Флерова молчит.

ВАДИМ. Только честно.

ФЛЕРОВА. Нет.

ВАДИМ. Честно.

ФЛЕРОВА. Сволочь не может быть несчастной. А ты очень не­счастен, Вадим.

ВАДИМ. С каких это пор?

ФЛЕРОВА. Давно.

ВАДИМ. Это вы что, «башмачок» вспомнили?

ФЛЕРОВА. Какой башмачок?

ВАДИМ. В первом классе. Когда я не смог прочитать слово "баш­мачок". Откуда я знал, что это за штука, "башмачок"?

ФЛЕРОВА. В старое время говорили не ботинки, а башмаки. У Зо­лушки был "башмачок"...

ВАДИМ. Вы мне тогда объяснили... но они-то смеялись надо мной. И учительница смеялась! Почему они смеялись?

ФЛЕРОВА. Вадим, мы все слишком любили тебя, и ты привык быть везде главным: и здесь, у нас, и в Доме ребенка. Как мы с Анфисой останавливали тебя, как мы пугались твоего высокомерия. Ты помнишь: "Дурак!, - кричал ты детям, - Дурак, не видел автобуса. А я в авто­бусе ехал, и в трамвае ехал!.." А они слушали тебя, раскрыв рот. Знаешь, как ты знакомился? Подходил и говорил: "Здравствуй, это я!" И когда однажды тебе ответили: "Ну и что же, что ты? Тоже мне. Художественный театр!", ты две недели не ходил в детский сад.

ВАДИМ. И правильно! И не надо было вообще туда идти! Первым! Первым надо быть! А меня даже мать родная продала!

ФЛЕРОВА. Что значит продала?

АДА. Ты о матери говоришь!

ВАДИМ. Продала. Подженилась. С этим своим замполитом! Я со школой в колхоз уехал. "Возвращайся скорее, сынок. Я уснуть не смогу, если тебя в комнате нет..." Быстро нашла, чтоб в комнате был... Жизнь свою понимаете, устраивала, а я им мешал!