Дистанциональиая и институциональная власть

Политическая хроногеометрия позволяет различать дистанциональный (А) и институциональный (Б) тип власти. (А) осуществляет контроль пространства, экстенсивен, основан на дальнодействии. (Б) производит контроль времени, интенсивен, основан на близкодействии. (А) реализовался в России, (Б) — на Западе.

Российская дистанциональность — от неправового строя социаль­ной коммуникации, которая не крепилась на универсально кодифици­рованных нормах, регуляциях обмена деятельностью. У нас «обильное законодательство при отсутствии закона» (Ключевский) сплошь да ря­дом пробуждало то, что (в невпадении в словотворчество) заслужива­ет-таки присвоения особого имени, — «державного хроноспазма».

Державный хроноспазм — это провал в архаичную неотрегулированность жизни, безнарядье, когда за неимением регламента деятель­ности и невозможности постоянного вмешательства центральной вла­сти на микроуровне идет тотальная разрушительная работа, впадение в хаос, восторг дезорганизации. Не погружаясь в сюжет, подчеркнем лишь, что институциональная форма в отличие от дистанциональной, функционируя как спецификация общего закона на местной конкрети­ке, достигает эффекта самоорганизации локального уровня без всегда затратных возмущающих вмешательств центрально-государственных органов. В России за неимением федерального регламента, расписыва­ющего полномочия центра и окраин, государство замыкало на себя все.

При неразвитости местных, региональных управленческих инсти­туций персонификатором госмашины в провинции был наместник. (Российское государство исходно строилось по принципу не окраинного самоуправления, а наместничества.) Наложение центральных экспор­тируемых на окраины правил, преломляемых и извращаемых (небеско­рыстным) миропониманием наместников, на аборигенные устои (при атрофии правового поля) склоняло к бесправным, волюнтаристским импровизациям, субъективным авралам (от какого-нибудь вымышлен­ного Угрюм-Бурчеева до вполне реального, застрелившегося в хрущев­ское время первого секретаря рязанского обкома КПСС Ларионова), плодя дисгармонию.

В пределе дистанциональность воспроизводила не цивилизован­ную борьбу отрегулированных функций (сдержки и противовесы в раз­делении властей), а дикую войну произвольно толкуемых ценностей. Ценностная война — самая разрушительная, и она — печальный факт России. Эта война велась:

а) на персональном уровне — с «мундирным анархизмом», бытовой конфликтностью (провинившегося сына наказывал не отец, а сельский староста);

б) на социальном уровне — с криминальным безнарядным элемен­том, для которого произвол — закон, преступление — доблесть, убий­ство — подвиг;

в) на державном уровне — как с собственным народом, так и с «инородцами». Собственный народ либо восставал, либо «выходил» из существующего порядка, брел розно, бежал из государства (благо было куда, позволяли пространства). «Инородцам» — выходцам с окраинных колонизированных территорий — центр выплачивал своеобразную дань в виде поблажек: гражданских (представители национальных рай­онов вплоть до формирования «дикой» дивизии в 1914 г. во избежание подрыва генофонда не призывались в армию; льготы на обучение); политических — представительские квоты, соблюдение автономии ин­тересов (о последнем — убедительно у Столыпина: «В России... сила не может стоять выше права! Но нельзя... допускать, чтобы одно упомина­ние о правах России считалось в Финляндии оскорблением»), больше­вистская тактика инспирации этнических административно-террито­риальных единиц в соответствии с ленинским императивом «лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным мень­шинствам, чем недосолить»⁶⁴ (и пересаливали — депортировали этни­ческих русских, казаков (Туркестан, Северный Кавказ), ликвидирова­ли русские поселения в национальных районах, поражали русских в правах при выборах в местные органы власти); экономических — раз­витие дотационного редистрибутивного хозяйства, превратившегося в подпидку «окраинного варварства»; традиционных — соблюдение коло­рита этнокультурной микрофлоры (в присоединенных Эстляндии и Лифляндии, где в основном господствовали немецкие и шведские фео­далы, сохранены сословное самоуправление, вотчинная полиция).

Отсутствие федерального регламента державостроительства —пе­чальная и опасная подробность, вызывавшая в отечестве характерную для него борьбу не партий (структур гражданского общества), а учреж­дений, не функциональную дифференциацию властей, а дифференци­ацию функций власти. На Западе каждой властной функции соответст­вен полномочный субъект; у нас каждому полномочному субъекту со­ответственно множество властных функций. Подобное состояние дел снимает возможность выработки формально правовых консенсуальных решений. Существо консенсуса — увязывание интересов властных лиц. У нас же не с кем учреждать консенсус. Можно лишь более или менее централизованно отпускать вожжи или натягивать их. На Западе «мо­нополия легальности» (А.Зиновьев) стяжается правом, у нас — партией власти (монархической, коммунистической). На Западе (при правовом взаимодействии, противоборстве политических интересов) проявление центром сверхнормативных прерогатив ненужно, избыточно. В России (в легитимно неочерченном поле политического взаимодействия) роль центра особа: вся и всякая борьба всегда идет в центре и с центром, представляющими его министерствами, ведомствами .

Преодоление типично догосударственного состояния, когда в неналаженности правового диалога «правительство — общество» из подспудья влияют произвольные факторы (пускай они будут хоть самыми высокими ценностями типа «земля», «воля», «правда»), видится в на­правленном дрейфе к конституциональности. В противном случае вре­мя затеряется на пространстве России. Страна будет ввергнута в Вандею всеобщего восстания провинции против центра.

Тацит, рассуждая о войне хаттов с херусками, высказывал мысль, что ресурсы империи не могут служить варварам. В национальной ко­лонизации сделано много ошибок, но преступно усугублять их сегодня прямой поддержкой воюющих с центром периферий. Их надо втягивать в цивилизационный процесс с применением дифференцированного политического регламента и регионального хозяйственного расчета.