильсоне, написанная еще в 30-х годах, не публиковалась до 1967 года в связи с тем, что были живы некоторые описанные в ней персонажи . Но когда эта книга все же вышла, даже психологи, принадлежащие к психоана­литическому направлению нашли содержащиеся в ней методы анализа личности этого политика чрезвычайно упрощенными и устаревшими.

Во-вторых, и работы современных психологов, избирающих своим предметом политическое поведение, политическое мышление или по­литическую культуру, нередко методологически недостаточно обеспе чены и включают в качестве научного инструментария политологиче ские и психологические, статистические и социологические категории и подходы без их должного перевода на язык своей науки.

В-третьих, политико-психологическая проблематика развивается не только в рамках самой этой науки, но и в работах по этнографии, страноведению, экономике, истории, социологии и др. В последние годы появилось немало интересных публикаций, имеющих междисципли­нарный характер и раскрывающих закономерности формирования лич­ности в политике, воздействие политической культуры на судьбы государства, влияние исторически сложившегося менталитета на развитие нации и т.д. Все эти проблемы входят в круг исследования психологии политики. Однако не получили пока в ней достаточного освещения и зачастую не осознаются специалистами из смежных дисциплин в их политико-психологическом звучании. Подобно известному герою Мольера, не догадывавшемуся, что он говорит прозой, они говорят на политико-психологическом языке, не подозревая об этом.

Психология политики находится на начальном этапе своего развития с характерными для этого этапа дискуссиями по ключевым вопро­сам. Даже название этой науки вызывает разночтения. Одни авторы предпочитают говорить о «политической психологии», другие — о «пси­хологии политики», третьи используют название «социально-полити­ческая психология» (Г.Г. Дилигенский)¹⁴⁵. Споры о названии не несут на себе серьезной смысловой нагрузки, если не считать того, что разные авторы стоят на позициях той «материнской» науки, из которой они вышли. Соответственно они используют по преимуществу методологи­ческое обеспечение, которое им более привычно. В одном случае психо­логия политики рассматривается как раздел политологии, в другом — как психологическая субдисциплина.

Различны и точки зрения специалистов на объем изучаемых поли­тико-психологических феноменов, включаемых в предмет. Так, Г.Г. Дилигенский, вслед за рядом американских политических психо­логов (С.Вагпег-Ваггу, R.Rosenwein) полагает, что политическая пси­хология не должна заниматься макрополитическими процессами. Ее предмет должен трактоваться как психология ПОЛИТИКОВ. Такая позиция сужает не только предметную область, но и предполагает поль­зование исключительно инструментарием индивидуальной психоло­гии. Другой подход, которого придерживается М.Херманн, Дж.Кнут- сон, Х.Юлау, другие не менее авторитетные политические психологи и которые разделяем и мы, напротив, видит задачу политической психо­логии более широко. В предмет исследования включаются не только поведенческие и когнитивные аспекты психологии личности полити­ков-профессионалов, но и все многообразие групповых процессов, про­исходящих в политике. Как было показано, интересы сообщества пол­итических психологов включают в себя все многообразие явлений. Изу­чение проблемы личности в политики является лишь одной из них.

Что такое политика?

Прежде чем познакомиться с предметом политической психологии, попробуем разобраться с тем, что жетакое сама политика, в которой мы и будем искать ее психологические составляющие. Наши обыденные представления о политике чаще всего ограничиваются обозначением ее как сферы, достаточно далекой от нашей повседневной жизни (что-то, чем занимаются там, «наверху») и эпитетом «грязная», который чаще других соседствует со словом политика. Но если дать себе труд отойти от поверхности стереотипов, то следует признать, что хотя политика действительно включает в себя борьбу за власть, но она не сводится только к грубому выяснению отношений между политиками, в котором любые средства хороши. Это все же некая цивилизованная форма от­ношений по поводу власти.

Сейчас издано уже немало учебников по политологии, в которых даются весьма разнообразные научные трактовки этого понятия¹⁴⁶. Одни авторы акцентируют в политике ее управленческие функции, говоря, что политика — это искусство управления обществом. Другие подчер­кивают ее связь с властными отношениями, причем имеют в виду, прежде всего, силовые методы осуществления власти. Третьи указыва­ют на связь политики с правом. В политической науке при всем много­образии определений ее основного объекта исследования — политики, есть несколько важных аспектов, которые в этом предмете выделяются. Обозначим лишь некоторые подходы к пониманию политики, кото­рые необходимы для того, чтобы определить предмет политической психологии.

Политика как система. Действительно, говоря о политике мы, прежде всего, вспоминаем о государстве как системе политических институтов, куда входят Президент и парламент, армия и система безопасности, министерство внутренних и министерство ино­странных дел, финансы и социальное обеспечение.

Политологи изучают, как устроено то или иное государство, как оно регулирует отношения граждан и власти, отношения властных структур между собой. Политическая же психология выделяет в поли­тической системе и ее институтах прежде всего поведенческие состав­ляющие и исследует, как политическая система отражается в сознании граждан в виде мнений, отношений, настроений.

Так, накануне выборов перед избирателями стоит сверхсложная задача: выбрать наиболее привлекательный политический блок или партию. Перед выборами 1995 года было зарегистрировано более 50 политических блоков и объединений, число же претендентов на депу­татское место по одномандатным округам составило около 30 человек на одно место. Устойчивый электорат есть лишь у нескольких наиболее заметных партий. Большинство же избирателей будет делать свой вы­бор практически вслепую. В этом случае единственным ориентиром при выборе становятся политические лидеры, лица которых люди запомни­ли и которые являются символами определенной политической группы. Такой была тенденция на выборах 1995 года, и она сохранится и в ближайшем будущем. Правда и в отношении знакомых им лидеров, у наших граждан ярче представлены не столько позитивные, сколько негативные установки, поскольку политики вообще ассоциируются у них с властью. По оценкам экспертов снижается и доверие к традици­онным представителям оппозиции'.

Политика как процесс. Вторым важнейшим изменением политики является понимание этого явления не только как некой устойчивой системы институтов, но как динамического процесса. Политический процесс — это те изменения, которым подвергаются и институты, и исполнители разных функций, и правила игры. Б мире идут войны и революции, реформы и стагнация. Мы приспосабливаемся к новым законам и находим способ их обойти. Политические процессы бывают мирными и насильственными, постепенными и скачкообразными.

Современная политика столь быстро и драматично изменяется, что это порождает много сложностей как для самой системы, не успевающей приспособиться, так и для конкретных участников процесса, теряющих почву под ногами, нуждающихся в специальных механизмах ориента­ции в неустойчивом политическом мире.

В последние десятилетия политическая наука стала все чаще обра­щаться к анализу политического процесса, который не всегда отливает­ся в форму устойчивых политических институтов, просто не вмещается в них. Среди проблем, которые интересуют и теоретиков политики, и тех, кто принимает решения, назовем, например, проблему формиро­вания политических взглядов граждан и профессиональных политиков, культурный и национальный контекст политического процесса, станов­ление новых политических движений, вхождение человека в политику и ряд других.

Сегодня становится все труднее самостоятельно разобраться в смысле происходящих процессов, определить, какие события могут стать значимыми для каждого из нас, а какие окажут влияние лишь на верхушку политической пирамиды. Ряд исследований показал, что не­которые важные политические события (например, в Америке — убий­ство Джона Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, у нас в России — собы­тия перестройки, чеченская война) оказали на политический процесс и на сознание целого поколения граждан определяющее воздействие.

Политика как система правил игры. Как и любая другая социаль­ная система, политика подчиняется регулирующим ее законам. Эти законы бывают как писаными (нормы права), так и неписаными (тра­диции, обычаи, правила поведения). В эпохи быстрых перемен подвер­гаются изменению официальные нормы и предписания. Пишутся новые конституции, принимаются своды законов, призванные регулировать официальные отношения между властвующими и подчиненными. Из опыта нашей повседневной жизни мы хорошо представляем себе, как непросто добиться исполнения даже давно существующих законов, осу­ществить гарантированные ими права, пробиться сквозь частокол все­возможных бюрократических инструкций. Что же говорить о множест­ве новых законодательных актов, которые нам предстоит узнать и ис­полнить. Представители исполнительной власти сетуют на то, что за­коны не исполняются. Частая смена правил игры приводит к появлению правового нигилизма, к неуважению к законам, которые меняются так часто, что нет смысла их принимать в расчет.

В такие периоды общество начинает управляться не столько писа­ными, сколько неписаными правилами, устанавливаемыми не офици­альной политикой, а группами, имеющими реальную силу (в том числеи грубую силу, и силу денег). Именно они и заказывают музыку. Не­редко эти теневые структуры становятся реально более эффективными в осуществлении политических функций, чем те, кто формально счита­ется властью. Несколько лет назад газеты писали о том, что после ареста одного из главарей екатеринбургской мафии, в городе резко возросла преступность. В правоохранительные органы начали обращаться граж­дане с просьбами выпустить мафиози на волю, так как милиция не могла справиться с преступными группировками, подчинявшимися главарю мафии.

Между тем в эпохи перемен неформальные политические ценности и правила игры диктуют не только те, у кого есть сила или деньги. Нередко именно люди, олицетворяющие неподкупность, справедли­вость и правду, моральную силу, задают тон в политической игре. Так было в первые годы перестройки, когда на волне борьбы с несправедли­выми привилегиями, на политическую авансцену вышли Ельцин и Сахаров. Такие фигуры, олицетворявшие представление людей о спра­ведливости, особенно заметны на фоне общего отношения граждан к официальной политике. Так, согласно нашим данным, полученным летом 1995 года, подавляющее большинство респондентов (93,1 %) не довольно тем, как сейчас действует власть в России. Частично это объ­ясняется тем, что власть воспринимается ими как эгоистическая: более 62% опрошенных уверены, что те, кто сегодня стремиться к власти, делают это, чтобы улучшить свое материальное положение, половина — что властители стремятся самоутвердиться, а44,4% думают, что власть нужна для того, чтобы можно было командовать другими. Лишь 30,6% наших граждан сохраняют надежду, что политики идут во власть, чтобы принести пользу обществу¹.

Сложные зависимости между официальными и неофициальными политическими нормами складываются не только по поводу отдельных функций политической системы (охраны правопорядка, выдвижения лидеров, управления). В любой сфере политической жизни эти два свода правил действуют постоянно. Вопрос только в том, в каком они находятся соотношении. Если неофициальные правила преобладают, это приводит к деградации государства, утрате моральных ориентиров, и в конечном счете — к упадку системы. Другой вариант дисбаланса — когда официальные политические ценности вытесняют неписаные пра­вила, не оставляя места выражению личных и групповых интересов, контролируя все проявления деятельности граждан. Такой тип полити­ческого устройства известен как тоталитарный. Он ведет к обеднению всех структур гражданского общества и враждебен человеку.

Политика как система ценностей, мнений, установок граждан. Такое понимание политики выделяет в ней ее доктринальный, идеоло­гический характер. У каждого человека есть свое понимание политики, свои оценки того, как работает кабинет министров, и что происходит в армии. Эти мнения носят, как правило, достаточно противоречивый характер, складываясь в пеструю мозаику «обыденного сознания». Та­кие политические ориентиры складываются под влиянием многих воз­действий: от чтения СЕежей газеты до разговора с соседом.

Некоторые из этих установок мимолетны, иные — сохраняясь в личности всю жизнь, принимают форму убеждений. Но без этих «эфе­мерных» образований в головах людей никакое государство, партия или лидер не могут воздействовать на поведение граждан. Даже для того, чтобы выполнить простейшую политическую роль — пойти на выборы в качестве избирателя, необходимо определить приоритеты в предлага­емых политических ценностях.

Как показывают исследования в самых разных политических сис­темах, большинство обычных граждан не имеют согласованной системы политических взглядов. Их политические установки запутаны, проти­воречивы, не всегда рациональны и не обязательно соответствуют их объективному политическому интересу¹⁴⁷.

Однако осознание своих интересов и консолидация ценностей по­литическими партиями и движениями приводит к созданию политиче­ских доктрин, идеологических конструкции, которые представляют со­бой систематизированные, относительно непротиворечивые наборы политических ценностей. Их главная цель — помочь каждому, кто разделяет эти ориентации более полно отождествить себя со своей по­литической группой. Идеология призвана создать своего рода братство политических единоверцев.

Идеологий существует несметное множество. Любое политическое понятие, оканчивающееся на «изм» — претендует на то, чтобы завое­вать своих сторонников. От маоизма до консерватизма и от коммунизма до либерализма, все идеологии предлагают на политический рынок «готовые наборы» политических убеждений, подчеркивая при этом, чем они отличаются от иных политических партий.

Конечно, идеологические положения не могут существовать как стерильные догмы особенно в условиях российской политики переход­ного периода. Четких идеологических канонов нет практически ни у одной современной партии. Даже названия партий, которые, как пра­вило, должны отражать ведущую политическую ориентацию, редко соответствуют чистоте своей собственной доктрины. Так, в нашем ис­следовании из трех членов Либерально-демократической партии, яв­лявшихся депутатами Думы, один назвал себя либералом, другой — консерватором, а третий — демократом. Среди неполитиков сходной с либеральными демократами ориентации придерживается чуть больше пятой части опрошенных. Так, эти люди считают справедливым, что немногие владеют богатством, а подавляющее большинство пребывает в бедности. Это интересная социальная группа, которую мы условно назвали «рыночниками», стоит на элитаристских позициях и в полити­ческих вопросах, являя одновременно образец имперского мышления (эти респонденты считают, что ни в коем случае не следует выводить войска из «горячих точек»). Но наши «рыночники» считают вполне возможным передать государству заботу о старых, больных и детях, не считая себя за них ответственными, проявляя отнюдь не либеральные взгляды на государство¹⁴⁸.

Политика как вид человеческой деятельности. Данная трактовка политики связана с представлением о том, что политику делают люди, а, следовательно, их поступки и есть главный объект изучения политической науки. Ясно, что при таком подходе необходимость в привлечении психо­логических инструментов наиболее существенна.

Еще в начале нашего века немецкий психолог Э.Шпрангер выделял среди других человеческих типов тип человека политического. Дейст­вительно, политики-профессионалы обладают радом психологических характеристик, предопределяющих притягательность для них этой сферы жизни. Однако в современном демократическом обществе не только профессионалы, но и все дееспособные граждане включены в политический процесс, являются его неотъемлемой частью. Отсюда и усилившийся интерес политологов к поведению и лидеров, и рядовых граждан, роль которых в политике неизмеримо возросла.

По существу в каждом из пяти представлений о политике есть психологические аспекты. Однако последнее, пятое, определение в на­ибольшей степени оказало влияние на формирование политической психологии как науки и выделило в политике как объекте исследования прежде всего человеческий компонент.

Психологические феномены в политике

Признание политики в качестве неотъемлемой части человеческой жизни — идея, уходящая своими корнями глубоко в историю. Еще античные мыслители задавались вопросом о природе политической жизни. Так, Аристотель доказывал, что заниматься политикой челове­ка побуждает его собственная природа. «Государство, — говорит он, — принадлежит тому, что существует по природе... и человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств, живет вне государства, — либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек»¹⁴⁹. Согласно античному мыслителю государственная форма политики вы­растает естественно из объединения людей сначала в форме семьи, затем поселения. Затем объединение поселений превращаются в полис- государство.

Итак, заниматься политикой человека подталкивает его природ­ный инстинкт. Поэтому логично, что Аристотель называет человека политическим животным — Zoonpolitikon, не в коей мере не придавая этому словосочетанию обидного смысла. Ведь в самой нашей психоло­гии заложены такие естественные потребности, как потребность власт­вовать и подчиняться. Последующая история политической мысли обо­гатила наши представления о политике как театре действия разнообраз­ных человеческих потребностей: как приобретенных, так и врожден­ных. Среди них благородство и жадность, любовь и ненависть, стремление к доминированию и солидарность, потребностью к свободе и желание быть частью группы.

Признание важности изучения психологии как движущей силы политического поведения в наши дни получило уже не только общефи­лософскую, но и конкретно-научную форму. Именно политическая психология во второй половине XX века приступила к исследованию тех психологических факторов, которые мотивируют включение человека в политику и участие в различных ее формах. Независимо от того, каким термином пользуются психологи, они различают три формы проявления человеческой активности: инстинктивную, навыки и ра­зумную¹⁵⁰. Эта психологическая классификация форм деятельности по­лезна и в описании политики.

Инстинкты представляют собой врожденные модели поведения, детерминированные биологически и задающие направление энергии поведения. Хотя между психологами нет единства в вопросе о том, каковы границы действия инстинктов у человека, но общепризнанно сегодня положение о том, что значительное число форм поведения имеет инстинктивный характер. Одни психологи насчитывают таких инстинктов десятки, другие доводят их число до нескольких тысяч. Набор инстинктов включает как все автоматизмы в поведении человека (от дыхания до ходьбы), так и более сложные врожденные потребности (самосохранение, продолжение рода, любознательность и множество других).

В политике мы находим проявление всех человеческих инстинктов от агрессивности до жадности и от солидарности до самосохранения. Собственно инстинктивная основа поведения в политике объясняет прежде всего направление энергии тех или иных поступков, которые далеко не всегда осознаются самим человеком.

Так инстинкт самосохранения толкает политиков на борьбу за власть и объясняет некоторые нерациональные поступки с точки зрения здравого смысла. Историки и политологи до сих пор спорят о причинах жестокости таких деятелей, как Сталин. Между тем политические пси­хологи¹⁵¹ приходят к выводу, что именно его потребность оградить свою травмированную самооценку от любых сравнений с эталоном, выбранным им в юности (Лениным), побуждало его избавляться от конкурентов.

Сама жестокость, насилие, агрессия — это тоже инстинктивные формы поведения. Одни авторы полагают, что эти формы поведения — враждебные, другие видят в них результат научения, третьи исходят из представления об агрессии как реакции на фрустрацию. Однако помимо агрессии фрустрация вызывает и другие, также инстинктивные реак­ции: апатию, регрессию, подчинение и избегание¹⁵². В политике все эти поведенческие проявления трактуются как реакция на события или обстоятельства, в которых действуют субъекты поведения.

Солидарность — это также одна из инстинктивных форм поведе­ния индивидов, которые способны не только соперничать друг с другом, но и сотрудничать. В основе проявлений солидарности в политике лежит идентификация людей с определенной партией, группой, нацией, и позволяющая объединить усилия членов этих групп по достижению своих целей и интересов. Одним из классических проявлений солидар­ности являются различные акции протеста, принятые в поддержку сво­их товарищей. Так, работники отрасли объявляют готовность к заба­стовке, чтобы поддержать то предприятие которое находится в конф­ликте с администрацией. Отказ Центризбиркома в регистрации движе­ния «яблоко» в октябре 1995 года вызвал, пожалуй, одно из первых проявлений солидарности среди российских политических партий, ко­торые отказались участвовать в выборах, если «яблоко» не будет заре­гистрировано.

Не описывая многочисленные формы проявления инстинктов в политике, заметим, что в целом инстинкты охватывают все бессозна­тельные, иррациональные, чувственные формы политического поведе­ния как отдельного индивида, так и организованных групп, стихийные выступления масс.

Прежде всего внимание политических психологов еще в прошлом веке привлекли такие массовые стихийные формы политического пове­дения, как бунты, демонстрации, паника, действия толпы. Начиная с работ французского исследователя Постава Лебона¹⁵³, политическая психология занимается поиском движущих сил таких типов политиче­ского действия и находит их преимущественно в иррациональных, т.е. бессознательных структурах психики человека. Среди отечественных психологов этой проблемой особенно интересовался В.М. Бехтерев, предложивший объяснение воздействия толпы на личность через меха­низмы внушения и образования не только индивидуальных, но и кол­лективных рефлексов .

Современная политическая жизнь дает немало примеров того, как иррациональные психологические механизмы воздействуют на ход политического процесса. Наверное, одним из наиболее ярких примеров является необъяснимое на первый взгляд поведение депутатов парла­мента на своих заседаниях. Многие их решения были продиктованы не столько рациональным расчетом, личными или групповыми интереса­ми, сколько взаимным заражением в ходе дискуссии.

Так, например, в сентябре 1995 года Дума принимает резолюцию по боснийскому конфликту, которая настаивает на односторонних дей­ствиях России, хотя парламентарии прекрасно понимают, что ни Пре­зидент, ни МИД, ни другие государственные ведомства не смогут их выполнить. Дело не только в том, что депутаты преследуют некие свои интересы, а в том, что сам ход обсуждения подталкивает их к более рискованным решениям, чем те, что были бы приняты в тиши их каби­нетов. В психологии такой феномен получил название grouplhink — группового мышления, когда само наличие группы сдвигает принимае­мое решение в сторону большего риска.

Парламенты не только в современной России, но и в других странах нередко демонстрируют своеобразие политического поведения народ­ных избранников, доходящего порой до выяснения отношений в поли­тике с помощью кулаков, взаимных оскорблений и других действий, диктуемых не столько холодным расчетом, сколько эмоциями. Не слу­чайно еще Лебон выделил парламентские собрания как отдельный вид толпы, подчиняющейся тем законам массового поведения, которые свойственны большим социальным группам в отличие от малых групп и индивидов.

Не следует думать, что сообщество других людей всегда действует лишь в сторону некоторого озверения, как это кажется на первый взгляд. Присутствие других людей, их взаимное внушение, заражение, идентификация могут приводить в политике к самым разнообразным эффектам: энтузиазм и сплоченность участников массовых выступле­ний привел к успеху многие национально-освободительные движения. Демократические преобразования стали возможны в годы перестройки в немалой степени благодаря массовым выступлениям самых разных людей, объединившихся и отождествивших себя с идеей демократии. Здесь для нас важно подчеркнуть, что мотивы, приводящие людей к участию в массовых формах политического поведения, диктуются не только их рациональными интересами, расчетом, но и эмоционально окрашены, не полностью осознаны и в наибольшей степени оказывают воздействие на личность в присутствии других людей во время стихий­ных политических действий.

Сказанное не означает, что политическую психологию интересуют лишь бессознательные проявления человеческой психологии. Многие разделы этой дисциплины специально посвящены изучению политики как организованной деятельности, где рациональные интересы, осоз­нанные цели претворяются в те или иные политические действия.

Второй формой поведения являются навыки. В отличие от врожден­ных инстинктов, большая часть проявлений человеческого поведения является результатом прижизненного научения. Навыков требует по­ведение государственного деятеля и обычного избирателя, партийного функционера и сторонника движения. Говоря о политических навыках, мы имеем в виду определенные умения, которые требуются для выпол­нения своих ролей и функций любым участником политического про­цесса, привычки, образующиеся у граждан в определенной политиче­ской культуре, стереотипы, являющиеся следствием повторения оп­ределенных политических действий и упрощающее понятие решений.

Политические умения или компетентность предполагают, что гражданин знает, что он должен делать в своей политической роли и как добиться желаемого им результата. В российской политической жизни последних лет достаточно широко распространена точка зрения, что рядовые граждане, воспитанные в условиях авторитаризма, не имеют навыков демократического участия. Отсюда и неэффективность прово­димых реформ. Насколько это верно сточки зрения политической пси­хологии?

Конечно, старые навыки, позволявшие адаптироваться к прежней политической системе, действительно не всегда помогают действовать в новых условиях. Здесь мы сталкиваемся с некоторыми парадоксами. Так, раньше у населения был выработан стойкий политический навык участия в выборах. Число голосующих в советские времена превышал 90% дееспособного населения, независимо от того, насколько сам факт голосования влиял на принятие государственных решений. С началом демократизации мы наблюдаем последовательное снижение числа уча­ствующих в голосовании. Так, если в выборах в Верховный Совет СССР в 1989 году приняло участие 90% граждан, в выборах в республикан­ские и местные органы власти в 1990 году — около 80%, то в парламен­тских выборах 1993 года в РФ участвовало уже около 53 % избирателей.

Но одновременно с утратой одних навыков наши граждане приоб­рели другие. Электоральное поведение становится хотя и менее массо­вым (можно, видимо, говорить об утрате этого навыка у большого числа граждан), но появляется и определенная компетентность в отношении самого голосования. В отличие от выборов 1993 года исследования пред­выборных ожиданий в 1995 году показали, что граждане стали меньше ориентироваться на личные симпатии и больше — на то, какие полити­ческие позиции выражают политики. Появились и такие новые полити­ческие навыки, которые были приобретены в забастовках, голодовках, несанкционированных захватах зданий, пикетах и многих других фор­мах, о которых мы ранее знали лишь понаслышке.

Компетентность в политическом поведении становится тем более необходимой, чем более сложными являются сами формы поведения. Лидер должен быть более компетентным, чем рядовой исполнитель той или иной политической роли. Давняя дискуссия в политологии ведется по вопросу о сменяемости лидеров как условии соблюдения принципов демократии. При этом, скажем, уход вместе с президентом всей его администрации и приход новых, менее опытных политиков, приносит снижение уровня компетентности в управлении государственным орга­низмом. Но практика показывает, что и бессменное руководство таит опасности, среди которых главная — это застой общества.

Говоря о выработке политических навыков, следует сказать, что все политические системы заинтересованы в том, чтобы население об­ладало определенным их набором, для чего создаются специальные институты, отвечающие за политическое просвещение и тренировку в исполнении ряда политических ролей. Так, политические лидеры ре­крутируются среди тех граждан, которые получили определенный опыт общественной и собственно политической деятельности в молодежных и иных организациях. В ряде стран существуют специальная система обучения уже избранных парламентариев. В других системах их отби­рают из числа тех, кто получил предварительно знания и навыки, необходимые для законотворческой деятельности. Не случайно среди парламентариев много юристов, людей со степенями в области полити­ческих наук.

Разумные действия — третья форма поведения в политике. Как и в других сферах деятельности их можно оценивать по-разному. Одним из критериев разумности может быть эффективность (сравнение цели с результатом). Другим — степень осознанности политических дейст­вий. Третьим — соответствие высшим ценностям, поставленным во главу угла проводимой политикой. Но как бы ни оценивать эту форму политического поведения, главной ее характеристикой, отличающей ее от двух предыдущих, является выраженное целеполагание.

Чтобы обеспечить политике целенаправленный характер, объеди­няющий разных ее участников, применяются различные средства. В первую очередь эту задачу решают всевозможные программы, идеоло­гические схемы, доктрины, концепции конкретных политических ак­ций, компаний. Особое значение для политического поведения отдель­ного человека и партий играют идеологии как концентрированное и систематизированное выражение целей и ценностей в политике.

Понятно, что поведение никогда полностью не совпадает с обозна­ченными в доктринах целями и ценностями: последние служит для человека лишь своего рода путеводителем. Исследования массового политического поведения показывают, что только незначительное чис­ло людей в разных странах и политических системах руководствуются в своем поведении идеологическими соображениями. Американский политический психолог Ф.Конверс полагает, что число таких граждан в разных странах колеблется от 10 до 25%

В нашей стране долгое время идеологические формулы организо­ванно внедрялись в сознание населения. В постсоциалистический пери­од эти схемы активно разрушались новой властью, которая понимала, что старые догматы служат препятствием для реформирования полити­ческой системы. Но никто из реформаторов не построил на месте разру­шенного новой схемы. В мемуарах тех, кто начинал перестройку (Гор­бачев, Ельцин, Яковлев, Гайдар) не содержится фактов, подтверждаю­щих, что реформы были начаты по какому-то плану, что под ними была теоретическая схема, не говоря уже об идеологии реформ.

Знакомство с программными документами новых политических партий и движений показывает, что и в них пока не содержится четкого представления о том, что и в какой последовательности реформаторы собираются делать, какова иерархия их целей и приоритет ценностей. Наше исследование индивидуального политического сознания как по­литиков, так и рядовых граждан показывает, что в настоящее время в головах и тех, и других царит большой хаос.

Выделение указанных трех форм политического поведения: инс­тинктов, навыков и разумных действий предпринимается с аналитиче­скими целями. В реальности поведение включает все три формы. Раз­делить осознанные и бессознательные элементы в поведении не всегда представляется возможным. Однако помимо дилеммы: сознание — бес­сознательное в структуре политического поведения содержится и ряд конкретных психологических элементов, учет которых делает его ана­лиз более точным и детальным. Чтобы более предметно представить себе, чем занимается политическая психология, рассмотрим некоторые политические феномены, которые привлекают особенно пристальное внимание исследователей.

Одним из таких феноменов является национализм. Признание бе­зусловного превосходства своего народа над другими невозможно обос­новать никакими рациональными мотивами. Когда распался Советский Союз, одним из первых вооруженных конфликтов, вспыхнувших на его территории и до сих пор не нашедших своего разрешения, стал конф­ликт между Арменией и Азербайджаном по поводу Нагорного Караба­ха. Каждая из конфликтующих сторон дает свое обоснование того, почему именно она должна владеть данной территорией. В ход идут и исторические аргументы, и апелляция к справедливости, и призывы к международному общественному мнению. Однако все рациональные аргументы сторон не могут скрывать главного: психологической почвой возникновения конфликта были националистические чувства, подогре­тые определенными политическими силами, которые использовали их для разжигания конфликта. Даже если объективно никто из его участ­ников уже не будет заинтересован в продолжении военных действий, «выключить» националистические установки автоматически невоз­можно.

Психология национализма изучается достаточно давно¹⁵⁴. Полити­ческие психологи, начиная с известной работы Т.Адорно и его соавто­ров, установили, что националистические установки входят в качестве составляющей в более общий психологический феномен, названный ими «авторитарной личностью». Они показали, что это явление имеет не только социальные корни, но и подчиняется определенным психоло­гическим закономерностям, в частности, установили зависимость меж­ду типом воспитания в семье и проявлениями авторитарности.

Интерес к проблеме авторитаризма в политической психологии пережил периоды подъемов и спадов. Так, в первые послевоенные годы он диктовался стремлением понять психологические истоки фашист­ского национал-социализма. Затем был период стабильного политиче­ского развития, по крайней мере, в развитых странах Запада, который породил иллюзию, что авторитаризм для них ушел в прошлое.

Однако ни национализм, ни авторитаризм не относятся к числу феноменов, с которыми человечество простилось навсегда, в силу того, что в их основе лежат некоторые фундаментальные психологические механизмы, которые вновь и вновь приводят к возникновению этих феноменов, как только политическая ситуация становится для этого благоприятной. Именно поэтому одно из годичных собраний Междуна­родного общества политических психологов (ISPP) в 1993 году вновь выбрало для обсуждения тему авторитаризма и национализма. Одним из главных выводов этого обсуждения был вывод о том, что политики, стремящиеся найти выход из замкнутого круга этнических конфлик­тов, военных столкновений и нетерпимости в отношении другого наро­да, не могут оперировать только объективными политическими инстру­ментами и не учитывать то, как один народ в данный момент воспри­нимает другой, и как это сиюминутное восприятие накладывается на традицию политической культуры.

Другой проблемой, над которой работают современные политиче­ские психологи является насилие и агрессия в политике. Появилась целая отрасль знаний, получившая название вайленсологии (от анг­лийского violence — насилие), которая изучает природу человеческой агрессивности вообще и ее политические проявления в частности. Среди ученых нет единодушия в понимании природы насилия в человеческом обществе.

Одни авторы убеждены в том, что агрессия — это естественная реакция индивида на фрустрацию и природно необходима человеку. Следовательно, избежать ее нельзя, хотя можно найти безопасные для самого человека и его окружающих каналы отвода агрессии (например, спорт). Другие авторы делают акцент на роли воспитания в проявлении насилия и агрессии. Так, уже в 70-е годы появились исследования, показавшие связь между увеличением сцен насилия в кино и на теле­видении и увеличением детско-юношеской преступности. Психологи и педагоги забили тревогу, доказывая, что увиденные на экране сцены агрессии действуют провоцирующе на формирующуюся личность, ко­торая еще не обладает устойчивой системой жизненных ориентиров.

Насилие в политических процессах встречается в самых разных формах. Есть государственное насилие в отношении тех граждан, кото­рые не выполняют правовых норм. Таксе насилие узаконено, как и насилие в ответ на агрессию одного государства против другого. Между­народное право признает правомерность использования силы, в том числе и военной, для защиты территориальной целостности страны. Закон признает и право индивида на применение насилия в рамках достаточной самообороны.

Однако следует со всей определенностью сказать о тех последстви­ях для человека, который применял даже узаконенное насилие, не говоряуже отех, кто стал жертвой насилия во время войн, вооруженных конфликтов и периодов разгула криминального насилия. С человеком происходят серьезные психологические трансформации, меняющие его отношение к самому себе и другим людям. Американские солдаты, прошедшие через войну во Вьетнаме, как и советские солдаты, воевав­шие в Афганистане, а сейчас и русские, воюющие в Чечне, прошли через испытания жестокостью, не получившей достаточной нравствен­ной легитимизации со стороны общества. Сейчас без специальных мер по их психологической реабилитации, эти люди сами не могут адапти­роваться к невоенной реальности: они нуждаются в помощи професси­ональных психологов. Общество, не осознающее этого, рискует пол­учить взрыв насилия, становящегося нормой повседневной жизни.

Политический конформизм — явление, заслужившее особое вни­мание со стороны политических психологов. Если человек идет голосо­вать на выборы не в силу собственной убежденности в достоинствах того или иного кандидата, а потому, что так проголосовал его знакомый или родственник, то он поступает как политический конформист. Конфор­мизм определяется в социальной психологии как поведение индивида в ситуации давления на него группы. При этом не всегда такое психоло­гическое давление осознается.

Исследования проблемы политического конформизма показали, что есть определенные объективные и субъективные условия, при кото­рых конформизм расцветает. Например, если выборы проходят под дулами автоматов, то трудно рассчитывать на то, что волеизъявление будет свободным от давления. Однако хорошо известно, что участие в выборах в нашей стране в последние предперестроечные годы проходи­ли не в условиях репрессий, но тем не менее в силу политического конформизма голосовали «за» практически безальтернативного канди­дата свыше 90% избирателей.

Проявления политического конформизма встречается в политиче­ской жизни партий и организаций, движений и групп, давление кото­рых на своих членов осознается ими в той или иной степени. Авторитар­ный климат, несомненно, способствует развитию политического кон­формизма, между тем как демократический способствует тому, что личность вырабатывает независимое мнение по политическим вопро­сам и не боится высказать свое несогласие с группой. Однако при всем различии стилей, климата, царящего в политической организации, не­обходимо иметь в виду, что конформизм встречается и в самых демок­ратических и прогрессивных из них.

Остановимся еще на одном политико-психологическом феномене из области международной политики: восприятии партнерами друг друга. Американский политический психолог Роберт Джарвис показал в своих работах, что многие национальные лидеры не замечают угрозу своей стране на международной арене в силу того, что их внимание сфокусировано на проблемах внутриполитической борьбы¹⁵⁵.

Другой причиной неверного восприятия своих международных партнеров и последующих ошибок политиков является искажение их образа стереотипами, действие которых усиливается состоянием стрес­са. Руководители государства должны быстро отреагировать на ситуа­цию, в силу чего стресс усиливается. Одним из классических примеров является Кубинский кризис, в ходе которого Кеннеди и Хрущев чуть не довели дело до мировой войны. Причиной того, что они пошли на пря­мую конфронтацию, были неверные представления о возможных дей­ствиях друг друга. Риск был усилен феноменом группового мышления. Советники каждого из вождей по отдельности давали более осторожные рекомендации. Собравшись в группу они пришли к гораздо более рис­кованным выводам .

Верно или неверно могут воспринимать друг друга не только про­фессиональные политики, но и политические блоки, регионы и даже целые народы. Они могут не видеть реальной международной опасности и, напротив, видеть ее там, где она не существует. Так, опросы обще­ственного мнения, проведенные в Чешской республике летом 1995 года показали, что почти треть населения этой страны считают угрозу втор­жения со стороны России реальной, хотя для этого нет никаких объек­тивных предпосылок. Политические имиджи как государства, так и его лидеров могут отвечать реальности или быть иллюзорными. Проблема заключается в том, что они серьезно влияют на политическое поведение и становятся неотъемлемой частью политического процесса в современ­ном мире.