Февральская революция 1917 года:

ПРОБЛЕМА ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ВЫБОРА

ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ОППОЗИЦИИ

Как считают многие историки, Февральской революции в нашей истории не повезло изначально. И, может быть, одной из причин этого «невезения» явилась ее неожиданность: практически всего за несколько дней рухнула существовавшая веками монархия. Различные подходы предлагались и предлагаются для объяснения данного феномена. Сегодня, безоговорочно отказавшись от концепции «организующей роли партии», историки пытаются разобраться во всей многомерности происходящих тогда событий.

Некоторые (Г.З. Иоффе) склонны считать, что ничего закономерного в Феврале 1917 г. не существовало, и вообще прошлое России не несло в себе неотвратимости той социальной катастрофы, которая началась в Феврале 1917 г. и продолжалась не одно десятилетие [1].

Значительная часть исследователей полагает, что это, прежде всего, был социальный взрыв, вызванный тяготами войны и непопулярностью правительства, усугубившими трагедию недореформированной России. Характерно, что подобную точку зрения одним из первых высказал лидер кадетской партии, историк П.Н. Милюков, считавший, что в данной революции помимо последствий неумелого ведения войны слились вместе «слабость русской государственности», «примитивность русской социальной структуры», а также «максимализм» русской интеллигенции [2].

И, наконец, ряд историков (В.П. Булдаков, А.Х. Бурганов, П.В. Волобуев, В.В. Шелохаев и др.) сформулировали идею, согласно которой в период 1917 – начала 1918 гг. в России произошла серия революций: общенациональная, солдатская, крестьянская, в чем-то пролетарская, объединенных главной смысловой доминантой происходившего – крушение империи [3].

Действительно, в начале 1917 г. в стране сложилась общенациональная оппозиция правительству, аналогичная той, которая имела место в 1905 году.

Однако были и особенности. Формирование общенациональной оппозиции на рубеже 1916-1917 гг. проходило в русле неуклонно развивающегося антидинастического движения, охватившего «верхние», «думские» слои общества. Правым кадетом В.А. Маклаковым было пущено в оборот крылатое слово о расплате после войны с «шоффером», т.е. с верховой властью императора, а не только с существовавшим кабинетом министров. О факте угрожающего падения престижа верховной власти, о росте «острого и глубокого раздражения против Особы Государя Императора» в образованных кругах сообщалось в специально проведенном департаментом полиции анализе политической ситуации еще за несколько месяцев до февральских событий [4]. В ноябре – декабре 1916 года с требованием «министерства доверия» и «ответственного министерства» выступали не только либералы, в первую очередь – кадеты, но даже такие промонархические силы, как Государственный Совет, дворянский съезд и т.д. «Правительство само завело себя в тупик, и мы бьем теперь наверняка», - заявил кадет Шингарев на одном из последних совещаний в Думе. Милюков был еще более откровенным, разъясняя в своей среде, что уверенность кадетов в неизбежности революционного движения связана с предположением, что «находящееся в безвыходном тупике правительство капитулирует при первых же признаках движения, и таким образом революция будет предупреждена в самом начале, окажется почти бескровной, почти без всяких жертв». Уверенность в быстрой капитуляции правительства базировалась также на предполагаемой поддержке русских либералов со стороны союзников – Англии и Франции. Например, роспуск I Государственной Думы кадеты в значительной степени связывали с тем обстоятельством, что накануне ее созыва царскому правительству удалось реализовать во Франции крупный заем. Теперь же предполагалось, наоборот, использовать контакты либералов с парламентскими деятелями Англии и Франции для роста влияния Государственной Думы, при условии конфликта с которой тогдашнее правительство не должно было получить «за границей на одной копейки». Была у российских либералов в этой связи и более дальновидная стратегия, рассчитанная на получение после войны уже новым правительством высоких займов от союзников для восстановления разрушенного. Этот вопрос специально обсуждался в 1916 г. на особых совещаниях в Москве у члена Государственной Думы А.И. Коновалова и у члена Государственного Совета П.П. Рябушинского, а также на закрытом заседании думской фракции кадетской партии.

Таким образом, российские либералы, мобилизуя, по словам П.Н. Милюкова, «русскую общественность» и свои собственные силы в рамках Прогрессивного блока IV Государственной Думы, общеземского и городского союзов и даже путем созыва Всероссийского рабочего съезда, в известном смысле готовились к «бескровной» политической революции, приурочивая ее к моменту окончания войны, пока же стремясь ослабить вспышки «острого раздражения» и действия «крайне левых».

Следовательно, определенная программа действий у либералов, составлявших ядро политической оппозиции верховной власти, была, и какие-то попытки ее реализации их лидеры предпринимали. Но существенным ее изъяном было недопонимание опасности надвигавшегося социального взрыва, обусловленного тяготами третьего года войны, а в какой-то степени и спровоцированного их антиправительственными речами и выступлениями в Думе, а также агитацией «левых».

В декабре 1916 года сессия Государственной Думы была прервана до 12 января 1917 года, но 6 января последовал новый царский указ об отсрочке заседаний Думы и Государственного Совета до 14 февраля. Правительство опасалось выступления рабочих столицы в поддержку Думы. О том, что такое выступление готовили, было известно лидерам конституционно-демократической партии. На пленарном заседании ЦК 4 февраля 1917 года Павел Дмитриевич Долгоруков поставил на осуждение вопрос об отношении кадетов к выступлению рабочих. Первым выступил М.С. Аджемов, который охарактеризовал готовящееся выступление как «расширение движения против правительства», в связи с чем он отметил, что «все группы русского общества переходили к открытому выступлению против правительства, так и в рабочей среде начинается другое движение – выступление против власти». По его мнению, «средства борьбы у них свои и протестовать против этого движения нельзя» [5].

Остальные участники заседания ЦК не были настроены так оптимистично. П.Н. Милюков опасался, что рабочие, выступив, не сговорясь с Думой, «пойдут в сторону разъединения, а не объединения, и рабочие, наверное, будут физически разбиты, и выступление не будет иметь успеха». К тому же такие действия, по его мнению, могли отразиться на Думе: «очень печально, там будет раскол. К рабочим отнесутся правые, как к социальному и политическому врагу».

Точку зрения Павла Николаевича разделяли члены ЦК Ф.И. Родичев и Ф.Ф. Кокошкин. Ф.И. Родичев считал, что «выступление – это явление стихийное, и оно уже вышло из сферы влияния. Надо сделать все, что каждый умеет и может, чтобы остановить это выступлениеЮ но оно не в нашей власти». Выход он видел в том, что «впечатление против выстрелов будет единодушно отрицательное. И это есть спасение страны». Ф.Ф. Кокошкин тоже настаивал на том, что кадеты предупредить движение рабочих не могут и поражение этого движения неизбежно.

Таким образом, лидеры конституционно-демократической партии понимали, что ситуация в стране кризисная и избежать выступления рабочих против власти вряд ли удастся. Однако они ставили под сомнение его успех и в большинстве своем относились к нему весьма осторожно, а в ряде случаев и отрицательно.

На этом же заседании кадеты вырабатывали тактическую линию на предстоящую сессию Государственной Думы. Исходя из сложившейся в стране ситуации и отношения партии к различным стихийным выступлениям, П.Д. Долгоруков определил, в каком русле должна развиваться тактика партии в Государственной Думе: «раз мы отрицаем выступления на улице, в Думе выступление необходимо»[6]. Его поддержали все участники заседания. В частности, Ф.И. Родичев полагал, что «власть скоро вывалится из рук правительства, Думе придется проявить большую энергию. Нам необходимо встретить правительственный кризис подготовленными». Он также предостерегал против принятия политических деклараций в государственной Думе, так как они могли привести «к немедленному роспуску Думы». Выступления же Думы «должны носить крайне деловой характер и этим бить правительство». По мнению П.Д. Долгорукого, в Государственной Думе необходимо было поддерживать «два вопроса – продовольственный и военный. Ими можно напугать власть». Майнулов же настаивал, что необходимо «на деловой почве остановиться на вопросах продовольствия и транспорта».

Таким образом, кадеты, непосредственно не поддерживая выступления рабочих, в то же время стремились осуществить «выступление» в Государственной Думе, чтобы придать предстоящей сессии, по словам Аджемова, «характер обвинения, выдвигаемого против короны».

14 февраля, как и планировалось, началась сессия Государственной Думы, однако новый премьер-министр, князь Н.Д. Голицын, имел на руках подписанные царем бланки указов о приостановке заседания Думы или же о ее полном роспуске, и мог применять их по своему усмотрению.

В Думе вновь встал вопрос о смене правительства. На какой-то момент даже император заколебался: 20-21 февраля он вызвал некоторых министров во главе с кн. Н.Д. Голицыным и заявил, что собирается выступить в Думе по поводу дарования ответственного министерства . Кн. Голицын, по его словам, выразил чрезвычайное удовлетворение , однако 22 февраля Николай II объявил, что вновь передумал и немедленно выезжает в Ставку. Власть предержащие, да и большинство партийных лидеров отставали от стихийно разворачивавшегося движения масс.

Во второй половине февраля из-за плохой работы транспорта в Петрограде ухудшилось продовольственное снабжение, прежде всего, хлебом. Появились хлебные «хвосты», усиливая общее недовольство и раздражение. 22 февраля 1917 г. в ответ на локаут администрации тридцатитысячный Путиловский завод образовал стачечный комитет. Пострадавшие от локаута были поддержаны рабочими других предприятий.

23 февраля ст. стиля (8 марта нового стиля) на предприятиях столицы проводились митинги и собрания, посвященные Международному женскому дню. И хотя на этот день забастовки и демонстрации заранее не планировались, они развернулись весьма стремительно.

25 февраля, на третий день событий, рабочих начали поддерживать другие слои городского населения, и движение переросло во всеобщую стачку, фактически парализовавшую жизнь города. Появились и лозунги: «Хлеб, мир, свобода!», «Да здравствует республика!». Наиболее радикально настроенная партия – большевистская – в лице своих организационных центров – Русского бюро ЦК и Петербургского комитета на заседании 25 февраля решила поддержать всеобщую стачку, стремясь привлечь на сторону рабочих солдат Петроградского гарнизона. На решение этой задачи были направлены усилия и других революционно-демократических организаций: Инициативной группы (меньшевиков-интернационалистов), группы «внефракционных социалистов» Н.Н. Суханов, Н.Д. Соколов и др.), Организационного комитета российских социал-демократов (меньшевиков), ЦК Партии социалистов-революционеров и др. В борьбе «снизу» начал складываться левый, демократический блок. Попытки военного министра М.А. Беляева и командующего Петроградским военным округом генерала С.С. Хабалова взять ситуацию под свой контроль ни к чему не привели.

Понедельник 27 февраля оказался решающим днем в ходе событии. В этот день в Петрограде солдаты запасных гвардейских полков (Волынского, а затем Преображенского и Литовского) стали переходить на сторону революционных рабочих. К вечеру 27 февраля число восставших солдат достигло четверти от общего их числа в Петрограде, к вечеру 28-го – половины (127 тыс.). 27 февраля восставшие овладели важнейшими пунктами города: арсеналом, вокзалами, мостами, многими правительственными зданиями, 28 – Зимним дворцом, Петропавловской крепостью, Адмиралтейством. Правительство во главе с князем Голицыным разбежалось.

27 февраля по инициативе Рабочей группы Центрального Военно-Промышленного Комитета во главе с меньшевиками К.А. Гвоздевым и Б.О. Богдановым, освобожденными из «Крестов» (они были арестованы в конце января), а также думской социал-демократической фракции во главе с Н. Чхеидзе был создан Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов. К вечеру того же дня по призыву комитета был избран и сам Совет: по одному делегату от тысячи рабочих и по одному от роты солдат. Вскоре прибыло примерно 250 делегатов. Председателем Исполнительного комитета стал меньшевик Н.С. Чхеидзе, его заместителями – трудовик А.Ф. Керенский и меньшевик М.И. Скобелев. Большинство в Исполкоме Совета и в самом Совете принадлежало меньшевикам и эсерам. От большевиков в Исполком вошли А. Шляпников и П. Залуцкий – члены Русского бюро ЦК. В марте в него были кооптированы вернувшиеся из сибирской ссылки меньшевики Ф.И. Дан и И.Г. Церетели, социалист-революционер А.Р. Гоц, возглавивший фракцию эсеров в Петросовете.

27 февраля почти одновременно с созданием Петроградского Совета, лидеры либеральных партий в Государственной Думе образовали «Временный комитет для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями» во главе с М.В. Родзянко, в который вошло практически все бюро Прогрессивного блока, а также А.Ф. Керенский и Н.С. Чхеидзе. Временный комитет отправил царю в ставку для согласования текст Манифеста, содержавший пункт о создании «ответственного министерства». Как отмечал позднее П.Н. Милюков, попытка сохранения монархии за счет превращения ее в конституционную имела место в позиции либералов в эти дни, ибо многим казалось, что правительство без монарха, как привычного для масс символа власти, будет «утлой ладьей», которая сможет потонуть «в океане народных волнений» [7]. Но как уже не раз случалось в российской истории, не был использован, может быть, последний шанс, дарованный первому лицу государства. Николай II после долгих колебаний лишь в ночь на 2 марта решился подписать документ, но на этот момент это был акт «запоздалой мудрости», династической вопрос, по существу, уже решился. «Свершилось то, - писал В.М. Родзянко, - о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить» [8]. Последнее слово сказала армия. Опрос главнокомандующих фронтами и флотами, произведенный в ту же ночь начальников штаба Ставки генералом М. Алексеевым о возможности отречения царя от престола, выявил однозначную реакцию: это единственно верное решение, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии. Судя, например, по воспоминаниям А.С. Лукомского [9], определенную роль здесь сыграло то доверие, которое питала часть высшего генералитета к известным либералам – депутатам Госдумы и возникшему в ее недрах Временному комитету. Уже значительно позже П.Н. Милюков, успевший многое передумать, признал что «русские реакционеры совершенно правы, когда считают думских лидеров ответственными за успех революции» [10]. Позиция же руководства армии оказала воздействие на царя, побудив его 2 марта 1917 г. отречься от престола.

В ту же ночь в солдатской секции Петросовета был составлен и на следующий день опубликован «Приказ № 1», фактически выведший всю армию из-под начала командиров – офицеров и подчинивший петроградский гарнизон Петросовету. С крушением монархии рушилась и старая кадровая армия (к концу войны в русскую армию было отмобилизовано около 15 мил. человек), обусловив тем самым изначально бессилие формирующейся власти либералов.

В этот переломный для страны момент конституционно-демократическая партия 1 марта приняла решение: собирать ЦК ежедневно, а также «временно кооптировать в ЦК всех членов Государственного Совета, принадлежащих к конституционным демократам, и всех членов фракции кадетов»[11].

Постановления ЦК принимались в конце февраля – начале марта ежедневно. Они отражали реакцию партии на происходившие события, свидетельствовали о том, что кадеты играли важную роль в политическом процессе, и главным на тот момент для них являлся вопрос о власти.

В постановлении ЦК 1 марта 1917 года говорилось о том, что партия готова «предоставить себя в распоряжение Временного комитета Государственной Думы по исполнению различных поручений как в Петрограде, так и вне его». Уже тогда кадеты считали важным указать на необходимость: назначения в губернии комиссаров от Временного комитета Государственной Думы; опубликования постановления Временного Комитета Государственной Думы, особо от «Известий Совета рабочих депутатов» в особом официальном органе; объявления амнистии лицам, осужденным по политическим и религиозным преступлениям; охраны военным караулом посольств. Таким образом, конституционно-демократическая партия была готова к реформаторской деятельности и предлагала конкретные меры, которые необходимо было, по ее мнению, осуществить Временному комитету.

В ночь с 1 на 2 марта думский Временный комитет приступил к формированию Временного правительства. Последнее не могло быть сделано без санкции исполкома Петроградского Совета, руководство которого в соглашении с думцами видело некую легитимную основу их последующей деятельности и санкционировало предложенный состав правительства. В него вошли 12 человек, в том числе – 5 кадетов, трудовик Керенский, остальные – октябристы и близкие к ним. Главой правительства министром внутренних дел стал бывший руководитель Земгора кн. Львов, членами кабинета – П.Н. Милюков (МИД), А.И. Гучков (военный министр), А.И. Коновалов (торговли и промышленности), А.И. Шингарев (земледелия), А.А. Мануйлов (просвещения), В.В. Некрасов (путей сообщения), А.Ф. Керенский (юстиции) и т.д. Управляющим делами был назначен кадет В.Д. Набоков. Кадеты определили и состав юридического совещания, созданного из семи человек в марте 1917 г. для экспертизы законопроектов Временного правительства; возглавил его кадет Ф.Ф. Кокошкин, известный юрист-государствовед.

3 марта Центральный Комитет официально заявил, что «Временное правительство должно считаться имеющим законодательную и исполнительную власть» [12], в то же время предлагалось оставить в бездействующем состоянии Временный комитет Государственной Думы, не изменяя его.

В этот же день, рассматривая вопрос о личном составе министров, участники заседания пытались решить, не следует ли направить в качестве служащих на правительственную работу членов своей партии. Однако было принято решение: «Такого списка министрам не предоставлять, дабы обеспечить им в этом отношении свободу от всякого партийного вмешательства». Это свидетельствовало о том, что партия народной свободы не стремилась оказывать давление на своих министров и не настаивала на представительстве кадетов во всей вертикали власти.

На заседании ЦК 4 марта было принято несколько решения, наиболее важными из которых являлись постановления по вопросам о печати, местной администрации и др. Кадеты считали свободу слова и печати одним из важных достижений революции, поэтому выступали против любых ограничений прессы и решили «обратиться к Временному правительству и Совету рабочих и солдатских депутатов с просьбой принять меря к немедленному восстановлению возможности выпуска всех газет».

Важнейшим вопросом в те дни являлся вопрос о структуре власти, в том числе – на местах. В связи с этим, по вопросу о местной администрации ЦК кадетской партии принял специальное постановление:

а) просить депутатов из членов Государственной Думы, принадлежащих к фракции народной свободы, собраться и наметить тех представителей местной администрации, которые подлежали устранению;

б) просить князя Львова ранее назначения представителей новой администрации послать эмиссаров, преимущественно из членов Государственной Думы и Государственного Совета, с широкими полномочиями, вплоть до права смещения и временного замещения должностных лиц.

Это свидетельствовало о том, что уже в начале марта конституционно-демократическая партия беспокоилась о создании нового административного аппарата, который бы, по мере возможностей, носил легитимный характер и обеспечивал бы восстановление порядка на местах.

Таким образом, российские либералы не сумели предупредить социальный взрыв. И когда он произошел, либералы попытались привести его в «спокойное» политическое русло, восполнив вакуум легитимной власти, образовавшийся в связи с ликвидацией самодержавия. Но при этом, как заметил П.Н. Милюков , возникло одно из самых главных «противоречий» Февраля: нереволюционным либеральным партиям, стремившимся в основном к реформам и более успешному ведению войны, пришлось сначала «низлагать монархию», а потом, сформировав либеральное правительство, «все более подчиняться целям социализма» в лице другого института публичной власти – Петроградского Совета, без санкций которого новое правительство мало что могло предпринять. И П.Н. Милюков сделал вывод, предвосхитивший многие современные оценки: оба учреждения парализовали друг друга и вряд ли их сосуществование можно было назвать «двоевластием», скорее «безвластием», чреватым негативным последствиями и для революции, и для страны в целом.

Тем более, что одновременно происходили процессы, вообще характерные для революционных изломов: резко усилилась роль партий и общественных, инициативных организаций (различных самочинных комитетов), расширилось политическое пространство их деятельности, а так же широких масс с ориентацией на непарламентские, силовые методы борьбы и, наоборот, сужалась легитимная основа их действий. Разного рода «резолюции», как заметил позже один из эсеровских идеологов А.А. Минин, заменили «павший закон» [13].

Безусловно, Временное правительство пыталось влиять на ход событий. Были провозглашены широкие демократические реформы: политические права и свободы, политическая амнистия, отмена сословий, национальных и религиозных ограничений, смертной казни, упразднялись цензура, полиция, каторга. В мае-июне 1917 года была проведена земская реформа и первые в России всеобщие (бессословные) выборы в городские думы, приступившие к разработке новой муниципальной политики и демократических методов ее реализации (например, работа разноплановых представительных комиссий по профилю, совместные заседания с представителями местных Советов и т.д.). И вообще деятельность избранных демократическим путем местных самоуправлений в течение почти всего 1917 года являла собой попытку, во многом спонтанную, реализовать в своих регионах модель социального государства, которое, отказываясь от жесткой идеологически-административной опеки граждан, начинало вырабатывать по отношению к ним определенные социальные обстоятельства: равные гражданские права, гарантии от безработицы, государственная опека образования, здравоохранения, культуры и т.д.

В марте 1917 г. в собственность государства перешли кабинетские и удельные земли, в апреле были созданы для подготовки реформы земельные и продовольственные комитеты, фабзавкомы («для классового мира»). Затем были сформированы Экономический совет и Главный экономический комитет для государственного регулирования и стабилизации экономики, а также целый ряд министерств: труда, продовольствия, призрения и т.д. Но основные реформы откладывались до Учредительного собрания, созыв которого во многом увязывался с моментом окончания войны и которое должно было законодательно закрепить новый политический строй России.

Его конституционная неоформленность, а также неустойчивый, переходный тип социальной структуры общества, еще более дестабилизированной февральскими событиями, резко осложнили проблему политического выбора для российских партий. Одно очевидно: после Февраля все партии полевели, а монархические партии и организации, по существу, прекратили политическую деятельность. Правый фланг демократического лагеря заняли кадеты, превратившиеся в «правительственную» партию. Партия октябристов распалась еще в 1915 году. Попытки возродить ее в 1917 г. в виде республиканско-демократической (И.И. Дмитрюков, П.И. Путилов, Ю.П. Гессен, С.И. Соколовский и др.) и либерально-республиканской (А.И. Гучков, М.В. Родзянко, Н.В. Савич и др.) дальше разработки проектов программ не пошли. Видные октябристы (А.И. Гучков, М.В. Родзянко, И.В. Годнев) входили в первые составы Временного правительства, в основном поддерживая кадетскую платформу.