Региональный партогенез

Провинциальная партийность прошла в своем развитии те же этапы, что и столичная. Причем первый этап партогенеза, который пришелся на 1988—1990 годы, традиционно вызыва­ет особый интерес, поскольку именно тогда были заложены основы многопартийности и определились ее специфические черты. Общей характеристикой этого периода стало формирование партий в результате двух параллельных процессов реализации общественно-политической инициативы: возник­новения и становления неформального движения и идейно-политического размежевания в КПСС с выделением протопартийных объединений.

Неформальное движение как политическое явление уже достаточно хорошо изучено в отечественной науке. В целом, «неформалитет» — определение скорее духовно-психологичес­кое и означало оно лишь то, что инициатива возникла вне рамок официальных структур и осуществлялась независимо от их влияния. Политизировались, то есть стали выдви­гать политические требования и включились в политический процесс в качестве самостоятельных субъектов далеко не все неформальные группы. Во всероссийском масштабе не более 10 процен­тов от общего количества [35]. На региональном уровне дан­ный показатель был гораздо выше: так, например, степень политизации неформального движения в Ростовской области в 1988—89 годах составляла до 50 процентов. Это объясняет­ся, по-видимому, тем, что «неформальная волна» захлестнула регионы на 1,5—2 года позже, нежели столичные центры и рождение большинства местных неформальных организаций происходило уже в условиях начавшейся политической ре­формы, что и наложило отпечаток на их характер.

По мнению лидеров провинциальных неформалов, задержка в формировании движения и его запоздалый выход на поли­тическую арену были обусловлены «региональной контррево­люцией» 1986—87 годов, когда местные власти фактически блокировали процессы социальной активизации и противодей­ствовали «революции Горбачева». Неприятие неформалов местной партократией не только стимулировало их политиза­цию, но и в некоторой степени способствовало их идейно-политическому самоопределению. У участников движения не было единства в вопросах об общественном идеале и конеч­ной цели, но был четко определен политический противник: правящая партократия.

Изменение общественно-политической ситуации в регио­нах произошло после февральского (1988 г.) пленума ЦК КПСС, на котором «социалистический плюрализм мнений и взглядов» был провозглашен неотъемлемым элементом демок­ратизации. К этому времени в Москве и Ленинграде уже на­чался процесс объединения групп и клубов в ассоциации и федерации, прошли первые конференции и возникли центры информационного обмена и координации действий, но их вли­яние еще не распространилось на регионы, а накопленный политический опыт оставался неизвестным для провинциаль­ных неформалов. Поэтому формирование местных организа­ций стало результатом естественного роста «снизу», ускорен­ного «революционной» ситуацией.

Предварительный, «нулевой цикл» партогенеза — это так называемая «фаза проговаривания», психологическая адап­тация советского человека к участию в неформальном поли­тическом движении, к свободе слова и выбора. К середине 1988 года значительная часть провинциальной интеллигенции включилась прямо или косвенно в обсуждение проблем прошлого и настоящего нашей страны. Даже с частичным отка­зом от системы ограничений и запретов в сферах информа­ции, науки и политики открылся простор, новые возможнос­ти для творчества и самореализации. И активная часть интел­лигенции стремилась воспользоваться этими возможностями. Интеллигентским происхождением был обусловлен «городской» и просветительский характер зарождавшегося неформального движения.

Между тем, политический климат, в котором развивалось движение, оказался весьма суров. «Прорабы» перестройки, призвавшие к пробуждению общественной инициативы, из­начально определили русло для её канализации: речь шла о допустимости «социалистического плюрализма», а вовсе не о поддержке всех проявлений социально-политической самодеятельности, настойчиво звучали призывы к преодолению экстремистских тенденций.

К экстремистским проявлениям в деятельности неформа­лов в частности были отнесены: «попытки подвергнуть сомне­нию руководящую роль КПСС в советском обществе; стремле­ние превратить некоторые самодеятельные объединения в не­зависимый орган социального контроля над партией и госу­дарством... проведение митингов и манифестаций вопреки решениям органов власти» [36]. Если учесть, что большинство неформальных объединений были созданы из нежелания ми­риться с руководящей ролью партии и стремились к легализа­ции, то в экстремизме можно было обвинить все неформаль­ное движение. Как уже не раз случалось в истории нашей страны, ожидания интеллигенции превосходили способность власти к их удовлетворению. Прежде всего, это касалось сфе­ры идеологии. Лидерам неформалов была дана «убийственная», по тем временам, характеристика «вождей духовной партизанщины и идеологического подполья».

В соответствии с установками центрального руководства тактика местных властей в отношении неформалов в 1987— 1990 гг. заключалась в разделении их клубов и групп на «по­зитивные» (лояльные КПСС) и «негативные» (нелояльные) и, соответственно, в поддержке или препятствовании их деятель­ности.

В неформальном движении действительно присутствовали эти потоки. На Дону в первой половине 1988 года их представляли, соответственно, клубы «Гражданин» (г. Таганрог) и «Защита» (г. Ростов-на-Дону).

Созданный как дискуссионный клуб студентов и препода­вателей таганрогских вузов, «Гражданин» претендовал на роль союзника центрального политического руководства страны в борьбе против бюрократического сопротивления реформам. Задача поддержки перестройки оставалась лейтмотивом дея­тельности клуба на протяжении всего 1988 года, а в его Уста­ве была обозначена лишь общая идейная направленность — ориентация на демократизацию общественного строя на прин­ципах народовластия и социалистического самоуправления [37]. И первое время деятельность клуба соответствовала заявлен­ной: обсуждались вопросы совершенствования избирательной системы и развития социальной активности, акцентировалось внимание на проблеме «слабости» Советов и необходимости возвращения им реальных властных полномочий, присвоенных органами КПСС. Дискуссии не имели антикоммунисти­ческой подоплеки — более трети участников клуба были чле­нами КПСС, которые считали, что только так партия избавит­ся от бюрократизма.

Политическая лояльность приветствовалась местным пар­тийным руководством, и клубу удалось легализоваться в каче­стве общественной организации. Но «роман» с властью был недолгим. После XIX Всесоюзной конференции КПСС (лето 1988 года) с началом кампании критики тоталитаризма, по­пыток радикализации политических и экономических реформ, «революции гласности» в средствах массовой информации ли­деры клуба осознали необходимость поиска новых форм и ме­тодов деятельности. Для самодеятельного общественно-поли­тического движения в его «неформальном» виде оказались ис­черпанными возможности клубно-кружковой работы, доста­точные для самовыражения, но не для серьезной политической деятельности. Однако, если столичные не­формалы к этому времени приобрели определенный опыт разработки идеологических установок и идейно-политической самоидентификации, то ростовские группы оказались менее подготовлены. Они смогли преодолеть «неформалоцентризм», но не в идеологии, а больше в практической деятельности, где уже имели некоторый опыт «негативные» неформальные объе­динения, к которым во второй половине 1988—начале 1989 гг. перешло лидерство в движении.

На Дону такую роль выполнила группа «Защита», которая оформилась весной-летом 1988 года на базе правозащитного кружка, объединившего людей поколения «оттепели», в той или иной степени пострадавших от произвола партийно-госу­дарственной системы. Обостренное чувство справедливости стало основной мотивацией к участию в «неформальном» дви­жении. По словам одного из создателей группы, её участники «не были ни коммунистами, ни антикоммунистами, они были правдоискателями — и не филистерами, а практиками... ко­торые знали, что силу можно сломать только силой, а партий­но-бюрократическая система была гнилым деревом, которое достаточно было толкнуть, чтобы свалить». Появление группы было обусловлено как импульсами «сверху» — политикой гласности и перестройки, — так и возможностями сложившейся ситуации, когда «не были уверены в своем положении ни но­воявленные диссиденты, ни местные власти... Ненаказуемость действий вдохновляла...» [38].

С осени 1988 года «Защита» играла в Ростове ту же роль, что и партия В. Новодворской («Демократический союз» — ДС) в столице — роль нарушителя спокойствия властей и катализатора политической инициативы. Несанкционирован­ные акции: митинги, пикеты, сходки, действия, призванные пробудить общественное сознание, вызвали волну критичес­ких публикаций в печати и косвенно способствовали активи­зации неформального движения и его консолидации вокруг «настоящих демократов», имевших имидж бунтарей-правдолюбцев.

«Демократ» еще не был противником «коммуниста», но в общественном сознании он уже олицетворял собой политичес­кую альтернативу, возможность выбора. Причем для боль­шинства советских людей выбор не имел идеологического зна­чения, а определялся отношением к проблемам номенклатур­ных привилегий, товарного голода, защиты экологии и т.п.

Ритм политической активности неформалов как на всерос­сийском, так и на региональном уровне, определяла динамика преобразований: периодичность пульсаций политической активности неформалов подчинялась как сезонным ритмам (весна-осень — расцвет, зима-лето — спад), так и политическим («вызов — ответ» — реакция на конкретное событие и выход на качественно новый уровень развития).

Первым шагом к реформе политической системы страны стала XIX Всесоюзная партийная конференция, а дальше: кампании по выборам народных депутатов СССР, выборы в местные Советы и Верховный Совет РСФСР весной 1990 года. Клубы искали возможность легализации, но при этом не желали поступиться своей идей­но-политической независимостью и «оппозиционностью». Вы­боры в Советы, проводившиеся по новым правилам (на аль­тернативной основе, возможности свободного выдвижения кандидатов и общественного контроля за ходом голосования), дали неформалам такой шанс. Однако его смогли использо­вать лишь столичные организации. Провинциальные объеди­нения оказались не готовы к легальной политической борьбе. Сказались их организационная немощь и малочисленность, отсутствие необходимого опыта, недостаток популярных ли­деров и материальных ресурсов, скандальная репутация. Про­явился и знаменитый «провинциальный консерватизм». От­сутствие конструктивного начала в деятельности неформалов не способствовало привлечению интеллектуалов и прагмати­ков, в движении явно доминировали оппозиционеры-роман­тики, неспособные к регулярной политической работе.

В итоге, неформалы ограничились решением задачи обес­печения «демократического характера выборов» и поддержки отдельных кандидатов. Большую популярность среди неформалов приобрела идея «народного фронта». К октябрю 1989 года народные фронты существовали в 53-х городах России [12]. Это была не просто удачная форма объединения сил в органи­зационную структуру с широкими функциональными возмож­ностями и звучным названием. Немаловажным было и нали­чие идейно-теоретической базы в виде программных докумен­тов столичных фронтов. Неформальное движение в своем структурировании воспроизводило традиции российской по­литической жизни: инициатива «снизу» освещалась идеями «сверху». Столичные организации превратились в мозговой центр движения, практически приняли на себя выполнение штабных функций, включая разработку проектов программ­ных документов. В отличие от столичных фронтов, оформлявшихся в качестве единых органи­заций, региональные, как правило, заявляли о себе как «об­щественно-политические движения». Это объяснялось принципиально разной мотивацией образования народных фронтов в центре и регионах. Если Московский народный фронт появился в резуль­тате слияния неформальных групп с целью создания сильной протопартийной организации, то формирование региональных народных фронтов скорее носило характер «консолидации ради выживания».

Создание региональных народных фронтов (ДНФ) объек­тивно явилось итогом идейно политической эволюции нефор­мальных объединений в 1988-1989 гг., но решающим факто­ром, обусловившим это событие, стало ужесточение конфликта с местными властями. Последние не хотели признавать неформальные организации в качестве политических субъек­тов и тем более регистрировать их. Стала вполне реальной угроза подавления новоявленной «оппозиции». И нефор­малы поспешили с объединением. Митинги, на которых про­возглашалось создание фронтов, подчас разгонялись милици­ей, что сразу прояснило отношение властей к новым структу­рам и было равнозначно объявлению войны, в которой не могло быть победителя.

В народные фронты объединились социал-демократы и «зе­леные», правозащитники и антисталинисты. Большинство из них вовсе не стремились к партийности и были вполне удов­летворены движенческой организацией с координационными функциями. Содержание их программных документов, а та­ковые имелись далеко не у всех групп, представляло собой набор требований «восстановления принципов народовластия», социальной справедливости, демократизации, соблюдения прав человека и т. д. При сочетании социалистических и либераль­ных идей в этих документах явно просматривается доминиро­вание задач демократизации общественной жизни. В частно­сти, в качестве одной из основных целей деятельности выделялось «активное противодействие всем антиперестроечным, антидемократическим силам» [39]. Координационный коми­тет фронта составили радикалы, считавшие, что лучшая за­щита — это нападение. Объединение усилий позволило про­вести синхронные акции в городах области, но массы не по­шли на митинги, хотя организаторы не скупились на попули­стские призывы и обещания. Других возможностей для «активизации социально-политических процессов» в рамках данной структуры лидеры неформалов не видели. Входившие во фронт объединения не имели материальных ресурсов, дос­тупа к СМИ, а их идеи не отличались четкостью и цельнос­тью. Непрерывно обновлялся состав организаций, причем шло вымывание молодежи, что, возможно, было связано с разви­тием кооперативного движения в 1988—1990 гг. [40]. А на­дежды «демократов» на обретение с его ростом стабильной социальной базы не оправдались ни в 1990 году, ни позже.

Убедившись в неспособности самостоятельно завоевать элек­торат, лидеры региональных фронтов стали искать поддержку извне. Эта задача решилась с оформлением первой в истории СССР парламентской оппозиции в виде Межрегиональной де­путатской группы (МРДГ) во главе с А.Д. Сахаровым и Б.Н. Ельциным. Так, в ноябре 1989 года в Программу Донс­кого народного фронта был внесен пункт о поддержке «демок­ратической деятельности МРДГ», что свидетельствовало не только о желании опереться на авторитеты ввиду проблемы легализации, но и об идейно-политическом самоопределении донских демократов. Это изменение программы обозначило принципиально новое понимание задач и перспектив регионального движения как «партии поддержки» «демократичес­кой оппозиции» и составной части общероссийского демокра­тического движения.

Тяжелым разочарованием обернулись попытки сотрудни­чества с шахтерским движением в 1989—90 гг. Стачечные комитеты являлись оптимальной и са­модостаточной формой политической самореализации. В ред­ких случаях на их основе возникали более или менее устойчи­вые объединения. Следует учесть и недоверие абсолют­ного большинства рабочих как к традиционным, так и новым политическим институтам и партиям [19]. В неформальных организациях и затем в партиях рабочие составляли не более четверти состава. Таким образом, рабочий класс «делегиро­вал» в политику «весьма тонкий слой активистов, способных так или иначе рационализировать свои воззрения», но в целом остался вне её.

Далеко не всегда имели успех и попытки объединения не­формалов со сторонниками «Демплатформы в КПСС», хотя были серьезные основания для их слияния на провинциаль­ном уровне. Специфика политической жизни посттоталитар­ного общества проявилась, в частности, в том, что в борьбе с партбюрократией «демократы» опирались на кадры, рекрути­рованные из самой КПСС, для которых участие в неформальном дви­жении подчас было единственной возможностью политичес­кой самореализации. Лишь в конце 1989 — начале 1990 гг. внутри КПСС оформились так называемые партийные клубы, выступавшие за превращение компартии «из тоталитарной структуры в современную демократическую парламентскую партию», действующую в условиях многопартийности [42]. В избирательной кампании 1990 года партклубы, сплотившиеся вокруг «Демократической платфор­мы в КПСС», соединили свои усилия с неформалами на базе созданных в ноябре-декабре 1989 г. клубов избирателей. До­кументы этих клубов, как правило, состояли из двух частей: первую составляли требования радикальной демократизации общественного строя согласно программам народных фрон­тов, а вторую — призывы к проведению внутрипартийной реформы в духе «Демократической платформы». Таким обра­зом формировались определенные традиции взаимодействия и проявилась тенденция к организационному слиянию нефор­мальных объединений и «ДП» «снизу».

Многим неформалам в 1988—89 годах представлялась пер­спективной социал-демократическая ориентация новых об­щественно-политических организаций. Во-первых, только под социалистическим флагом можно было включиться в суще­ствовавшую политическую систему, и неформалы проявили способность к компромиссу. Во-вторых, такая позиция на­ходила понимание и поддержку в обществе, очарованном до­стижениями «шведского социализма». На вопрос «к какому идеалу нам надо звать людей?» один из лидеров донских не­формалов уверенно отвечал: «Нам не надо изобретать вело­сипед... Слава Богу, что здравомыслящие люди развили идеи социал-демократии и даже построили практически идеаль­ные общества...» [43]. Но призывы к выходу радикально настроенных коммунистов из КПСС с целью образования «су­веренной» партии не находили отклика у собравшихся. «Демплатформа» готовилась к решающему бою на XXVIII съезде, и ее лидеры рассчитывали на консолидацию под своим зна­менем всех сторонников обновления.

Не найдя поддержки у лидеров местных отделений «Демплатформы» в деле создания единых региональных партий, активисты народного фронта включились в процесс образо­вания общероссийских политических структур. Так, донские неформалы приняли активное участие в создании Социал-демократической ассоциации, а затем и Социал-демократи­ческой партии России (СДПР). А большая часть членов на­родных фронтов вступила в образованную летом 1990 г. Де­мократическую партию России (ДПР) во главе с Н.И. Трав­киным [44].

Вхождение в ту или иную партию демократической на­правленности не было результатом идейного самоопределения. Большим успехом пользовались те партии, которые отлича­лись радикализмом в борьбе с КПСС. Немаловажную роль играли также симпатии к лидерам партий и коллективизм. В 1989—90 гг. лидеры ростовских демократов не видели разни­цы в том, как называть движение: демократическим или ли­беральным, так как его идеологическую основу составляла смесь либеральных идей и социалистических принципов. Оно явля­лось демократическим в силу поставленных задач и принци­пов деятельности и либеральным по стратегическим целям. Убежденность демократов рубежа 80-х—90-х годов в законо­мерности, объективности процесса «естественноисторического возвращения» нашего общества в русло цивилизационного развития можно охарактеризовать как «контрреволюционный романтизм». В его основе лежала вера в исторический детерминизм и наличие некоего «решающего фактора» истории: экономика есть определяющий фактор истории «в конечном счете», и действие рыночных законов само выве­дет нас в лучшее будущее, а значит лишь нужно избавиться от партийно-государственной системы и диктата коммунистической партии. Известные слова Н.И.Травкина, что «социальная база не важна, достаточно антикоммунизма», лучше все­го иллюстрируют состояние демократического движения в период 1989 — 1991 годов.

После 28-го съезда КПСС к формированию собственной партии перешли и организации «Демплатформы». В августе — ноябре 1990 года на политической арене появилась Республи­канская партия (РПРФ), которая самоопределилась как «де­мократическая и парламентская». Предполагалось, что ряды новой партии составят коммунисты, которые поддержи­вали идеи «Демплатформы» весной — летом 1990 года, а таковых по данным социологических опросов было немало — до 20% всех членов КПСС. Однако обращенный к рядовым коммунистам призыв зарегистрироваться в новой партии не нашел отклика. РПРФ не стала массовой и не получила ни толики имущества КПСС. Вскоре после оформления РПРФ ее региональные организации были вынуждены пойти на союз с ДПР и СДПР, но заявили претензии на особую роль в поли­тическом процессе. Говоря о целях Ростовской региональной организации (РРО) РПРФ, сё лидер Б.М. Титенко подчерки­вал, что это партия поддержки реформаторского руководства России во главе с Б.Н. Ельциным, отстаивающая радикальный вариант перехода к рынку и российский суверенитет. Перво­очередной задачей было определено развитие движения «Де­мократическая Россия» [45].

Стремление к объединению было общим для всех регио­нальных демократических организаций, и в конце 1990 года во многих регионах были созданы Коалиции демократических партий в рамках «ДемРоссии». Согласно партийным уставам, региональные организации новых партий были максимально свободны в своей деятельности, что было оправдано в услови­ях полулегального существования. Автономизация демокра­тического движения обусловила его политическую гибкость: быстрое и адекватное реагирование на события с учетом об­щественного мнения. Окостеневшие аппараты КПСС и КП РСФСР явно проигрывали демократам как в Москве, так и в регионах. Стратегическая инициатива перешла к демократи­ческому движению, которое превратилось в политическую силу, опиравшуюся на общественный протест и потому обладавшую значительной разрушительной мощью.

Аутсайдерами в провинциальной партийно-политической жизни 1988—1990 гг. были малочисленные организации на­ционалистов и неокоммунистов. Их деятельность не выходила за рамки клубной работы и оставалась незаметной.

Таким образом, характерными чертами процесса форми­рования многопартийности в российских регионах в 1988 — первой половине 1991 гг. явились: рост числа объединений и организаций преимущественно демократической направленности и отсутствие альтернативных демократическому общественно-политических движений; поляризация политических сил, непрерывное нараста­ние конфронтации по линии «движение—власть» и, соответ­ственно, деструктивный характер оппозиции; политическая слабость неформальных организаций, впос­ледствии передавшаяся образованным ими партиям, что объяс­нялось отсутствием ресурсной базы; формирование устойчивых традиций взаимодействия организаций демократической направленности, вышедших из неформального движения; концентрация политической активности в городах. Вместе с тем, ограниченность возможностей институционализации обусловила полумаргинальный характер образовав­шихся партий, что особенно отчетливо проявилось на регио­нальном уровне. Имеется в виду их внесистемность, неприча­стность к власти, отсутствие социальной поддержки, превали­рование в деятельности организаций личностного начала над политическим. Члены неформального движения привнесли в партийные структуры опыт взаимодействия и, в определен­ном смысле, «политический корпоративизм».

Ярко выраженная специфичность характера региональных партийных организаций определила особенности дальнейшего партогенеза на Дону.

Вступление процесса формирования многопартийности в новый этап было связано с политическими событиями 1991— 93 годов. С разрушением советской партийно-политической системы и началом формирования российской государствен­ности на новых социально-экономических и политических ос­нованиях, существовавшие партии и движения пережили тяжелый внутренний кризис, связанный с коренным изменени­ем их положения в политической системе. С роспуском КПСС и КП РСФСР демдвижение лишилось противника, ради борь­бы с которым оно было создано, оказалось в положении про­правительственной структуры.

По сути, это был кризис «программных» партий — образо­ваний, ориентированных не на интересы конкретных соци­альных групп, а на доминирующее общественное настроение и соответствующие политические программы. Этот кризис был закономерен в силу ряда причин.

Во-первых, социальная база, объединяющим фактором которой было неприятие прежнего политического режима, не могла быть устойчивой.

Во-вторых, как справедливо отметил A.M. Салмин, «неуме­ние переводить лозунги в политические предложения, преоб­ладание заклинаний «должны...», «необходимо...», «следует...», «требуем...» над позитивными предложениями, провозглаше­ние общих целей без конкретизации средств их достижения, характерные для тактики и риторики российских партий, приводили к тому, что их деятельность имела почти исключитель­но реактивный, пассивный характер» [46]. Все сводилось к критике или «разоблачению» действий и намерений властей. Этого было достаточно для оппозиции, но недостаточно для того, чтобы претендовать на власть. К тому же среди демок­ратов и в целом в советском обществе господствовало примитивное понимание власти как борьбы за посты, вхождение в «аппарат». Поэтому в сентябре 1991 года провинциальные «де­мороссы» всю энергию направили на поиск «своих» кандида­тов на освободившиеся после изгнания «путчистов» посты в областных и прочих администрациях. Но, как выяснилось, партийцев, способных «взять власть», были единицы и фактически произошла замена одного номенклатурного клана дру­гим, с привлечением нескольких демократов на второстепен­ные посты.

Осмыслив ситуацию, «демократы» определили себе новую роль в политической жизни России в соответствии со своими способностями, возможностями и амбициями. Они «заболели» идеей создания «прагматической партии», призванной обеспе­чить социальную поддержку реформаторскому руководству России во главе с избранным в июне 1991 года Президентом Б.Н. Ельциным. Прообразом такой партии провинциальные партийцы видели «Демократическую Россию», при условии её обновления путем «структурирования в ... движение тех сил, которые намерены бороться за радикальный демонтаж тота­литарной системы на принципах либерализма в экономике и политике...» [47].

Приверженность региональных организаций радикально­му курсу проявилась и позже — в ноябре-декабре 1991 года, когда на II съезде «Демократической России» партии, ранее объединившиеся в блок «Народное согласие» (ДПР, РХДД и КДП (ПНС)), выступавшие за сохранение Союза ССР, выш­ли из движения. На состоявшемся 7—8 декабря 1991 года III съезде ДПР этот шаг руководства партии был одобрен. Но иначе отнеслись к этому на местах. Большинство региональ­ных организаций, в том числе и ростовская, заявили о несогласии с решением о выходе из «Демократической России» и сохранили свое членство в местных отделениях движения.

Более значительные последствия для провинциальной партийно-политической жизни имел второй раскол в «ДемРосии» по вопросу о степени поддержки Президента России и его курса. Проявившееся после августа 1991 года стремление пяти партий (РПРФ, ДПР, РХДД, СДПР и НПСР) к трансформации движения в официальную президентскую партию не нашло положительного отклика у Б.Н. Ельцина. «Прези­дент всех россиян» не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с какой-либо партией и предпочел заключить с «демократичес­кой пятеркой» соглашение о сотрудничестве, по содержанию больше напоминавшее пакт о ненападении. Такая позиция Президента и его кадровая политика — привлечение прежней номенклатуры к государственному строительству — вызвали негативную реакцию у части «демороссов». Выделившееся в начале 1992 года радикальное крыло «ДР» во главе с Ю. Афа­насьевым выступило против однозначной поддержки Президента, резонно отмечая номенклатурную суть новой власти. Радикальные либералы считали невыполненной программу демократизации общества. Их позиция нашла отклик у части донских демократов. Уже в январе 1992 года они фактически откололись от регионального отделения «ДемРоссии» и соста­вили оппозиционное движение «Гражданское возрождение». Радикалы сохранили дух непримиримости против всех и вся со времен народных фронтов. Конструктивной программы они не имели, а выступили с идеей созыва Учредительного собра­ния, за новый передел власти, ибо новую власть оценивали так же негативно, как и прежнюю, коммунистическую.

Другая часть активистов региональных организаций РПРФ, ДПР и НПСР отстаивала идею создания президентской партии и требовала безоговорочной поддержки Б.Н. Ельцина, как га­ранта либеральных реформ перед угрозой коммунистического реванша.

После размежевания ведущие позиции в региональной «Демократической России» заняли представители Республикан­ской партии. Лишь РПРФ могла похвастаться наличием дос­таточно многочисленной, разветвленной сети региональных организаций, возглавляемой энергичными людьми с полити­ческим опытом и серьезными намерениями. Немаловажным было и то, что РПРФ имела широкие связи и представитель­ство в органах власти, а кадровый состав наследницы «Демплатформы» отличался высоким интеллектуальным потенциа­лом. Наконец, республиканцы сумели сохранить единство своих рядов и добились тесного союза с социал-демократами — малочисленной, но весьма активной организацией. Однако глав­ным достоинством РПРФ являлась её стабильно умеренная позиция по наиболее острым проблемам общественной жиз­ни. В частности, она отказалась от безусловной поддержки Президента, но выступила за оказание «низовой» поддержки правительственного курса радикальных реформ. Это была подходящая платформа для согласия провинциальных демок­ратов, далеких от казуистики идеологических дебатов партий­ных вождей. Лидерство РПРФ определило устойчивость и жизнеспособность «ДемРоссии» в 1991—93 годах.

Таким образом, если в «центре» кризис демократического движения привел к его расколу и атомизации, то на провин­циальном уровне произошло его обновление и консолидация.

То же можно сказать и о состоянии регионального комму­нистического движения. На столичном уровне после извест­ных указов Президента России о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР на их месте возник целый ряд партий и группи­ровок, между которыми сразу же началось соперничество за овладение социальными и политическими ресурсами компар­тии. Между тем на местах развернулось движение по воссоз­данию коммунистической партии «снизу». Запрет КПСС не вызвал митинги и демонстрации протеста, но это отнюдь не свидетельствовало о безучастности коммунистов к судьбе партии. Показательна ситуация на юге России. Уже через одну — две недели после опубликования Указа о приостанов­ке деятельности КПСС в городах Ростовской области прошли «маевки», на которых принимались решения о создании но­вых коммунистических организаций: союзов коммунистов, вскоре объединившихся в движение «Трудовой Дон». Первич­ные организации РКРП, ВКПБ, РПК и других партий возни­кали уже внутри данных объединений и, таким образом, были изначально объединены в рамках движения.

Лидирующая роль в коммунистическом лагере в конце 1991—1992 гг. принадлежала Российской коммунистической рабочей партии (РКРП). В ней объединились сторонники жестко централизованной экономики и советской власти. Митинговая тактика позволила этой партии стать самой мас­совой из левых организаций [48]. Другие партии, занявшие умеренные позиции и взявшиеся за разработку конструктив­ных программ, явно проигрывали РКРП, что вполне объяс­нимо. В сложившихся условиях в политику шли лишь убеж­денные и стремившиеся к выражению своих взглядов люди. Соответственно, их выбор в спектре политических организа­ций останавливался на партиях, известных своей публичной деятельностью. Так выросла «Демократическая Россия» в 1990 — начале 1991 гг., так же поднялась и РКРП в конце 1991 — 1992 гг.

Как и «демороссы», коммунисты были лишены необходи­мых ресурсов для борьбы за власть и выполнения роли оппо­зиции. Отсутствие механизма участия партий в политике, вза­имодействия с властью, весьма ограниченные возможности институционализации — все это определяло их политическую маргинализацию. В данной ситуации партийно-политическая жизнь неизбежно обуславливалась влиянием внешних поли­тических факторов. В 1992—93 гг. таким фактором стало формирование в качестве ведущих политических субъектов «партии Президента» и «партии съезда». Их появление было вызвано реализацией радикальной экономической реформы и развернувшейся борьбой за руководство процессом реформи­рования, что фактически означало борьбу за собственность, за перераспределение ресурсов, льгот и привилегий между номенклатурными группировками. Политические партии в этой ситуации являлись не субъектами, а, скорее, инструментами политики, так как были призваны выполнять задачи идеологической поддержки и социальной мобилизации. Стремление партий к институционализации вело к сближению с одной из номенклатурных «партий» в соответствии с идейно-политичес­кой близостью.

Так как участие партий и том или ином лагере сближало их в стремлении более эффективного влияния на власть, то с целью повышения статуса в «игре» и совместного выживания они активно блокировались. Таким образом, происходило об­разование блоков политических партий, которые мы можем условно определить как «блоки поддержки». Характерной чер­той данного типа блокирования являлась относительная само­идентификация с одним из ведущих политических субъектов и конфронтация с силами противоположной стороны.

В регионах обозначившееся к началу 1992 года разделение партий на проправительственные и оппозиционные сохрани­лось и в период блокирования. Проправительственный лагерь по-прежнему составляли организации РПРФ, СДПР, ДПР и НПСР, объединенные структурами «Демократической России».

Объединение не распалось с созданием в Москве центрис­тского «Гражданского Союза» (ГС) с участием ДПР и НПСР. Региональные отделения этих партий отказались от формиро­вания структур «ГС» на Дону. На конференции ДРО ДПР участие руководства партии в «Гражданском Союзе» было оце­нено как политическая ошибка и принято заявление о принадлежности организации «к общему демократическому дви­жению». Большинство членов региональной организации высказались за участие в движении «Демократический выбор», которое оформилось в ноябре 1992 года как блок поддержки «партии Президента» на базе «ДемРоссии» во главе с Респуб­ликанской партией.

На состоявшейся 11 декабря 1992 года IV областной кон­ференции движения «Демократическая Россия» был сделан вывод, что «в данный момент, при малочисленности партий, независимо от их идеологической ориентации, можно гово­рить о двух условных «партиях»: «партии реформ» и «партии контрреформ» [49]. Заявив о поддержке политического курса Б. Ельцина, участники конференции приняли решение о вос­создании Коалиции демократических сил Дона — широкого объединения демократических партий и движений: РПРФ, СДПР, НПСР, ДПР и Ростовского студенческого союза.

Вопрос об участии в данной коалиции, по сути, оказался вопросом будущего для каждой из региональных партийных организаций. Если РРО РПРФ и СДПР, выдерживая взятую линию, сумели утвердиться на политической арене области, то ДРО ДПР вошла в кризис, связанный с расколом ее рядов по проблеме политического самоопределения.

Раскол стал очевиден накануне апрельского референдума 1993 года. Если одна часть членов организации считала необ­ходимым и естественным участие партии в блоке «Демократи­ческий Выбор» и структурах «Демократической России» в це­лях поддержки политики Президента и отрицала возможность центризма в переломный период, то другая часть выступала за автономизацию партии на региональном уровне и переход ее на центристские позиции: «за реформы, но без коррупции и нищеты, за народ, но без социалистических экспериментов над ним» [50].

Одной из причин раскола в ДПР и некоторых других парти­ях, имевших «неформальное» происхождение, стали измене­ния в составе партийных рядов и мотивации участия в поли­тической жизни. Интеллигентский характер неформальных политических групп предопределил различие мотивов, кото­рые привели участников в движение. Известный исследова­тель Г.А. Монусова выделила три группы мотивов; во-пер­вых, идейно-нравственные принципы, внутренние установ­ки на участие в движении; во-вторых, ориентация на профессиональную политическую деятельность, установки на уча­стие в ней, нередко носящие прагматический характер; в-третьих, желание большей самореализации [51]. Можно ска­зать, что для одних участие в демократическом движении — это потребность, другие рассматривали его как средство, а для третьих это лишь условие, поле деятельности для самовы­ражения.

Большинство региональных партийных организаций соста­вили люди, для которых участие в политике было потребнос­тью (мотив самовыражения был исчерпан на этапе неформаль­ного движения). Сначала потребностью протеста, затем — по­требностью противостояния, борьбы со злом, которое они виде­ли в тоталитарной системе, тоталитарных силах, тоталитарной идеологии. Одновременно в движение приходили люди, ори­ентирующиеся на профессиональную политическую деятель­ность, для которых нравственные мотивы были второстепен­ны, а идея великой цели не имела практического значения.

Демократы новой волны интересовались вопросами изби­рательной кампании, и вопрос о союзах с партиями иной ори­ентации был закономерен и оправдан в их глазах. Шел про­цесс профессионализации политики. В регионах он в большей степени затронул ДПР и РПРФ.

Таким образом, на Дону демократические силы оказались консолидированы в один «блок поддержки». Об идейно-поли­тической ориентации данного блока можно судить по харак­теру его деятельности и составу участников.

Основными направлениями деятельности являлись: прове­дение политических акций в поддержку курса правительства, включая участие в кампании по проведению референдума в апреле 1993 года, а также формирование социальной базы и взаимодействие с органами власти. Приверженность руково­дителей области курсу реформ позволяла демократам рассчи­тывать на определенное участие во власти. Поэтому они снова и снова проявляли стремление к конструктивному сотрудни­честву. Оно реализовывалось в создании политических кон­сультативных советов при главах администраций области и городов. Советы были призваны выполнять коммуникативную функцию: разрабатывать рекомендации органам власти и кон­сультировать последних, соответственно популяризируя дея­тельность органов власти и поддерживая их инициативы. Од­нако опыт оказался неудачным в силу неготовности власти к сотрудничеству, а партий — к продуцированию действенных программ и организации поддержки администрации.

Более успешной была деятельность партий по формирова­нию социальной базы. Была активизирована работа с предпринимателями и молодежью через созданные общественные объединения и молодежные организации. Продолжали актив­но сотрудничать в «Демократической России» члены общества «Мемориал» и Союза ветеранов Афганистана.

Логичным результатом эволюции регионального демокра­тического движения стало образование 17 сентября 1993 года блока реформистских сил «Выбор Дона», в который вошли РПРФ, СДПР, «Демократическая Россия», «Гражданское воз­рождение», ассоциация приватизированных и частных пред­приятий, НПСР и значительная часть членов ДПР.

Сами организаторы отметили, что в ходе политических кампаний 1992—1993 годов «произошло не только сближение политических позиций входящих в этот блок организаций, но и достигнута высокая степень организационного единства (со­здан единый оргсектор, программная группа, пресс-служба)». Это сближение, по их мнению, представляло объективную возможность создания не блока, а партии, но для этого еще не созрели субъективные предпосылки, «поскольку много актив­ных и дееспособных членов различных партий не готовы пси­хологически порвать со своими организациями и войти в но­вую партию... Сохраняется устойчивый «антипартийный син­дром» и у значительной части предпринимателей, сотруднича­ющих в рамках коалиции» [52].

Таким образом, региональные партии демократической ори­ентации составили один, достаточно влиятельный и сплочен­ный, «блок поддержки» «партии Президента», сумели сохра­нить свой потенциал в условиях модернизационного кризиса. Формирование данного блока произошло не на идеологических основаниях, а по политической мотивации — общности такти­ческих задач, таких как: включение в политический процесс, поддержка курса радикальных реформ (против «партии съез­да») и поиск новых ресурсов партийной жизнедеятельности.

Блок поддержки «партии съезда» составили коммунисти­ческие организации. Резкий рост их активности и численнос­ти сопровождался усилением координации деятельности при сохранении известной идейно-политической дифференциации.

Так, например, «Союз коммунистов Дона» объединил чле­нов и сторонников ВКП(б), РКРП, СПТ, групп СК и РПК, движений «Трудовая Россия» («Трудовой Ростов»), «Военные за демократию», Партии труда. Стратегическая цель комму­нистов, по определению лидера регионального отделения РКРП Ф.М. Лобова, состояла в том, чтобы «свалить» правительство и Президента РФ, для чего «надо всколыхнуть низы».

Безусловно успешной для коммунистов была осень 1992 го­да. 7 ноября им удалось организовать демонстрации и митинги на центральных улицах городов и поселков. К началу 1993 года в коммунистическом движении на Дону состояло около 4000 человек. Однако, необходимо учесть, что большую часть членов составляли пенсионеры и ветераны войны (в боль­шинстве городов и районов штаб-квартиры коммунистов рас­полагались в помещениях ветеранских организаций). Их ак­тивность была весьма ограниченной, что проявлялось на ми­тингах оппозиции, когда число участников не превышало 300— 500 человек (включая любопытствующих граждан).

С воссозданием организации КПРФ обстановка в движе­нии несколько обострилась. Беспощадная критика «примирен­ческой» «оппортунистической линии КПРФ со стороны РКРП выплеснулась на страницы партийной прессы. Однако, быст­рый рост региональной организации КПРФ, сближение с ней донского отделения СПТ и повышение авторитета в партий­ных массах, которые увидели в «партии Зюганова» консоли­дирующую силу с сильным традиционалистским началом, при­вело к объединению вокруг нее большинства коммунистичес­ких организаций.

С образованием «Союза коммунистов Ростовской области» (СКРО) и занятием в нем ведущих позиций областной орга­низацией КПРФ характер деятельности блока несколько из­менился. Приоритет получила организационная работа: со­здание первичек, агитация к «восстановлению» в партии и т.д. Немаловажное значение имело возвращение к политичес­кой деятельности опытных функционеров из номенклатуры КПСС и привлечение научной интеллигенции, что, безусловно, подняло уровень партийной деятельности.

Хотя СКРО не был устойчивым объединением, фактичес­кое единство коммунистического лагеря дает нам право ут­верждать, что «блок поддержки» состоялся. Как и в стане де­мократов, в среде коммунистов идеологические расхождения оказались второстепенными, а определяющими стали соображе­ния политической целесообразности объединения на платфор­ме радикальной оппозиции курсу правительства и защиты со­ветской Конституции как правовой гарантии сохранения со­ветской власти в России. Во многом процесс формирования коммунистического движения задавался «сверху». Вместе с тем, сплочение сил было обеспечено «снизу» — единством партий­ных масс.

Болезненной для коммунистов и демократов была и оста­ется проблема взаимоотношений с казачеством. Для партий, как либерально-демократической, так и социалисти­ческой ориентации, был неприемлем экстремизм значитель­ной части казачьих структур. Позиция политических партий по отношению к казачеству проявилась, в частности, в реакции на инициативу РРО СДПР, предложившей принять «Политическую хартию Ростова», суть которой состояла в законодательном закреплении запрета на создание параллельных органов власти и военизированных формирований, равенства прав и обязанностей казаков и неказаков, равенства условий и свободы деятельности всех об­щественных объединений и политических партий и т. д. [53]. Если лидеры ДПР и РУС поддержали проект, то представите­ли Союза коммунистов, ПЭС и НПСР высказались против, отмечая отсутствие в нем «позитивного режима» и явно антиказачий характер документа.

Оценивая влияние казачьего движения и его неоднород­ность, крупнейшие политические партии: республиканцы и коммунисты — искали поддержку в его рядах. Но если лиде­ры РПРФ прибегали к этому лишь в периоды избирательных кампаний, то коммунисты стремились к постоянному сотруд­ничеству. Было заявлено, что «коммунисты приветствуют по­зицию казачества в борьбе за территориальную целостность страны, против хищнического растаскивания ее национально­го богатства. Коммунисты заявляют о своей готовности со­трудничать с СК ОВД в решении вопросов землепользования на Дону, в патриотическом и воинском воспитании молоде­жи...» [54]. Периодически отдельные казачьи организации оказывали и оказывают поддержку различным партиям. Более или менее постоянными были симпатии каза­ков лишь в отношении монархистов и национал-патриотов.

Всплеск интереса к монархической идее пришелся на 1992 год. Именно тогда под Таганрогом состоялся первый Все­российский монархический съезд. Однако монархисты не ста­ли сколько-нибудь влиятельной политической силой. Их орга­низации отмежевались друг от друга и втянулись в затяжной конфликт по поводу определения путей и форм восстановле­ния монархии.

Другие крайне правые организации были очень слабы и незаметны в политической жизни области. Оформление реги­онального отделения ЛДПР и превращение его в массовую организацию произошло уже вследствие победы В.В. Жири­новского на выборах в Государственную Думу в 1993 году.

Таким образом, в 1992—1993 годах партийно-политичес­кая ситуация на региональном уровне характеризовалась фор­мированием и деятельностью двух «блоков поддержки» при отсутствии сильного «центристского» объединения. Роль «тре­тьей силы» в провинциальном политическом процессе, начи­ная с 1993 года стала играть «партия власти», которая образова­лась в результате становления новой региональной правящей элиты, опиравшейся на патернализм постсоветского общества и консерватизм административно-хозяйственного управления, эксплуатировавшей тягу значительной части населения к ста­бильности и усталость от крайностей партийно-политической борьбы.

Наличие «партии власти» — корпоративного объединения хозяйственников и чиновничества — не только ограничивало поле деятельности формировавшихся партий, но и фактичес­ки препятствовало формированию сильных центристских общественно-политических объединений консервативного тол­ка. Силы и слои, призванные служить основой объединений типа Гражданского союза на региональном уровне, оказались ориентированы на «партию власти» и, таким образом, выклю­чены из партийно-политической жизни.

Такая расстановка политических сил определила результа­ты избирательных кампаний 1993—1994 гг. Показателен при­мер Ростовской области.

В итоге, был закономерен успех на парламентских выбо­рах 1993 г. и муниципальных в марте 1994 г. трех ведущих политических сил: «партии власти», «Выбора Дона» и КПРФ [55]. Результаты выборов имели огромное значение. Победа способствовала бы развитию блоков и росту влияния. Пора­жение обрекало эти объединения на кризис с тяжелыми по­следствиями. Причем, под победой и поражением понималось получение блоком определенной суммы голосов. Так, для «Вы­бора Дона» победой явилась бы поддержка со стороны 30— 35% электората. Для КПРФ эта цифра составляла 10—15%.

Соответственно результаты выборов в Государственную Думу 12 декабря 1993 года были однозначно оценены как «поражение» «Выбора Дона» (17%) и «победа» коммунистов (12%).

Такой результат был очень болезненно воспринят в демок­ратическом движении Дона, и развернувшиеся в марте-апре­ле 1994 г. споры о причинах поражения стали катализатором центробежных тенденций в нем.

Выборы декабря 1993 и марта 1994 гг. показали, что блок «Выбор России» в аморфном состоянии конгломерата партий и организаций демократической направленности не способен играть роль ведущей политической силы. Для осуществления этой роли, по мнению лидеров блока, требовалась единая партия с достаточно жесткой дисциплиной, так как большин­ство организаций, входивших в блок, были слабы и малочисленны, не имели конструктивных программ и устойчивой социальной базы. В связи с этим было предложено создать на основе блока «Выбор Дона» региональную организацию партии «Демократи­ческий выбор России» («ДВР»), формировавшуюся вокруг пар­ламентской фракции «Выбор России» во главе с Е. Гайдаром.

Однако эта идея не нашла поддержки у большинства уча­стников «Выбора Дона». На своей конференции в мае 1994 г., они согласились с необходимостью объединения всех рефор­маторских сил в одну организацию. Но не путем создания новой партии, т. к. многие члены различных организаций, входивших в блок, не готовы были даже психологически порвать со своими партиями ради создания новой структуры. В поста­новлении Конференции было указано на нецелесообразность формирования новой политической партии и ее структур на основе общественно-политического движения «Выбор России» и его организаций в регионах. Если в 1993 году респуб­ликанцы выступали как консолидирующая сила, а их регио­нальная организация стала стержнем блока «Выбор Дона», то весной 1994 г. именно РПРФ стала генератором центробеж­ных тенденций. Причиной тому стал раскол в партии на ее V съезде, состоявшемся в мае 1994 года.

Причиной раскола стали расхождения по вопросу поддер­жки Президента и правительства в условиях существования парламентской многопартийной системы. В. Лысенко и боль­шинство лидеров региональных парторганизаций считали, что поддержка Президента и формирование «партии поддержки» в виде «ДВР» это перманентные задачи РПРФ, как «един­ственной последовательно демократической партии». На этой платформе объединились сторонники президентской рес­публики, готовые к сотрудничеству с властями.

Их оппоненты, во главе с И.А. Яковенко, полагали, что поддержка существующего политического режима противоре­чит духу истинно демократической партии. По их мнению, «существовали и действовали важнейшие элементы старой, советской системы организации общественно-экономической жизни. Не выработаны демократические процедуры контроля общества над властью». В этих условиях поддержка стабиль­ности нынешнего режима — «это смерть для партии». Отда­вать флаг альтернативы Жириновскому или Зюганову — это «путь назад» [56]. Соответственно выбор этой части респуб­ликанцев — конструктивная оппозиция, демократическая аль­тернатива власти. Результатом борьбы стал выход группы Яковенко из РПРФ. В «Обращении» к региональным партий­ным организациям И. Яковенко предложил демократам осу­ществление роли «третьей силы» в политической жизни Рос­сии (наряду с «партией власти» и КПРФ).

«Обращение» И. Яковенко и В. Шостаковского нашло от­клик в регионах. Идея образования «третьей силы» явилась альтернативой предложениям о создании новой партии в.под­держку правительству. Реализация этой идеи на Дону была ускорена фактическим распадом «Выбора Дона» после учреж­дения региональной организации «ДВР» 1 июля 1994 года. В «ДВР» остались часть республиканцев и непартийные предпринимательские структуры: АККОР, Ассоциация приватизи­рованных и частных предприятий.

Большинство партийцев из «Выбора Дона» (СДПР, «Де­мократическая Россия», «Гражданское возрождение», Донс­кая молодежная Лига и часть РРО РПРФ) заинтересовались призывом Г. Явлинского к формированию лагеря «демократи­ческой оппозиции». Относительный успех «Яблока» на выбо­рах в Государственную Думу 12 декабря 1993 г. стимулировал этот интерес.

Донское «ЯБЛоко» было учреждено 18 октября 1994 г. в результате объединения усилий социал-демократов, партии «Демократическая альтернатива» (Р.Н. Гришечкиной), Рос­товского студенческого союза, движения «Гражданское воз­рождение», Независимого профсоюза горняков, Ростовского областного профсоюза фермерских хозяйств, известных предпринимателей и представителей интеллигенции. Парал­лельно с образованием новых структур предпринимались уси­лия по поддержанию жизнедеятельности движения «Демокра­тическая Россия» и обновлению его программных докумен­тов. Сохранение данного объединения было не данью традициям демдвижения, а имело исключительно важное значение для сохранения морального единства донских демократов. Кроме того, ряд периферийных организаций области считали себя, прежде всего, ячейками «ДемРоссии». Таким образом, «Де­мократическая Россия» являлась еще и определенной инфра­структурой донского демократического движения.

В целом, в результате кризиса 1994 г. региональное дем­движение оказалось расколото и на его основе сформирова­лись две партийные структуры: партия «Демократический Выбор России» и объединения «Яблоко». Практически сразу же после своего появления донское «Яблоко» стало одной из влиятельнейших партийных структур. Его первым триумфом стали довыборы в законодательные органы, на которых кан­дидаты от «Яблока» победили в трех из пяти избирательных округов. А после парламентских выборов 1995 года «Ябло­ко» прочно заняло положение ведущей либеральной органи­зации в регионе.

Иные последствия имели выборы 1995 года для региональ­ной организации «ДВР». «ДВР» потеряла не только статус «партии власти» на столичном уровне (в регионе она никогда не являлась таковой), но и поддержку избирателей. В ходе «чеченского кризиса» партия выступила организатором анти­военной кампании, что привело к её политической изоляции и переходу в «конструктивную оппозицию» Президенту и Правительству. Потеря депутатских мандатов в декабре 1995 г. повергла «гайдаровцев» в полусонное состояние и обернулась потерей влияния на региональном уровне. Выборы 1993—94 гг. оказались весьма успешными для коммунистов. После выборов 1993 г. коммунистическая оппозиция дифференцировала свою деятельность, условно выделив три фор­мы участия в политическом процессе. Первой (по политическому значению) формой участия стала фракционная деятельность в Федеральном Собрании. В её рамках КПРФ демонстрировала готовность к конструктивному диалогу с Правительством и Президентом. Причем, чем суще­ственнее представительство в парламенте, тем конструктив­нее диалог.

Второй формой участия являлась управление отдельными регионами, городами и районами. Она имела сложную геогра­фию и определенные ограничения по реализации партийной программы.

Наконец, третьей формой участия являлась деятельность коммунистов в сфере публичной политики. Эта форма была превалирующей и распространена на всей территории страны.

В сфере «уличной» политики КПРФ и радикалов из «Тру­довой России» объединяло неприятие «временного оккупаци­онного режима» Ельцина, однако различия в форме и методах оппозиционной деятельности порождают перманентный кон­фликт внутри движения. В итоге, попытки объединения ком­мунистов не привели к созданию устойчивого союза в рамках единого движения или организации. Не отличается твердо­стью и созданный в 1996 году Народно-патриотический Союз России (НПСР). В ростовском отделении НПСР под руковод­ством обкома КПРФ объединились весьма разнородные орга­низации. Наряду с частью ростовских коммунистов-радикалов в него вошли СПД «Держава», «Духовное Наследие», СПТ, Русская партия — организации, не имеющие своего электора­та и серьезного политического веса, но следующие в фарвате­ре политики КПРФ и призванные уравновесить присутствие амбициозных радикалов.

Благодаря тактике «широкого участия» в общественной жиз­ни и использованию парламентского представительства, а также отличной организации и массовости своих рядов, лишь КПРФ оказалась способна составить конкуренцию «партии власти».

* * *

Весь предыдущий опыт провинциальной партийности по­казал, что партийные организации, функционировавшие в регионе, в подавляющем большинстве так и не смогли стать региональными партиями, субъектами региональной полити­ки, организациями, нацеленными на завоевание власти на местах. Они были созданы как «группы поддержки» федераль­ных лидеров и оставались таковыми. На протяже­нии трех лет (1989-1993 гг.) в жизнедеятельности политических партий в регионах наблюдалось несколько устойчивых тен­денций.

Во-первых, распад партий и образование новых структур приходится на время подготовки и проведения избирательных кампаний и других политических акций всероссийского масш­таба (пик партийной активности — лето-осень 1993 г.)

Во-вторых, усложнение политического спектра в регионах в связи с движением политической элиты на федеральном «Олимпе» (формирование организаций КРО и «Честь и Роди­на», оформление структур ПДА, ПСТ и др.).

В-третьих, высокая активность по формированию межпар­тийных блоков и коалиций. Это не было простое тиражиро­вание федерального опыта, политически оправданное и целе­сообразное, как, например создание региональных отделений Народно-патриотического союза России под доминирующим влиянием КПРФ. В ряде случаев происходила консолидация партий, не стыкующихся на федеральном уровне, что было обусловлено общим кризисом маргинализированных региональных организаций и их стремлением «удержаться на плаву» путем объединения усилий и ресурсов. Именно этим заняты лидеры «ДВР» и некоторых других организаций либеральной ориен­тации.

Наконец, в-четвертых, партийная деятельность, независи­мо от идеологической окраски организации приобретала оппо­зиционный характер, что в частности отражало разочарова­ние партийцев в попытках сотрудничества с органами власти.

Между тем, круг задач и сфера деятельности региональ­ных партий составляло их участие в формировании внутрире­гиональной политической конъюнктуры посредством выпол­нения коммуникативной функции: посредничества в органи­зации диалога между обществом и органами власти, выраже­ния интересов и потребностей общества и т.п. На протяжении последних лет лишь три партийные структуры в некоторой степени продвинулись в понимании истиной сути провинци­альной партийности, это, в большей степени, КПРФ, в мень­шей — «ДВР» и «Яблоко». Оппонирование местным органам власти со стороны этих партий имело конструктивный харак­тер и социальное содержание. Продвижение в этом направле­нии шло очень медленно. Оно предполагает качественный перелом в развитии партийной системы: выделение партий­ных структур с целеполаганием и предназначением, замкну­тым на региональном уровне, но это дальняя перспектива.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Российская социологическая энциклопедия. М., 1998. С.109.

2. Сёмина Л. По законам гражданского времени // Диалог. 1990. № 1. С. 85, 86, 71.

3. Власть и оппозиция... С. 296.

4. Горбачев М.С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М., 1988. С.52-53.

5. См. подробно: Сёмина Л. По законам гражданского времени... С. 71-86.

6. См.: Новая Российская Энциклопедия. Т.1. М.: Изд. «Энциклопедия», 2003. С.460

7. См.: Плотникова Т.В. Политическое поведение в России. Ростов-на-Дону, Изд. РГУ, 2004. С.59, 235.

8. Россия сегодня. Политический портрет в документах 1985-1991 г. М., 1991. С. 319-321.

9. Россия сегодня... С. 325-335.

10. Россия сегодня... С. 355, 357.

11. Реформирование России: мифы и реальность. М., 1994. С. 27.

12. Закон Союза Советских Социалистических Республик об обще­ственных объединениях // Россия сегодня... С. 29—31.

13. См. подробно: Возьмитель А. Кризис в партии // Коммунист. 1991. № 3. С. 15, 16.

14. См.: Зотова З.М. Политические партии России. - М., 2001. – С. 11.

15. Протопартийные формирования – «…включают в себя группу идеологов и организаторов, несколько представителей в парламенте и собственное информационное издание». См.: Россия сегодня. Политический портрет в документах. 1985-1990 гг. - М.; 1991. – С. 22.

16. Партия «Демократический Союз». II съезд. Документы. - Рига-Москва, 1989. - С. 6.

17. Россия сегодня. Политический портрет в документах 1985-1990. Указ.соч. - С. 199, 191, 154.

18. Для демократической партии России кровь недопустима. Интервью с председателем ДПР Н. Травкиным и его заместителем М. Толстым// Диалог. – 1991. - №12 – С.61.

19. Россия сегодня… - С. 154.

20. Новые общественно-политические организации, партии и движения. Информационно-аналитический обзор. Июнь. – 1991.– С. 14.

21. Янов А.. Феномен Жириновского// Новое время. – 1993 - № 41.; Куликова И.С. Феномен Жириновского. – М., 1992 – С. 28.

22. Жириновский В.В. Мы не позволим разрушить наш дом// Советская Россия. – 1993. 30 июля.

23. Россия сегодня…- С. 128, 129, 132, 150.

24. См.: Рябов А.В. Опыт типологизации политических партий и течений современности// История политических партий в вузовском курсе политической истории. Проблемы теории, методологии, методики. Вып. 2. – М., 1991 – С. 55.

25. Гальперин А.Э. Уйти от сегодняшней КПСС// Судьбы партии: проблемы, перспективы, прогнозы. – М., 1990. – С. 91.

26. К 1-й годовщине ВКП(б)// «Андреевская правда». – 1992 - №10.

27. Зюганов Г. «Не хочу, чтобы на Россию смотрели, как на побежденную страну»// Правда . 10 августа. -1994.

28. Информационное сообщение о II Чрезвычайном съезде Компартии РСФСР// Молния. – 1993. - №51.

29. Ермаков Я.Г., Шавкунова Т.В., Якунечкин В.В. Коммунистическое движение в России в период запрета: от КПСС к КПРФ// Кентавр. – 1993. - № 3 – С. 80

30. Ермаков Я.Г., Шавкунова Т.В., Якунечкин В.В. Указ.соч. – С. 71.

31. Попова Н.А. Становление российской многопартийности: основные тенденции и программы// Политические партии России в контексте ее истории. Вып. II. - Ростов-на-Дону, 1997. – С. 148-149.

32. Политическая история: Россия – СССР – Российская Федерации. В 2 т. Т 2. - М.: Тера, 1996. - С. 685.

33. Зотова З.И. Политические партии России. - М., 2001. - С. 24-25.

34. Зюганов Г., Держава. - М.: Информпечать, 1994. – С. 21.

35. Березовский В.Н., Кротов Н.И. Неформальная Россия. М.: Молодая гвардия. 1990. С. 4.

36. Неформальное общественное движение: штрихи к портрету / Сост. Щегорцов В.А. М.: АОН при ЦК КПСС, 1990. С. 78-79, 105.

37. Хочу быть депутатом. В городском общественно-политическом клубе «Гражданин» // Таганрогская правда. 1988, 29 января.

38. Воспоминания Е.И. Леля. 10.10.1994 г. Личный архив. Т. 1. С. 46.

39. Программа Донского народного фронта // ДНФ. 1990. С. 24.

40. Интервью Р.Н. Гришечкиной. Личный архив. Т. 1. С. 7.

41. См.: Перестройка в КПСС: мнения и оценки. Ростов-н/Д, 1990. С.22.

42. Демократическая платформа. Вып.2. Ростов-на-Дону, 1990. С. 3.

43. Клименто А. Крах коммунистической идеи // ДНФ. 1990, ап­рель. С.19.

44. Макаренко В.П. За блок левых сил (Тезисы доклада на Учредительной конференции партклубов) //ДПФ. I990, апрель. С.8.

45. Учредительный съезд Республиканской партии России. Информационная записка. Ростов-н/Д, 1990.

46. Салмин A.M. и др. Партийная система в России в 1989 — 1993 годах: опыт становления. М.: Начала-Пресс, 1994. С. 51.

47. Демократический Новочеркасск. 1991. №7.

48. По заявлениям руководителей Ростовской региональной организации РКРП, её численность в середине 1992 года достигала 1000 человек.

49. Общественно-политическая ситуация в Ростовской области: Справка/ ИАЦ АРО. Текущий архив. Д.048.12.92. С. 4.

50. См.: Демократический Дон. №4 (37); Демократический Дон. №5 (38).

51. Монусова Г.А. Мотивы и ценности участия в демократическом движении // Социологические исследования. 1995. № 6. С. 68.

52. Решение Политсовета объединения «Выбор Дона». Ростов-н/Д. 1993, 7 декабря.

53. Проект Политической хартии Ростова: мнения, оценки // Утро. 1993. 24 фев.

54. Документы VI областной восстановительной конференции КПРФ. Ростов-на-Дону. 1993. С. 4.

55. Решение конференции общественно-политического объединения «Выбор Дона» от 21 мая 1994 г.

56. Тезисы выступлений сопредседателей РПРФ на V съезде партии. М., 1994. С.1-2, 3.

ГЛАВА Х

ПАРТИЙНАЯ СИСТЕМА СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ