§ 3. Критерий оценки в социальной практике

Люди в своей практической деятельности не ограничиваются оценкой истинности или ложности применяемых ими знаний. Они, чтобы преуспеть, должны оценивать свою деятельность и с другой точки зрения — насколько достаточные результаты соответствуют че­ловеческим потребностям и удовлетворяют их. В практике реализуется ценностное отношение человека к действительности: социальный мир по отношению к человеку выступает не просто как объект познания, но и как определенные ценности жизни и культуры, требующие со­ответствующего к ним отношения. Поэтому люди в своей практичес­кой деятельности должны руководствоваться не только истиной (как при познании), но я тем, какую пользу она им приносит. Методы и средства социальной практики нуждаются в оценках на предмет их эффективности, их значения для человека и общества. Причем человек «мерит жизненные обстоятельства теми мерками, которые составляют его, человека, социальную сущность, мерками, которые присвоены, интериоризованы им, превращены в собственные качества. Более того, оказывается, что иных способов мерного, являющегося сугубо социальным, отношения к действительности у людей вообще нет».²⁹⁰

Если мы согласны с тем, что критерием истинности познания является практика, мы должны знать и то, что служит критерием оценки самой практики.

Обычно на практику переносятся познавательные критерии, в частности говорится о рациональности, разумности практики, об ис­тинности, правильности того или иного курса практической деятель­ности, ее результатов. Даже этнометодология, отказываясь от критерия научной рациональности, все же связывает оценки методов построения практической деятельности с опытом, духовно-субъективными функ­циями человека. Не принимая традиционного понятия рациональности по отношению к практике и социальному поведению, этнометодологи не осмеливаются, однако, рассматривать их как иррациональные. Они ищут рациональность в свойствах самой практики и находят их в представлениях индивида о социальном мире (социальном порядке), которые приобретают характер норм, правил взаимодействия людей и, следовательно, форму общезначимости (объективности в этом смыс­ле). Поскольку эти правила и нормы конструируются самими людьми, то и социальный порядок в обществе поддерживается нс какими-то вне представлений людей находящимися объективными законами, а способностями самих людей убедить друг друга в том, что общество реально существует, что в нем имеются социальные нормы, опреде­ленный порядок.²⁹¹

В итоге получается, что критерий рациональности практики оста­ется в пределах духовного, понятого как мир повседневного здравого смысла. И традиционная социология, и этнометодология критерий социальной рациональности из сферы практики возвращают обратно в лоно духовно-субъективного: первые — в сферу разума, вторые — в область коллективного опыта (традиций, норм морали и т.п.), по­мещаемого между инстинктами и разумом. Сначала критерий истин­ности (рациональности) социологического познания низводится до уровня рациональности практики, а затем критерий рациональности последней переносится в субъективно-психическую сферу. Логический круг (критерий рациональности познания — в опыте, критерий раци­ональности опыта — в методах его познания) не прерывается, крите­рий оценки практики не покидает пределы субъективного духа, не выходит к объективным параметрам практики.

Что же представляет собой критерий оценки самой практики? Отвечая на этот вопрос, необходимо иметь в виду, что замещение людьми явлений социальной реальности их духовными смыслами и значениями, возведенное в феноменологической социологии в абсо­лют, на самом деле имеет свои истоки в объективной практической процедуре, в процессе которой одни социальные формы замещаются другими, реальные социальные эквиваленты выступают идеальными представителями общественной сущности тех или иных явлений. Та­кого рода представители, или эквиваленты (эталоны), являются сред­ствами объективной оценки практики в отличие от средств оценки познавательной, духовной деятельности.

Оценки практики складываются в ходе объективной общественно-исторической деятельности, хотя кажутся результатом общественной конвенции, согласования смыслов и значений, передаваемых людьми различньш социальным действиям, актам повседневной жизни, при­обретающим вид моральных норм, традиций, обычаев и т. п.

В анализе практического отношения человека к социальной дей­ствительности нельзя ограничиваться лишь субъективными критериями, важно найти лежащие в их основе объективные принципы и, соответственно, ценностный подход к практике обосновать и объяс­нить научными предпосылками. Научное понимание мира ценностей и ценностных ориентации не лишает их собственной специфики, их особенностей как иного, отличного от научного способа освоения социального мира. Но без науки, научно-социологического подхода невозможно выйти на объективные оценки мира человеческой прак­тики.

Критерии такого рода оценок могут исходить, с одной стороны, из состояния социальной силы самой практической деятельности (про­изводительная сила труда, потребительная сила общества и т.п.), с другой — из состояния результатов практической деятельности. Пос­ледние, в свою очередь, могут быть оценены на основе: а) затрат на их создание и б) их полезности, потребительной стоимости. Оба под­хода связаны с использованием человека и его общественных свойств в качестве меры социальных вещей, хотя по своей социальной сущ­ности они противоположны: стоимостные оценки противоречат оцен­кам полезности, и наоборот.

Если иметь в виду экономические ценности, получившие в наше время название «стоимости», то экономическая наука решила задачу их объективной оценки. Все то, что представляет собой материализо­ванный продукт человеческого труда и выступает как стоимость этого продукта, определяется общественными затратами труда на его про­изводство. Последние измеряются вполне объективной мерой — про­должительностью общественного времени и труда, взятыми в той или иной форме. Время же не только мера жизни, деятельности человека, но и мера его развития — пространство этого развития.

Экономические ценности являются одновременно социальными и могут, следовательно, оцениваться на основе объективных критериев, присущих первым, т. е. затратами общественного труда и времени, их структурой. Больше того, стоимость в своей сущности и для опреде­ленного общества выступает социальным критерием не в меньшей степени, чем полезность благ, имеющая непосредственное отношение к нуждам человека, его жизненным потребностям. Так, стоимостными мерками объективно оценивается состояние социального равенства и неравенства, причем не только в качественном, но и количественном отношении.

Норма прибавочного продукта и прибавочной стоимости, выра­женная в соответствующих пропорциях и соотношениях прибавочного и необходимого рабочего времени, является надежной мерой состояния социального развития общества, уровня присвоения труда одних клас­сов другими социальными группами, количественным выражением социального неравенства. Этот критерий вьфажается в различных фор­мулах нормы прибавочной стоимости:

прибавочная стоимость прибавочная стоимость прибавочный труд

----------------------------- ; ------------------------------ ; ------------------------

переменный капитал стоимость рабочейсилы необходимый труд

Вполне очевидно, что этот критерий (пропорции затрат общест­венного труда) может успешно использоваться и в социологии, осо­бенно в прикладном анатизе социальных результатов деятельности общества, его социально-классовых и иных общественных групп, кол­лективов предприятий. Например, на предприятии можно обнаружить, какая часть стоимости вновь производимой продукции остается v рабочих и какая — образует стоимость прибавочного продукта. Если доля первой части составляет 30%, то норма прибавочного продукта составляет более 200%. Это не может не отражать состояние социаль­ного развития коллектива, уровень социального неравенства в обще­стве в целом.

Задача состоит в том, чтобы перевести стоимостные критерии, показатели и измерители с экономического на социологический язык, причем так, чтобы социальный анализ был продолжением и заверше­нием экономического анализа и в определенной мере — его предпо­сылкой и результатом.

Стоимость и, соответственно, оценка социальных результатов через затраты труда на их достижение дают для социального анализа практики многое, но далеко не все. Дело не только в том, что многие блага, будучи полезными для человека, не являются результатом труда. Да и полезность самих результатов трудовой и иной деятельности далеко не исчерпывается затратами труда. Потребительная стоимость продукта не имеет прямого отношения к затратам труда на его про­изводство. Она непосредственно связана с существованием и развити­ем человека. Нет нужды доказывать, сколь важное значение имеет решение этой проблемы для социологии, в которой социальные цен­ности, человек и человеческое измерение занимают центральное место.

Потребительная стоимость, непосредственно удовлетворяющая жизненные потребности человека (потребление и воспроизводство жизни человека касаются непосредственно потребительной стоимости, а не стоимости продукта), не может быть выражена в затратах труда, между ними не может быть отношения соответствия, т. е. стоимость нельзя определить через полезность, и наоборот. Здесь нужен другой критерий, причем проблема его объективности стоит намного острее, чем при измерении стоимости. Ведь потребительная стоимость без субъективного отношения к ней со стороны человека, без его оценок субъектом перестает быть предметом потребления, перестает соответ­ствовать своему назначению, своему понятию.

Экономическая наука не предложила приемлемого решения этого вопроса: она или ограничивается ранжированием подезностей по сте­пени их насущности для человека и не выходит за пределы субъек­тивных критериев, или, пытаясь преодолеть субъективный принцип, обращается к тем же затратам труда, при помощи которых определяет и измеряет стоимость, делая эти затраты объективной мерой и для полезностей, потребительных стоимостей.

Социология при анализе социатьных ценностей или ценностных ориентации человека обычно категорией затрат труда не пользуется. Социологи довольствуются ранжированием субъективных оценок: те или иные социальные ценности (социальные функции, роли) ставятся по их значимости для человека на определенное (первое, второе, третье и т.д.) место, и это считается их «измерением». Такое «измерение», конечно, далеко от того, чтобы отражать объективную количественную сторону социальной действительности. Имея в виду подобную проце­дуру при оценке экономических благ, К. Маркс не согласился с тем, чтобы назвать ее измерением полезности этих благ. «Человек, — писал он, — накладывая на известные предметы внешнего мира... штемпель "благ", все более и более сравнивает эти "блага" между собой и ставит их в известный ряд сообразно иерархии своих потребностей, т. е,, если угодно, "измеряет" их». Однако речь здесь не идет о «развитии действительной меры этих благ, т. е. о развитии меры их величины... о том, что вообще понимается под "измерением стоимости"».²⁹² Когда речь идет о потребительной стоимости, полезности вещи, то нет ни­каких оснований утверждать, что она определяется затратами труда на се производство. Рабочее время, необходимое для производства предмета, не выражает степень его полезности. В случае измерения полезности затратами, мы имели бы дело с определением ее стоимости, а не потребительной стоимости. Эти затраты, будучи необходимьми и для производства потребительной стоимости предмета, ее, однако, не определяют. Наоборот, они сами определяются потребительной стоимостью предметов, необходимых для общественного или индиви­дуального потребления. Так, если рассматривать продукт индивиду­ального потребления по отношению к рабочему со стороны потреби­тельной стоимости, то доля рабочего в стоимости продукта определя­ется не стоимостью, а потребительной стоимостью продукта, т.е. не затраченным на него рабочим временем, а его свойством сохранять живую рабочую силу в дееспособном состоянии.

Эффективность этой рабочей силы, зависящей от полезных свойств жизненных благ и средств, предназначенных для удовлетво­рения потребностей людей, выражается количеством того дополни­тельного труда, который потребовался бы, если бы человек при реа­лизации своей рабочей силы в труде производил продукт, достаточный лишь для собственного содержания, для воспроизводства своей рабо­чей силы. Поскольку потребляемые человеком средства жизни и раз­вития позволяют ему повышать продуктивность своей рабочей силы (затраты труда на воспроизводство своей рабочей силы меньше вы­свобождаемого этой рабочей силой труда), т.е. содержать не только себя, но и других, то это приращение по мере повышения полезности (эффективности) применяемой рабочей силы можно рассматривать как сэкономленный для общества труд, как незатраченный другими для обеспечения себя жизненными средствами потенциальный производи­тельный труд. Иначе все члены общества должны были бы непосред­ственно участвовать в материальном производстве, чтобы доставлять себе жизненные средства.

Названный сэкономленный, высвобожденный из сферы матери­ального производства труд, сэкономленное рабочее время составляют базовую, исходную объективную количественную меру полезности всего того, что человек создает и использует в своей жизни и деятель­ности. Экономия времени может и должна быть представлена не только экономическим, но и социальным измерителем результатов общественной практики, развития самого человека, его свойств и ка­честв. Мы исходим из того, что мера полезности, представленная в экономии времени, применима и к социальным ценностям,

Всякая социальная деятельность, протекающая за пределами ма­териального производства, совершается во времени, предполагает за­траты этого социального времени, представляющие собой превращен­ную форму сэкономленного базисного рабочего времени. Социальные ценности, полезность социальных результатов могут быть измерены не только сэкономленным рабочим временем, но и количеством эко­номии самого социального времени, которая достигается благодаря этим ценностям внутри сферы социального. Причем их социальная эффективность будет тем выше, чем больше экономии достигается применением той или иной ценности по сравнению с затратами труда и временем на ее создание или освоение. С одной стороны, полезность социальных мероприятий оценивается их способностью при наимень­шей затрате сил дать наибольшие и наиболее прочные результаты, с другой — этого рода результаты получаются при максимальной эко­номии сил. Так, полезность научного знания как духовной ценности сводится к тому, что его использование дает обществу больше, чем общество затрачивает на его создание. По мнению Ф. Энгельса, «толь­ко один такой плод науки, как паровая машина Джемса Уатта, принес миру за первые пятьдесят лет своего существования больше, чем мир с самого начала затратил на развитие науки».²⁹³

Можно и нужно ввести в социальную науку наряду с понятием производительной силы труда категорию «социальная сила» челове­ческой деятельности, научиться ее измерять так же, как измеряем производительную силу экономической деятельности и полезностей: средств и предметов труда, самого человеческого труда, приемов и форм организации экономической деятельности и т. п. Сила социаль­ного порядка, начиная от средств и приемов социальной деятельности, форм ее организации и кончая самой деятельностью, измеряется тоже экономией времени, но уже не экономического, а социального. Она возникает из того, что социальная полезность при ее использовании человеком способна высвободить социального времени больше, чем его затрачивается на ее создание и функционирование.

Проблема, стало быть, сводится к тому, чтобы научиться, во-первых, определять высвобождаемое, сэкономленное время в сфере собственно социальной деятельности и, во-вторых, измерять затраты социального времени на получение указанного эффекта. Сопоставление сэконом­ленного социального времени с его затратами позволяет устанавливать эффективность как самой социальной деятельности человека, его со­циальных качеств, так и средств и форм этой деятельности.

Когда оценивается эффект организации научного труда, то реше­ние вопроса опять-таки сводится к определению экономии труда. Объединение ученых в небольшую исследовательскую группу для решения одной интересующей их задачи может заменить труд целого института с его формально разделенными и плохо взаимодействующими отдела­ми, подотделами, секторами и другими частями. Объем этого замеща­емого, а следовательно, незатраченного, сэкономленного труда и будет мерой полезности той или иной организационной формы как способа совместной научной деятельности.

«Силу», ценность социальной или иной организации людей можно определить подобным же образом. Так, умелость отдельного воина-всадника оценивается тем, что он одерживает победу над одним или большим количеством менее надежных и подготовленных наездников. Например, два мамелюка, обладающих высоким индивидуальным ис­кусством верховой езды, по словам Наполеона, всегда побеждали трех французских кавалеристов. Однако тысяча французских всадников всегда побивала полуторатысячную конницу мамелюков.²⁹⁴ Сила орга­низованности полка французской конницы в отличие от иррегулярной конницы мамелюков в этом случае составила пятьсот высвобождаемых всадников, т.е. французы на каждый полк конницы за счет опреде­ленной системы организации экономили пятьсот кавалеристов. Затра­ты же на создание организационных преимуществ регулярной конницы не идут ни в какое сравнение с указанной экономией.

Можно было бы привести еще много примеров измерения соци­альных ценностей, своеобразной общественной силы социальной дея­тельности экономией тех или иных затрат и ресурсов общества. Однако частные случаи такого рода измерений должны быть выведены из общего принципа и обоснованы им.

Этим принципом, как следует из сказанного, является экономия времени как формы бытия общества, меры его жизни и деятельности. Полезность всего того, что создается и используется человеком, сво­дится к тому, в какой мере экономится время при получении того или иного экономического или социального результата. Его полезность измеряется экономией времени, оставшейся после вычета из этой эко­номии затрат времени, связанных с ее достижением. В общем виде полезность, или ценность блага, можно выразить формулой: П = Э - 3, в которой «Э» будет означать объем полученной экономии времени, а «З» — затраты времени на создание того или иного блага с указан­ным эффектом, экономией (на единицу или весь объем этого эффекта).

Сведение полезности результатов деятельности человека и обще­ства к экономии времени позволяет соизмерять самые различные об­щественные явления, в том числе экономические и социальные, пере­водить оценки с экономического языка на социологический и обратно. Вместе с тем общий принцип каждый раз должен быть конкретизи­рован, должны быть найдены производные из него формулы, пригод­ные для его приложения к специфическим областям общественной жизни.

Применительно к обществу в целом, рассматриваемому абстракт­но, вне классов, принцип экономии времени как способ измерения уровня социального развития общества может быть выражен в рас­пределении времени общества между занятым в материальном произ­водстве населением и остальным населением. Время занятых в мате­риальном производстве будет рабочим временем общества, а время занятых вне материального производства — свободным временем об­щества. В этом случае последнее было бы сэкономленным от матери­ального производства временем, а рабочее время — затрачиваемым на то, чтобы общество имело свободное время для других дел, для соб­ственного социального развития. Сэкономленное время за вычетом рабочего времени представляет собой меру экономического и соци­ального развития общества,

Так, если в стране в данный период лишь 1/3 часть населения занята в сфере материального производства, а в прошлом численность занятых в нем, т.е. производительных, работников равнялась 2/3 на­селения, то в прошлом свободное от материального производства время составляло 1/3 всего времени общества, теперь же — 2/3 этого времени. Следовательно, общество намного увеличило время, за счет которого все молодое поколение стало приобретать среднее образова­ние, а значительная его часть — высшее. Общество, следовательно, выделяет достаточно много свободного времени для развития науки, искусства, для выполнения управленческих и других функций.

По-иному выглядит распределение времени применительно к от­дельному индивиду, например рабочему. Если бы равномерно распре­делить рабочее время общества между всеми трудоспособньши чле­нами общества, то все работники могли бы иметь 2/3 времени для труда в непроизводственной сфере и для досуга, т.е. 2/3 времени деятельности было бы у них свободным. Результатами своего труда рабочий сэкономил бы для себя больше времени, чем тратил его на материальное производство. И эта разница была бы мерой как его социальной, так и его производительной силы, т. е. мерой его эконо­мического и социального развития.

На деле же у отдельного производительного работника время распределяется по-иному. Пока рабочий день на производстве сохра­няется в прежней продолжительности, в распоряжении рабочего оста­ется лишь 1/3 времени в качестве свободного времени, т.е. те 2-3 часа, которые он получил за счет сокращения продолжительности рабочего дня с 10-12 часов до 7-8 часов. Последние 20-25 лет рабочий день в стране практически не сокращается. Из выросшего объема свободного времени всего общества рабочий не получил ни минуты.

Но он мог его получить. Для этого нужно было прирост трудовых ресурсов использовать не в непроизводственной сфере, где и так на­копилось очень много управленцев, а в отраслях материального про­изводства. Только за счет этих новых работников можно было бы сократить недельное рабочее время каждого.

Этого не происходит потому, что труд рабочего сверх труда, необходимого для его собственного содержания, превращается в сэ­кономленное им, но не достающееся ему время неучастия других в материальном производстве. Это время возлагается в определенных социально-экономических условиях на самого рабочего и получает форму прибавочного времени его труда и одновременно форму сво­бодного от материального производства времени других членов общества. Тогда прибавочное рабочее время занятых в материальном про­изводстве будет базисной величиной сэкономленного рабочего време­ни тех, кто освобождается от труда в материальном производстве, т.е. становится свободным временем последних. Формула нормы прибавочного рабочего времени:

прибавочное рабочее время

------------------------------------

необходимое рабочее время

переведенная на язык нормы свободного времени, приобретает иной вид:

свободное время (прибавочное рабочее время)

------------------------------------------------------------

рабочее время

В этой формуле свободное время будет мерой приобретенного развития одной частью общества, а необходимое рабочее время — потерянного развития другой частью населения, поскольку прибавоч­ное рабочее время одних переходит в свободное время других, т.е. превращается в их свободное время.

Если свободное время, тождественное прибавочному рабочему времени, как своей исходной основе, соотнести со всем рабочим временем (а не только с необходимым), то норма свободного времени неизбежно модифицируется и искажается (уменьшается). При таком сопоставлении она никогда не может подняться до 100% и выше, что не соответствует действительности, ибо необходимая часть рабочего времени никогда не сведется к нулю. Это обстоятельство скрывает факт присвоения прибавочного рабочего времени людьми, освобожденными от материального производства, для которых прибавочное время рабочих превращается в свое свободное время.

Еще больше искажает норму свободного времени исключение из этого времени всякой регламентируемой деятельности работников непроизводительной сферы, т.е. времени исполнения разного рода не­преложных обязанностей в этой сфере. Все «рабочее» время занятых в науке, культуре, просвещении, государственном управлении вклю­чается в этом случае в рабочее время общества, и, следовательно, на стороне свободного времени человека остается два-три часа досуга.

В социологической литературе, к сожалению, отсчет свободного времени обычно ведется от эмпирически взятого времени отдельного индивида. Казалось бы, что таким образом рассматриваемое свободное время, наиболее доступное измерению, и должно быть положено в основу его количественного анализа. На деле же такой исходный пункт не дает каких-либо серьезных познавательных результатов. (Свободное время эмпирического индивида в указанном смысле во все времена обычно колеблется между 2-3 часами.)

Так, понятое свободное время вряд ли может служить показателем социального прогресса. Вполне возможно, что у члена общины его было намного больше, чем у современного рабочего. В действительности же время занятых в непроизводственной сфере, в том числе их фиксиро­ванное время работы, относится к свободному времени общества. Посредством этого времени развивается родовая сущность человече­ства (хотя сначала его меньшей части), представляющей все общество.

Оценивая ситуацию с этих позиций, можно установить, что в недалеком будущем численность занятых в отраслях непроизводствен­ной сферы сравнится у нас с количеством работников материального производства, а в дальнейшем непроизводительных работников будет больше, чем производительных. Если ко времени последних прибавить время незанятого в народном хозяйстве населения и это суммарное время представить в его отношении к рабочему времени общества, то норма свободного времени общества (1988 г.) составит:

286,7 - 92,1 х 100

--------------------- = 211%.

92,1

Числитель этой дроби выражает общую численность незанятого в материальном производстве населения, а зна­менатель — число рабочих и колхозников.²⁹⁵

По-другому выглядит норма свободного времени у населения, занятого в народном хозяйстве. Отношение времени непроизводитель­ных работников как формы свободного времени общества к количеству времени производительных работников достигает 100%, когда числен­ность тех и других уравновешивается. Свыше ста процентов эта норма поднимается при превышении числа непроизводительных работников над численностью занятых в материальном производстве. При другой общественной организации труда, преодолевшей его социальное раз­деление на производительный и непроизводительный, теперешнюю сумму рабочего времени можно было бы доставлять, если каждый из занятых в народном хозяйстве работников мог бы отдавать производ­ству жизненных благ не более четырех часов, а остальное время — другим видам непроизводительной деятельности и досугу. При этом общество сэкономило бы громадный объем своего времени, занятого десятками миллионов лиц аппарата управления и других отраслей мало полезной деятельности.

В последнем случае рабочее время каждого работника выступало бы необходимым по условиям и требованиям общественного потреб­ления, удовлетворения общественных и личных потребностей. Приба­вочное время стало бы присваиваться самим работником, превратилось бы в его свободное время. Оно стало бы идеальной мерой, идеальным масштабом развития каждого человека, его личности. Пока же приба­вочное рабочее время, взятое по отношению к необходимому рабочему времени, свидетельствует, скорее, о величине отнятого свободного времени у одних и приобретаемого свободного времени другими. Она и составляет масштаб, или «цену», социального равенства и социаль­ной справедливости. Только для одних она является масштабом нера­венства, несправедливости, для других, наоборот — приобретаемого преимущества в развитии. Но в том и другом случае названные соци­альные качества, или ценности, получают объективную оценку, свою действительную меру.