Переходные общества в процессе политической модернизации.

Проблемы политического развития стран в переходных условиях наибо­лее полно описываются теорией мо­дернизации, которая представляет собой совокупность различных схем и моделей анализа, раскрывающих динамику преодоления от­сталости традиционных государств. Теоретическая основа этих кон­цепций заключена в идейном наследии Дж. Локка, А. Смита, а также в трудах уже упоминавшихся основоположников «социоло­гии развития». Многие ученые рассматривают теорию модерниза­ции как альтернативу учению К. Маркса.

Несмотря на различие подходов к описанию переходных про­цессов, все эти теории и модели анализа основываются на призна­нии неравномерности общественного развития, наличия досовременного периода в развитии государств, реальности существова­ния современных сообществ, а также на понимании необходимос­ти преобразования (модернизации) отсталых стран в индустриаль­ные (постиндустриальные). Таким образом, термин «модерниза­ция» означает одновременно и стадию (состояние) общественных преобразований, и процесс перехода к современным обществам.

Неся в себе нормативность, заданность перехода к «модерну», эти теории вынуждены определять критерии современного обще­ства, которые необходимо учитывать недостаточно развитым стра­нам в процессе своего реформирования. При этом страны, достиг­шие высокого уровня развития естественным путем, рассматрива­ются как носители «спонтанной модернизации», а те, которым еще предстояло пройти этот путь, — как государства «отраженной мо­дернизации».

Поскольку первые теории подобного рода возникли в 50—60-е гг. XX в., когда приоритет западных стран, и прежде всего США, в области управления, стандартов потребления и многих других аспектов был бесспорен, то в качестве прообраза «современного» государства поначалу признавалось «свободное» американское об­щество. Иными словами, модернизация понималась как вестернизация, т.е. копирование западных устоев во всех областях жизни (а в политической сфере предполагала воспроизведение парламентских и партийных институтов, разделение властей, выборность законода­тельных и исполнительных органов власти и т.д.). В этом смысле модернизация была предварительным условием социально-эконо­мического и политического развития стран, ибо само развитие ста­новилось возможным только после укоренения основных черт ор­ганизации общественной жизни западного образца.

Понимаемая как последовательное движение к заданному со­стоянию через ряд промежуточных этапов, модернизация выступала формой догоняющего развития», выражающей зависимость осущест­вляемых реформ от образцов — стран, уже совершивших подобный переход. Главным же средством осуществления преобразований счи­талась экономическая помощь западных государств. Предполагалось, что достижение определенного уровня дохода на душу населения вызовет такие же, как на Западе, изменения в социальной и полити­ческой системах общества. Иначе говоря, основным модернизирую­щим фактором признавался капитал, способный, якобы, транслиро­вать социальные технологии, ценности, демократические институ­ты и тем самым победить низкие стандарты потребления, наруше­ние прав человека, деградацию культуры и т.д.

Однако взгляд на модернизацию как на линейное движение и последовательное освоение афро-азиатскими, латиноамерикан­скими и рядом других стран ценностей и стандартов западной организации власти, отношений государства и гражданина не вы­держал испытания жизнью. В реальности демократизация, институализация либеральных ценностей, установление парламентских систем и прочих стандартов западной организации власти оборачи­вались не повышением эффективности государственного управле­ния, а коррупцией чиновничества, произволом бюрократии, заня­той собственным обогащением, катастрофическим расслоением населения и его политической аморфностью, нарастанием конфликтности и напряженности в обществе. Многие ученые объясняли это неподготовленностью этих стран к демократическому пути разви­тия. Но односторонность, искусственность данных теоретичес­ких схем модернизации была, тем не менее, очевидной.

В результате в 70—80-е гг. связь между модернизацией и раз­витием была пересмотрена: первая стала рассматриваться не как условие второго, а как его функция. Приоритетной целью было названо изменение социальных, экономических, политических структур, которое могло проводиться и вне западной демократи­ческой модели. При этом сам факт существования традиционных институтов и ценностей политологи уже не рассматривали как препятствие к «модерну». При сохранении приоритета универ­сальных критериев и целей будущего развития главный упор стал делаться на национальную форму их реализации.

Переход к «модерну» стали представлять как целостный, от­носительно длительный этап, на котором возможно не только раз­витие, но и простое воспроизводство ранее существующих струк­тур, а также и упадок. Кроме «догоняющей, стали говорить о мо­дернизации «частичной», «рецидивирующей», «тупиковой» и т.д.

Главным элементом, от которого зависит характер переход­ных процессов и преобразований, по мнению ведущих теорети­ков этого направления политической мысли, служит социокультурный фактор, а еще точнее — тип личности, ее национальный характер, обусловливающий степень восприятия универсальных норм и целей политического развития. Стало общепризнанным, что модернизация может осуществиться только при изменении ценностных ориентаций широких социальных слоев, преодоле­нии кризисов политической культуры общества. Некоторые тео­ретики (М. Леви, Д. Рюшемейер) даже пытались вывести некий закон глобальной дисгармонии, раскрывающий несовпадение социокультурного характера общества и потребностей его преоб­разования на основании универсальных целей.

Пути модернизации. Обобщая условия модернизации раз­личных стран и режимов, многие уче­ные настаивали на необходимости оп­ределенной последовательности преобразований, соблюдения из­вестных правил при их осуществлении. Так, У. Мур и А. Экстайн полагали необходимым начинать реформирование с индустриали­зации общества; К. Гриффин — с реформ в сельском хозяйстве; М. Леви настаивал на интенсивной помощи развитых стран, С. Эйзенштадт — на развитии институтов, которые могли бы учиты­вать социальные перемены; У. Шрамм считал, что главная роль принадлежит политическим коммуникациям, транслирующим об­щие ценности; Б. Хиггинс видел главное звено модернизации в урбанизации поселений и т.д.

В более общем виде проблема выбора вариантов и путей мо­дернизации решалась в теоретическом споре либералов и кон­серваторов. Так, ученые либерального направления (Р. Даль, Г. Алмонд, Л. Пай) полагали, что появление среднего класса и рост образованного населения приводят к серьезным изменениям в природе и организации управления. Это не только кладет предел вмешательству идеологии в регулирование социальных про­цессов, но и ставит под сомнение эффективность централизован­ных форм реализации решений (поскольку политически активное население способствует возникновению дополнительных центров властного влияния). В целом же характер и динамика модерниза­ции зависят от открытой конкуренции свободных элит и степени политической вовлеченности рядовых граждан. От соотношения этих форм, которые должны обязательно присутствовать в поли­тической игре, и зависят варианты развития общества и системы власти в переходный период.

В принципе возможны четыре основных варианта развития событий:

— при приоритете конкуренции элит над участием рядовых граждан складываются наиболее оптимальные предпосылки для последовательной демократизации общества и осуществления ре­форм;

— в условиях возвышения роли конкуренции элит, но при низкой (и отрицательной) активности основной части населения складываются предпосылки установления авторитарных режимов правления и торможения преобразований;

— доминирование политического участия населения над со­ревнованием свободных элит (когда активность управляемых опе­режает профессиональную активность управляющих) способст­вует нарастанию охлократических тенденций, что может прово­цировать ужесточение форм правления и замедление преобразо­ваний;

— одновременная минимизация соревновательности элит и политического участия масс ведет к хаосу, дезинтеграции социу­ма и политической системы, что также может провоцировать при­ход третьей силы и установление диктатуры.

В русле этого подхода американский политолог Р. Даль вы­двинул теорию полиархии (о которой уже говорилось в гл. II). По его мнению, применительно к слаборазвитым странам полиархия обеспечивает открытое политическое соперничество лидеров и элит, высокую политическую активность населения, что и создает поли­тические условия и предпосылки осуществления реформ. При этом полиархическая политическая система не всегда легко достижима для стран, двигающихся от «закрытой гегемонии» к системе, ис­ключающей произвол элиты и дающей возможность гражданам контролировать деятельность власть предержащих.

Роберт Даль выделял семь условий, влияющих на движение стран к полиархии: последовательность в осуществлении политических реформ; установление сильной исполнительной власти для социально-экономических преобразований в обществе; достиже­ние определенного уровня социально-экономического развития, позволяющего производить структурные преобразования в госу­дарстве; установление определенных отношений равенства—не­равенства; субкультурное разнообразие; наличие интенсивной иностранной помощи (международного контроля); демократичес­кие убеждения политических активистов и лидеров.

По мнению этого американского ученого, переход к полиархии должен быть постепенным, эволюционным, избегающим рез­ких, скачкообразных движений и предполагающим последователь­ное овладение правящими элитами консенсусной технологии вла­ствования. Авторитаризм же, понимаемый им как неизбежное установление гегемонии лишь одной из сил, участвующих в по­литическом диалоге, может не только иметь отрицательные пос­ледствия но и негативно сказаться на достижении целей модерни­зации. Поэтому эффективность полиархического режима власти, нарастание его политической результативности зависят от обес­печения взаимной безопасности конкурирующих элит, установ­ления сильной исполнительной власти и развития центров само­управления на местах.

Теоретики же консервативной ориентации придерживаются иной точки зрения на процесс модернизации. По их мнению, главным источником модернизации является конфликт между мобилизованностью населения, его включенностью в политичес­кую жизнь и институализацией, наличием необходимых структур и механизмов для артикулирования и агрегирования их интере­сов. В то же время неподготовленность масс к управлению, не­умение использовать институты власти, а следовательно, и не­осуществимость их ожиданий от включения в политику способ­ствуют дестабилизации режима правления и его коррумпированности. Таким образом из-за опережающего участия масс модер­низация вызывает «не политическое развитие, а политический упадок»³. Иначе говоря, в тех странах, где промышленный, инду­стриальный скачок не ложится на почву демократических тради­ций, на приверженность населения праву, идеи компромисса, любые попытки реформирования системы власти будут иметь негативные для общества последствия.

Если, полагают консерваторы, для экономики главным пока­зателем реформирования является рост, то для политики — стабильность. Поэтому для модернизируемых государств необходим «крепкий» политический режим с легитимной правящей партией, способной сдерживать тенденцию к дестабилизации. Таким обра­зом, в противоположность тем, кто, как К. Дейч, призывал укреп­лять интеграцию общества на основе культуры, образования, ре­лигии, философии, искусства, С. Хантингтон делает упор на орга­низованности, порядке, авторитарных методах правления. Имен­но эти средства приспособления политического режима к изменя­ющейся обстановке предполагают компетентное политическое ру­ководство, сильную государственную бюрократию, возможность поэтапной структурализации реформ, своевременность начала преобразований и другие необходимые средства и действия, ве­дущие к позитивным результатам модернизации.

Ученые консервативного направления указывали на возможность вариантов модернизации, ибо авторитарные режимы весьма неодно­родны. Так, американский ученый X. Линдз полагал, что, во-пер­вых, авторитарные режимы могут осуществлять частичную либера­лизацию, связанную с определенным перераспределением власти в пользу оппозиции (т.е. устанавливать т.н. полусостязательный авто­ритаризм), чтобы избежать дополнительного социального перена­пряжения, но сохранить ведущие рычаги управления в своих руках; во-вторых, авторитарные режимы могут пойти на широкую либера­лизацию в силу ценностных привязанностей правящих элит; в-тре­тьих, режим правления может развиваться по пути «тупиковой либе­рализации», при которой жесткое правление сначала заменяется политикой «декомпрессии» (предполагающей диалог с оппозицией, способный втиснуть недовольство в законное русло), а затем выли­вается в репрессии против оппозиции и заканчивается установле­нием еще более жесткой диктатуры, чем прежде. В принципе не исключался и четвертый вариант эволюции авторитарного режи­ма, связанный с революционным развитием событий или военной катастрофой и приводящий к непредсказуемым результатам.

В целом, несмотря на подтверждение целесообразности уста­новления авторитарных режимов в ряде стран (например в Юж­ной Корее, Тайване, Чили), отрицание значения демократизации несет в себе серьезную опасность произвола элит и перерастания переходных режимов в откровенные диктатуры.

Теории модернизации. Рассматривая теорию модернизации как специфическую логику политоло­гического анализа, следует признать, что она помогает адекватно описывать сложные переходные про­цессы. Многочисленные исследования, формирующиеся в этом русле, подтверждают общую направленность развития мирового сообщества к индустриальной (постиндустриальной) фазе своей эволюции. Этот глобальный процесс развивается в тесной связи с расширением экономического сотрудничества и торговли между странами, распространением научных достижений и передовых технологий, постоянным совершенствованием коммуникаций, рос­том образования, урбанизацией.

Считается общепризнанным, что модернизация носит альтер­нативный характер. Однако мировой опыт позволил уточнить тот некогда интуитивно формировавшийся образ «современного го­сударства», чьи стандарты в организации экономики, политики, социальных отношений выражают необходимые цели переход­ных преобразований. К таким универсальным требованиям в сфе­ре экономики следует отнести, например, товарно-денежные ре­гуляторы производства, увеличение затрат на образование, рост роли науки в рационализации экономических отношений и т.д. В социальной сфере можно говорить о необходимости формирова­ния открытой социальной структуры с неограниченной мобиль­ностью населения. В области политики — это плюралистическая организация власти, соблюдение прав человека, рост политичес­ких коммуникаций, консенсусная технология реализации управ­ленческих решений и проч.

Признание приоритета универсальных норм и требований мо­дернизации, тем не менее, не является основанием для умозри­тельного навязывания некоей «обязательной» программы для всех развивающихся государств. Универсальные критерии «модерна» — это тот комплекс целей, ориентируясь на воплощение которых стра­ны могут создать политические, экономические и прочие структу­ры, позволяющие им гибко реагировать на вызовы времени. Однако средства, темпы, характер осуществления данных преобразований целиком и полностью зависят от внутренних факторов, националь­ных и исторических способностей того или иного государства.

В этом смысле можно сказать, что главным противоречием модернизации является конфликт между ее универсальными це­лями (или нормами «мировой политической культуры» — Л. Пай) и традиционными, национальными ценностями и традициями развивающегося государства. Цели и ценности модернизации, проникая в сложившийся менталитет того или иного государст­ва, порождают мощные социальные дисфункции, перенапряже­ние структур и механизмов управления. Поэтому правящие струк­туры, заинтересованные в реализации реформаторской политики, должны максимально снижать взрывную реакцию политического поведения граждан, искать способы встраивания социокультурной архаики в логику общественных преобразований. Только последо­вательность и постепенность использования национальных куль­турных стереотипов могут способствовать позитивному решению стоящих перед обществом проблем. Ни игнорирование прежних традиций, ни гоночный темп реформ психологически непосильны для человека традиционного общества. В противном случае про­тест «массы рассерженных индивидов» (X. Арендт) — даже не возражающих против модернизации как таковой — может быть направлен против реформаторского режима и, как показал опыт ряда стран Восточной Европы и России, вызвать достаточно се­рьезную дестабилизацию в обществе, поставить под вопрос реали­зацию принципиально необходимых целей.

Не менее серьезное значение для процесса модернизации име­ет и противоречие между дифференциацией ролей в политической системе, императивами равенства граждан (на участие в политике, перераспределение ресурсов) и возможностями власти к интеграции социума. В этом смысле, как свидетельствуют многочисленные ис­следования, правящие режимы должны акцентировать внимание на правовых способах решения конфликтов, соблюдении равенства всех граждан перед законом, решительно пресекать политический ради­кализм, противодействовать терроризму.

Важным выводом теории модернизации является положение о двух этапах этого переходного процесса — условно говоря, пер­вичном, когда развитие осуществляется по преимуществу за счет внутренних ресурсов и источников, и вторичном, предполагаю­щем более активное привлечение зарубежной помощи.

Модернизируемые страны, будучи смешанными обществами, т.е. сочетающими элементы традиционного и современного уст­ройств, обладают мощными источниками как внутренних, так и внешних конфликтов. Поэтому характер и интенсивность внеш­ней помощи могут определяться не исчерпанием тех или иных внутренних ресурсов преобразований, а соображениями зарубеж­ных партнеров о собственной безопасности.

Повышенная конфликтность социальных и политических про­цессов в условиях модернизации определяет весьма высокую ве­роятность немирных способов урегулирования общественных преобразований. Более того, как показывает опыт, после непро­должительных периодов либерализации нередко устанавливают­ся диктатуры левого или правого толка. Так, например, в России столыпинскую оттепель сменила диктатура большевиков; приход Муссолини завершил в Италии либеральную эру правления Джолитти; гитлеровский режим разрушил Веймарскую республику; диктатор Франке пришел на смену либерально-демократическому правлению Примо де Риверы и т.д. Таким образом, в модернизи­руемых государствах не только проблематична институализация демократических норм и принципов власти, но и достаточно вы­сока вероятность попятных политических процессов.

В целом для успешного реформирования модернизируемых государств необходимо достичь трех основных консенсусов (меж­ду правящими и оппонирующими политическими силами): по от­ношению к прошлому развитию общества (избежать «охоты на ведьм», стремиться к примирению побежденных и победителей, относительному затишью полемики по поводу переоценки преж­них режимов правления); в установлении временных норм при обсуждении в условиях политической свободы целей обществен­ного развития; в определении правил «политической игры» правя­щего режима⁴. Достижение подобного рода социально-политичес­ких консенсусов зависит не только от искусства правящих и оппо­зиционных элит, их способности вести заинтересованный диалог и находить точки соприкосновения с оппонентами, но и от степени ценностной и идеологической дифференциации общества. Так, на­пример, в России традиционный для общества ценностный раскол существенно затрудняет решение этих задач, постоянно провоци­руя подрыв достигнутого гражданского согласия.

Если же удается достичь этих трех компромиссов, то реоргани­зация политических структур и институтов (обновление функций органов управления, рост партий, укрепление самоуправления на местах и т.д.), обладает значительно большим социальным эффек­том, растет способность власти мобилизовать на проведение ре­форм человеческие и материальные ресурсы, укрепляется стабиль­ность режима правления, шире используются правовые техноло­гии подготовки и осуществления управленческих решений и т.д.

Раскрывая пути развития переходных систем, теория модерни­зации выделяет специфические кризисы, которые обусловливают исполнение политическими субъектами своих функций в отноше­ниях власти.

Кризисы политического развития

Кризис идентичности наступает тог­да, когда распад идеалов и ценностей, лежавших в основе ранее доминировавшей политической культу­ры заставляет людей искать новые духовные ориентиры для осо­знания своего места в обществе и своих связей с государством.

Необходимость поиска новой духовной связи с социальными и иными группами вынуждает людей пересматривать отношение к традициям, прошлому опыту, символам государственности, гос­подствовавшей идеологии. Осознавая значимость сохранившихся или новых идей, человек определяет и свои возможности полити­ческого участия в изменившемся государстве, использования ме­ханизмов власти для защиты своих ценностей и интересов. Особо острые проблемы встают перед людьми в связи с пониманием ими своей общности с большими, макросоциальными, группами — клас­сами, народами, государствами, которые претерпевают в этот пери­од наиболее существенные изменения. Весьма ощутимо это сегодня в России, где народ — как полиэтническая и мультисоциальная об­щность — формируется не только в связи с появлением новых сло­ев, развивающихся на базе возникновения частного уклада, товар­ных отношений, но и на основе массовой миграции населения, вызванной изменениями в национально-государственном устрой­стве. В результате во многих районах изменяется соотношение местного и некоренного населения, возникают этнические дис­пропорции, усложняются конфессиональные и прочие связи.

Явно негативную окраску идентичность приобретает у граж­дан, усматривающих в новых формах социальной и политичес­кой жизни не дополнительные возможности для личного сущест­вования, а «обман» государством населения, невыполнение им своих обязательств, а то и «заговор» против «трудящихся». Осо­знание отсталости своей страны нередко стимулирует чувство социальной замкнутости, склонность к радикализму, усиливает недоверие к государству и демократическим ценностям. Эти раз­рушительные эмоции препятствуют развитию более рациональ­ных взглядов на положение человека в обществе и на характер государства.

Наиболее простым способом обретения идентичности являет­ся чувство принадлежности к той или другой нации. В то же время национальное самосознание способно принимать в переходных условиях любые формы: от роста потребности в освоении культур­ных ценностей этноса до активного отрицания равных прав других наций в данном государстве. У маргинальных слоев такие чувства нередко окрашены резким этноцентризмом и шовинизмом, что про­воцирует определенные политические силы на этнические чистки, террор и другие насильственные средства решения политических противоречий (как, например, в Боснии, Абхазии, Чечне).

Типичное средство разрешения кризиса идентичности — по­иск харизматического лидера, способного взять на себя всю тя­жесть морального выбора, снять с людей индивидуальную ответственность за их выбор политической позиции. В то же время прав­ление харизматического лидера дает человеку определенное время для оценки ситуации, включения в новые связи с государством.

Снизить остроту кризиса идентичности могут открытый харак­тер режима правления, развитие коммуникаций, системы образо­вания, поощрение вертикальных и горизонтальных политических связей населения и другие методы, позволяющие устранить пред­убежденность людей в чужеродности демократических форм для данного общества.

Кризис распределения матеральных и духовных благ. Объем и характер потребляемых благ — один из ключевых факторов, от ко­торого зависит поддержка или отри­цание населением реформ и осущест­вляемых их режимов. Далеко не всегда власти в переходный пери­од способны обеспечить населению устойчивый рост материаль­ного благосостояния, причем в приемлемых для людей формах стимулирования и распределения. Поэтому переходные правитель­ства часто сталкиваются с протестом населения, вызванным изме­нением стандартов и способов потребления, а также ростом соци­альных ожиданий граждан от предложенных новых методов хо­зяйствования, развития отношений с другими странами и т.д.

Властям приходится сталкиваться с позициями тех, кто: 1) по­ложительно относится к прежним принципам социального кон­тракта с государством (ненапряженный труд — стабильность со­циального существования), но считает привлекательными для себя новые стандарты потребления; 2) положительно оценивает преж­ние принципы распределения и отрицательно — новые; 3) отри­цательно относится к ранее доминировавшим нормам и спосо­бам получения продукта и положительно воспринимает новые принципы получения материальных и культурных благ.

Носители разных социальных пристрастий сориентированы на различные модели взаимоотношений с государством. Первые выступают за централизованные пути распределения благ, соци­альную помощь государства и другие методы, по сути лишающие смысла структурные экономические преобразования и сохраняю­щие разрыв между трудом и денежным эквивалентом. Сторонни­ки второй точки зрения, испытывая симпатии к централизован­ному распределению благ, активно выступают против рыночных стратегий, мешая укоренению новых принципов. Представители третьей группы могут выступать за распределение материальных и духовных благ в зависимости от интенсивности индивидуаль­ного труда как основы добывания необходимых жизненных средств. Однако без определенных социальных корректив такая позиция может привести к массовому распространению бедности, оставить «за бортом» многие недостаточно жизнеспособные слои (пенсионеров, студентов). Сторонники быстрых, решительных из­менений в этой сфере нередко переоценивают роль правящих элит, точнее, — их способность повернуть «кран материального обеспе­чения» в любую сторону. Столь же поверхностны и иллюзорны их надежды на иностранную помощь, отодвигающую на неопреде­ленное время перестройку отечественной инфраструктуры, их уве­ренность в возможности быстрого изменения стереотипов и пред­рассудков населения, касающихся социальных отношений с госу­дарством.

Правительства, таким образом, должны выработать стратегию, которая, с одной стороны, была бы сориентирована на структур­ные изменения в экономике, на преобразование принципов рас­пределения материальных и культурных благ, а с другой — учи­тывала бы реальные возможности государства и населения перейти к нетрадиционным формам поддержания социальных взаимоот­ношений. Необходимыми элементами такой стратегии, как по­казал опыт, должны стать эффективная система налогообложе­ния, способная поощрять отечественного производителя; фор­мирование массовых структур переобучения работников; созда­ние разнообразных компенсационных механизмов (например ад­ресная социальная помощь), обеспечивающих не столько сокра­щение разрыва в доходах, сколько сохранение стабильности со­циального статуса для определенных категорий населения; все­мерное поощрение мелкого и среднего бизнеса и т.д.

Кризис участия обусловлен ломкой привычных форм и механизмов вовле­чения граждан в политику при увеличении числа стремящихся к участию в управлении и создании нового баланса политических сил.

В условиях модернизации интенсивно растут специализиро­ванные группы интересов, соревнующиеся за доступ к рычагам власти. Политическая система — путем формирования новых и совершенствования функций традиционных институтов власти, придания стабильности отношениям управляющих и управляе­мых и т.д. —должна уметь впитывать и интегрировать эти «заяв­ки» на политическое участие. Но при этом строго пресекать все агрессивные формы артикулирования и агрегирования интере­сов. Агрегированность может сопровождать претензии на учас­тие во власти как тех традиционных групп, которые достаточно быстро становятся социальными аутсайдерами, так и тех форми­рований, что отрицают любые цивилизованные формы достиже­ния цели.

Чаще всего кризис участия усугубляется слабой развитостью системы представительства социальных интересов, несоответстви­ем политических структур и институтов запросам и чаяниям насе­ления (в результате чего политический протест может «обходить» предлагаемые государством каналы и механизмы учета мнений, порождая непредсказуемые последствия для органов управления), а также нерешительностью властей в пресечении деятельности политических радикалов и террористов. Препятствия для урегули­рования данного типа отношений создают и нарастание сопротив­ления оппозиции, сепаратистские тенденции и национально-тер­риториальные конфликты, бюрократизация элиты, попытки ее отдельных звеньев и образований перехватить несвойственные им функции в процессе принятия решений. Свою лепту в ужесточе­ние кризиса участия вносит и индифферентизм населения, обес­ценивающий попытки властей преобразовать политические струк­туры, нежелание (и неумение) широких социальных слоев отби­рать достойных и компетентных представителей своих интересов в органы управления.

Чтобы преодолеть кризис участия, правящий режим должен стараться не форсировать преобразования, вызывающие взрывные реакции больших групп населения, придерживаться принципов равенства политического участия различных групп населения и в то же время стараться не доводить социальные или идеологичес­кие разногласия граждан до политических форм их разрешения. Власти обязаны строго следовать предложенным ими правилам политической игры, создавать прецеденты правового выхода из ситуаций, связанных с их нарушением, всемерно поддерживать идеалы и ценности, способные интегрировать общество и госу­дарство.

Кризис «проникновения» отражает противоречия, которые возникают при стремлении правящих сил (прежде всего высших органов государ­ственной власти) реализовать свои решения во всех сферах обще­ственной жизни. В условиях модернизации соперничество групп за ресурсы власти, господство своих ценностей, властные полно­мочия, приводит к появлению множества центров влияния, обла­дающих возможностью изменять в свою пользу содержание управ­ленческих решений (законов, установлений) центральных влас­тей. Например местные элиты апеллируют к местным нормам, обычаям и интересам, что при распаде хозяйственных и иных свя­зей позволяет им сохранить и усилить свое влияние. На измене­ние характера принятых решений могут претендовать не только местные правящие элиты, стремящиеся к дополнительным полно­мочиям и прерогативам при решении политических вопросов, но и оппозиция. Снижают эффективность политического регулиро­вания также и разнородность позиций различных групп и слоев населения, отсутствие у граждан политического опыта, иррацио­нальные черты массового сознания, влияющие на неадекватное восприятие решений центра.

В результате законы, постановления и иные нормативные рас­поряжения властей во многом теряют свою регулирующую спо­собность, т.е. не проникают в достаточной мере в социальные и политические отношения. Понижение эффективности решений центральных властей принижает авторитет не только режима, но и исповедуемых им ценностей. Попытки исправить положение, лю­бой ценой «продавить» необходимые решения нередко заставляют режим перешагивать допустимые границы в политическом торге с оппонентами, толкают правящие круги к популизму, способству­ют нарастанию коррупции, усиливают теневые механизмы власти.

Чтобы решения исполнялись, несмотря на сопротивление, пра­вящие круги должны прежде всего формировать рациональную организацию власти. С одной стороны, к прерогативам центра следует относить только те вопросы, которые необходимо решать в масштабах всего государства (соблюдение равенства всех граж­дан перед законом, охрана границ, обеспечение стабильности ва­люты и т.д.), способствуя тем самым активному перераспределе­нию полномочий между центром и местами, возлагая на террито­риальные органы управления ответственность за принятие кон­кретных решений по вопросам реформ в их регионах. С другой стороны, такая реорганизация власти должна сохранять вертикаль­ную ответственность нижестоящих органов управления, препятст­вовать их атомизации и обеспечивать надежные формы контроля за деятельностью всех структур, задействованных в принятии и осуществлении решений. Таким образом можно будет не только сохранить необходимую обществу централизацию управления, но и решить более общую задачу — обеспечение зависимости госу­дарства от гражданского общества.

Кризис легитимности возникает в ре­зультате рассогласования целей и цен­ностей правящего режима с представлениями основной части граж­дан о необходимых формах и средствах политического регулирования, нормах справедливого правления и с другими ценностями массового сознания. Соответствие целей режима и массовых пред­ставлений способствует поддержке и росту легитимности правя­щих структур, а несоответствие — падению легитимности и деста­билизации государственности.

Достижение необходимой степени поддержки массами пра­вящих структур, соответствующего консенсуса между элитой и неэлитой заставляет их вступать в различного рода переговоры, торги, взаимостимулировать поведение друг друга. Нередко сте­пень поддержки властей населением даже не зависит от эффек­тивности управления и применения власти (например в ряде аф­риканских государств население отказывало в поддержке эффек­тивно действующим властям только по причине их колониально­го происхождения). Иными словами, режимы могут быть неэф­фективными, но легитимными, и наоборот.

Тем не менее, при прочих равных условиях эффективность экономических или социальных реформ, правовых или полити­ческих преобразований служит наиболее серьезной основой для обеспечения поддержки режима правления со стороны населе­ния. Но достигнуть эффективного функционирования экономи­ки в условиях ее структурного реформирования крайне сложно, если вообще возможно. В любом случае для этого требуется вре­мя, которого переходные правительства чаще всего не имеют. Поэтому нередко вместо позитивного социально-экономическо­го и политического строительства правящие режимы выбирают иные методы обеспечения массовой поддержки, способные даже привлечь на их сторону политических оппонентов, консерватив­ные круги общества. Речь идет о попытках интеграции общества под флагом противоборства с внешним (или внутренним) про­тивником, стимулирования патриотических чувств и даже граж­данского самопожертвования. Однако такие методы обеспечения легитимности режима, как правило, не носят долговременного характера.

В целом наиболее продуктивными средствами обеспечения легитимности правящего режима является способность элиты обеспечивать постепенное реформирование общества, дости­гать консенсуса и соглашения с политическими противниками (что означает согласие меньшинства в той или иной степени присоединиться к выполнению принимаемых большинством решений), образовывать разнообразные политические коали­ции, согласительные комитеты и проч. для поддержания гаран­тий гражданского мира, формировать позитивный образ своих лидеров в глазах населения. Наиболее благоприятные последствия от ведения такой политики наступают при доминировании в об­ществе толерантности, доброжелательности, ассоциативном пере­несении авторитета лидеров на структуры и институты правящего режима.

Для государств, находящихся на стадии модернизации, характерно повышение роли элит в политической системе. Это обусловлено возрастанием уровня ответственности правящего слоя, так как именно в переходный период закладываются основные принципы и механизмы функционирования государственной системы будущего.

В данном аспекте первостепенную важность приобретает «дееспособность» элиты, выражающаяся в наличии эффективного механизма контроля над процессами внутри государства, а также в возможностях привлечения действенных социально-значимых ресурсов.

В структуре правящего слоя выделяются две группы, в наибольшей мере обусловливающие эффективность функционирования элиты в целом – это политическая и экономическая элиты. Политическая элита включает высшие и средние эшелоны исполнительной власти, парламентский корпус, судебные инстанции высшего и среднего уровней. Экономическая элита представлена руководителями влиятельных в экономической системе государства предприятий финансового, промышленного и аграрного секторов. Следствием объективного сосуществования в элитном слое двух наиболее влиятельных групп является постоянная конкуренция между политической и экономической элитами. Безусловно, в любом государстве наблюдается определенная специфика подобной борьбы, результатом которой обычно является завоевание преимущественного положения одной из основных элит.

И с точки зрения теории элит, для переходного государства это положение является более предпочтительным – весьма важным для него является недопущение раскола элиты на противоборствующие группировки. В условиях, когда единая интегрирующая государственная идеология еще окончательно не сформирована, так называемые «игры элит», имеющие в основе исключительно узкие цели, могут привести к глубоким социальным катаклизмам, остановить которые впоследствии будет крайне сложно.

Вне зависимости от типа элиты, завоевавшей приоритетное положение, последняя в любом случае продолжает оставаться интеграционным ядром общества, важнейшая задача которого – сохранить целостность и высокий уровень консолидации в обществе. Причем, по мнению многих исследователей, только элите по силам выполнение данной миссии.

В заключение, вернемся к проблеме, поставленной в начале главы: каким образом может сочетаться наличие элиты с демократическими устоями, признанными во всех развитых государствах необходимым условием государственного развития? Учитывая объективный характер возникновения элиты в обществе, а также характеристики правящего слоя, позволяющие ему сохранять свое влияние, в современных условиях есть основания называть демократическим такое государство, элита (элиты) которого преследует цели, совпадающие с целями основной массы населения, либо соотносит свои устремления с интересами большинства граждан.