Лекция 7. Политическая власть понятие власти

В отличие от примитивного животнообразного водительства, вер­ховенства, привычки, спонтанных позывов первенствовать, власть — сдобренная цивильностью, облагороженная способность, порожденная внутренней организованностью, иерархированностью человеческих са­мопроявлений, которые реализуются в контексте заданных на них от­ношений побуждения и принуждения, управления и контроля, подчи­нения и соподчинения, координации и субординации, зависимости, взаимозависимости и полной и частичной независимости, т.е. всего того, в границах, при явном и скрытом, однако активном участии чего, развертывается обмен деятельностью, обработка людьми друг друга.

Структурный разрез предмета поставляет полифундаментальную картину со множеством таких измерений власти.

Социальный аспект: власть есть силовое отношение, выражающее доминирование — «не для того принимают участие в правлении, чтобы приобрести власть, но принимают участие в правлении потому, что чувствуют себя для того достаточно сильными» (Кнудсен). Необходи­мость фактора силы вытекает из общей логики отправления властных функций как функций социальных. Поскольку власть величина соче­тательная — можно властвовать над другими и нельзя над собой (собой можно владеть), — власть означает способность проявлять свободу действий согласно своим целям и своей воле, что в отношении вторых лиц создает определенную систему ущемлений. Распространяя пер­сональную модель мира на окружающих, вовлекая их (с их автоном­ной чувственностью, сознанием, действием) в кильватерный строй своего самополагания, тем самым подрывая суверенитет себе подобных, мы властвуем.

Психологический аспект: власть есть отношение лидерства. Уста­навливается в межличностном взаимодействии, где обосабливается ве­дущая и ведомая сторона. Первая — субъект, господин, вторая — объ­ект, раб власти. Неравнозначный союз между ними крепится на сугге­стии в обилии форм персональной и социальной «алхимии» от обмана, лавирования, демагогии до вымогательства и шантажа; от воздействия авторитетом, угрозы силой до откровенного подавления. Сопряжен­ность власти с насилием подготавливает почву для прямого уподобле­ния власти пороку: в необозримости своих ветвлений порок — альфа и омега власти; традиционные и не так уж несправедливые коннотации: власть — кровь, политика — запачканные грязью руки. Отгладывая обсуждение этой темы, подчеркнем: как бы там ни было, тактика вла­ствования требует соответствующего личностного антуража, подра­зумевая обострение чувства само- и честолюбия, склонности повеле­вать и т.п.

Гносеологический аспект: власть есть целенаправленный способ утилизации знания. Подводная масса айсберга, подспудье власти — голый инстинкт, подсознательные интенции самодавления. Они редко исчерпывающи, но, как правило, весьма сильны. Сильны укорененным в нас природно врожденным влечением, соблазном вершить судьбы мира, господствовать, возвышаться, преобладать, стяжать право «рас­пять или отпустить», невзирая на желание и возможность окружающих понять и принять нас, воспоследовать нам. Надводная вершина айсбер­га, лицо власти — твердое знание и твердая же воля. По своей природе власть — сущность двусоставная. В плоскости «знание» актуализирует­ся сознательный расчет действий и их последствий в заданных обстоя­тельствах, учреждается рациональность. В плоскости «воля» оформля­ется жесткая подчиненность действий целям, складываются целеуст­ремленность, настойчивость. Знание и воля — равнообязательны, рав- ноприсущи власти. Без знания власть дика — необуздана, импульсивна; без воли она отрешенна — мягкотела, недееспособна. Знание наделяет власть осмотрительностью, предсказуемостью; воля сообщает ей пафос активизма. Нарушение оптимума знания и воли во власти при всех обстоятельствах чревато дисфункциями, крайними выражениями которых оказываются волюнтаризм и дереализован- ность, рахитичность и умозрительность.

Организационный аспект: власть есть негэнтропийный ресурс, воп­лощающийся в наращивании порядка, уровня организации. Синергетический эффект власти (в идеале) связан с квалификацией и адекватным чувством жизни властедержателей, повышающими их созидательные возможности. Однако дело вовсе не ограничивается компетентными усилиями exofficio. Нюанс заключается в том, что устанавливаемый властью порядок обеспечивает простор деятельности преимущественно репродуктивной, несомненно сковывая творчество личностей и масс. В результате новаторская инициатива, ео ipso властью не утвержденная, ищет обходные пути, рождаясь вне исходной организации и установ­ленного порядка. Последнее подрывает наличную власть, заставляя модифицировать ее формы.

Политический аспект: власть есть способ осуществления влияния, подчинения, принуждения, побуждения в соответствии с фактическим балансом сил. «Непосредственная обязанность профессиональных «мыслителей», — указывает Вебер, — состоит... в том, чтобы сохранять трезвость перед лицом господствующих идеалов, какими бы величест­венными они ни казались, сохранять способность «плыть против тече­ния», если в этом окажется необходимость»⁶¹. Ничего подобного не мо­жет позволить себе профессиональный властитель, погруженный в конъюнктуру, которая подрывает принципиальность его решений и действий, подтачивает гарантии предсказуемости в отношении превы­шения полномочий. Отсутствие четких ориентиров, ручательств перед собой и подвластными, неотвратимость произвольных или насильствен­ных действий в практике власти придают своеобразный динократический колорит властной сфере как области социально и персонально значимых реализаций. Воистину страшно то, что существуют обшир­ные жизненные пространства, где нет ничего страшного.

ГЕНЕЗИС ВЛАСТИ

Подлинные корни власти — в объективном ходе социогенеза, где посредством обрядов, обычаев, традиций, законов, иных внешних ры­чагов практической организации целесообразной человеческой общежительности мало-помалу кристаллизуется и закрепляется специали­зированный механизм регуляции индивидов. С этой точки зрения власть упрочивается как инструктивная канва межиндивидной коопе­рации, возникающая вследствие натуральной необходимости упорядо­чения, структурирования дифференцированной групповой деятельно­сти. Отслеживание последовательности звеньев, влекущих оформление важнейших слагаемых властного антуража общественного существова­ния в виде гаммы отношений, действий, реакций parprocuration, ква­лифицируемых в терминах должностного, регулируемого, санкциони­руемого, направляемого, дает такую картину.

Набор реквизитов власти (бюрократическая иерархия) устанавли­вается в коллективе вследствие высокой социализированно его чле­нов, логики и архитектоники совместного производства жизни. В исто­ках власти — объективная неоднородность положения людей в социуме, расчлененность их ролевых функций. При тотальном равенстве (фик­ция) власти нет; власть произрастает из объективных различий. В ро­мантическую эпоху контрактивизма (модель общественного договора) муссировалась идея подчиненности власти праву: на базе права-де вы­растают властные (государственные) институты. Правовой генезис вла­сти отстаивали Гоббс, Локк, Спиноза, Руссо, Кант. Иную линию рас­суждений прорабатывали Гегель и Джентиле, привязывавшие властно-политический фактор к морально-нравственному. Мы не вполне пони­маем аргументы указанных мыслителей и не разделяем их в той мере, в какой понимаем.

На наш взгляд, право, власть, мораль — косубстанциальны, что означает их невыводимость друг из друга: нет ни логической, ни хроно­логической приоритетности одного явления перед другим; они рядоположны, однопорядковы, вырастают из единого естественного ствола, каким выступает стихия человеческого общения. С позиций саморегу­ляции и самоорганизации этой стихии одинаково важны и морально- этические механизмы воздействия на индивида, затрагивающие со­весть; и правовые рычаги, апеллирующие к множеству общеобязатель­ных правил поведения, инспирируемых вначале преданием, а затем государством; и властные инструменты, обусловленные динамикой вза­имодействия субъектов в обществе, его горизонтальной и вертикальной структурированностью. Поскольку без этих комплексов, вместе взя­тых, возможность нормальной, не говоря уже оптимальной, межиндивидной коммуникации представить нельзя, способы внутренней (мо­раль), внешней (право) корректировки деятельности наряду с ее дис­циплинарным упорядочением (власть) обязательны, неустранимы. От­сюда фундирование каких-то компонентов обозначенной тройки самими собой несостоятельно, некритично. Нет общества без морали, права, власти; в противном случае нет общества.

Происхождение социальности, а вместе и наряду с ней аксессуаров власти, регуляризации жизни нельзя выводить из подавления природ­ной агрессивности, зоологизма человека. Такая линия, противореча прямым наблюдениям, не соответствует фактам, не отличается логиче­ским совершенством, в концептуальном отношении не продвигает в понимании становления ни общества, ни ценностей.

Возникновение социальности и координированных с ней властных, правовых, этических, а впоследствии морально-ценностных структур правильно связывать с упорядочением взаимодействия особей в первич­ных формах первобытного человеческого стада во всех ипостасях про­явления коллективной жизни от труда до совокупления.

На стадии ранних гоминид на ценностный строй жизни (власть, право, этика) в форме системы «этикетных» отношений влияет множе­ство сугубо определенных природных факторов: лабильность положе­ний членов групп ближайших предков человека, или древнейших лю­дей, их (групп) численность, соотношение, подвижность полов, коли­чество самцов, самок, интенсивность перехода особей из групп в группы и т.п. Они-то (отмеченные факторы), собственно, и образуют исходную канву архаичной организации, упорядочения жизни: та же функцио­нальность деятельности, вынесение половых связей за рамки коллекти­ва (начала экзогамии), прочная, длительная сцепка детей с матерью (начала матрилокальности), табуация кровосмесительства, редкость спаривания представителей разных поколений и т.д. На этой базе уже складывается некая примитивная система норм, регулирующая инте­ракцию ранних гоминид и дающая начало функционально-социаль­ным, ценностно-этическим связям. Дальнейшая логика их совершенст­вования подчиняется необходимости эффективизации всех типов со­вместной коммуникационной и производительной активности, умно­жающих число неинстинктивных реакций и благоприятствующих офор­млению негенетического — этико-культурного вида наследования.

Возникший как отвлечение от конкретных бытовых процессов (всей реализующейся в жизни палитры самоутверждений и самопрояв­лений) властный, правовой, этический истеблишмент выполняет важ­нейшие цивилизационные и социализационные функции: завязанный на опробованные и легализованные адаптацией оптимальные, целесо­образные программы действий, взаимонеущербные и взаимонеущемляющие, он несет в себе некий гуманитарный пафос, обязывая усваивать и присваивать досконально отработанный рациональный кодекс, уклад, устой жизни. Процесс социализации, таким образом, сопряжен с про­цессами империализации, юридизации и этизации; первый без по­следующих невозможен. В дальнейшем повышающие адаптацион­ный потенциал человека правила внешней регуляции поведения (власть, право, этика) дополняются механизмом внутренней его ре­гуляции — моралью.

Санкции права управляют деяниями личностей как социальных людей, граждан. Морально-этические санкции управляют деяниями личностей как цивильных существ; регуляция в этом случае идет по линии нормативов, инспирированных не коллективной, а частной жиз­нью. Координированные с этими двумя видами санкций властные регулятивы синтетичны: они управляют деяниями личностей как индиви­дуальных общественных существ (социальных индивидов).

Связанное по генеалогии с правовым и морально-этическим созна­нием властное сознание согласуется и с нормами права, и совестливо­стью, утонченным чувством «Я» HomoHumanus, имеющим обязатель­ства и перед законом и перед самим собой. Вообще говоря, неотврати­мость санкций вызвана неизбежностью раскаяния приобщенного к культуре индивида. Но не в этом одном дело. Санкции обостряют гума­нитарную рецепцию личности, поступающей добропорядочно не по корысти (ожидание воздаяния ли, покаяния и подобных им чувств), а по призванию — ввиду самоуважения, непозволяющего падать в собст­венных глазах и обязывающего поддерживать духовное благородство, соблюдать самоидентичность, не раздваиваться, пребывать целостным и цельным, соответственным своему предназначению представителем высшей сферы мироздания.