З.С.Арухов к.Ф.Н. (Дагестан) Новые ориентиры политики сша в отношении стран исламской «дуги нестабильности»

Для многих немусульманских стран проведение последовательной политики по отношению к исламу становится необходимой потреб­ностью, поскольку в структуру их внешней политики все чаще вовле­каются конфликтные ситуации, развивающиеся в рамках так называе­мой «дуги нестабильности» или «дуги кризиса», включающей Балканы, Кавказ, Северную Африку, Ближний Восток, Центральную и Южную Азию. Пояс нестабильности образовался в результате того, что к настоящему времени в Боснии, Чечне, Нагорном Карабахе, Алжире, секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан, Южном Ливане, Аф­ганистане и Кашмире имеют место сложные конфликты, в которых зна­чительную роль играет исламский фактор.

Несмотря на то, что ситуация в каждом из этих регионов имеет свой собственный исторический, этнический и политический кон­текст, их общая особенность заключается в том, что различные ис­ламские силы стремятся к утверждению собственной идентичности, ими преследуются политические цели и они выступают как против по­литики немусульманских режимов, так и против собственных прави­тельств. Об этом свидетельствуют, в частности, выступления му­сульман против сербов в Боснии, чеченцев против русских в Чечне, азербайджанцев против армян в Нагорном Карабахе, радикальных па­лестинских исламских групп против евреев, мусульман против инду­сов в Кашмире.

Имеются случаи, когда исламские группы противостоят сущест­вующим режимам в самом мусульманском мире, например, в Алжире и Египте. Более того, деятельность исламских экстремистов отмечает­ся и вне «дуги нестабильности», что выражается чаще всего в тер­рористических действиях членов исламских группировок в западных странах. Картину дополняют воинственные исламские режимы в Иране и Судане, которые проповедуют и экспортируют радикальные идеи ис­лама, направленные против светских правительств в мусульманском мире и за его пределами. Наиболее вероятно, что появление специ­фических политических, этнических, религиозных и культурных конф­ликтов, которые особенно усилились после периода холодной войны, подтверждают теорию «столкновения цивилизаций» С.Хантингтона. Тем не менее, очевидно, что в современных условиях в политике должны детальнее учитываться религиозные, этнические и культурные факто­ры, на которые не обращалось особого внимания в период биполярной конфронтации между США и СССР.

В этом контексте США, претендующие на лидерство в западном мире, в отношении ислама избирают политику, которая в первую оче­редь учитывала бы направления угроз, исходящих от так называемой мусульманской «дуги нестабильности». В связи с этим, уже с начала 90-х гг. признавалось, что быстрое увеличение числа местных и ре­гиональных конфликтов в указанной зоне угрожает, прежде всего, американским интересам, так как здесь располагаются большие запа­сы нефти и природного газа, стратегические маршруты трубопрово­дов. Исходя из этого, с начала 90-х гг. США проводили военные ак­ции в Персидском заливе, чтобы ослабить влияние агрессивных режи­мов, изменить баланс сил и защитить собственные интересы в этом регионе. Объясняется это тем, что в XXI в. потребности в энерго­носителях увеличатся, тем более, если учитывать неуклонное эконо­мическое развитие и доминирующую роль в региональной и мировой политике таких стран как Китай и Индия.

Приоритеты американской политики в отношении мусульманских стран и регионов логичнее было бы рассматривать с точки зрения интересов и категорий глобальной американской геостратегии, одна­ко в данном случае представляет интерес специфика выработанных США подходов и их соответствие парадигме развития конфликтов в указанной зоне. С учетом этого, рассмотрим некоторые ключевые элементы, составляющие основу новой американской политики в му­сульманском мире, что в некоторой степени позволит определить возможные направления и характер грядущих изменений. Прежде все­го, следует выявить причины появления основ новой политики США в этом регионе, чтобы соотнести их важность с необходимостью прин­ципиальных изменений в этой сфере.

Согласно логике новой американской политики, продолжение конфликта в Боснии могло бы вызвать более масштабную войну на Балканах с серьезными последствиями для европейской безопасности, НАТО и России. Затяжной конфликт в Чечне мог подорвать стабиль­ность России и отклонить Москву от курса демократизации и эконо­мических реформ. Конфликт в Нагорном Карабахе может втянуть в не­го Турцию на стороне Азербайджана против Армении, что связано с риском российского вмешательства, что, в свою очередь, может выз­вать напряжение в отношениях между Турцией, Европой и США. Низло­жение алжирского режима исламскими экстремистами создало бы опас­ный прецедент в Магрибе и арабском мире в целом с серьезными пос­ледствиями для европейских стран, особенно для Франции с ее боль­шим процентом иммигрантов из стран Магриба. При отсутствии реаль­ного и своевременного прогресса в арабо-израильском процессе в Палестине, Сирии и Ливане, такие радикальные группы как «Хамас» палестинский «Исламский джихад» и «Хезболлах» могут приложить максимальные усилия для того, чтобы сорвать все прежние достиже­ния в этом вопросе. Более того, отсутствие позитивных результатов имело бы серьезные последствия для Египта, важнейшей составляющей в структуре арабо-израильского мира, непосредственно находящегося перед угрозами мусульманских экстремистов.

Опасная ситуация сохраняется в Кашмире, в котором напряжен­ные отношения между мусульманской и индусской общинами могут от­разиться на пакистано-индийских отношениях и привести к другому военному конфликту. Ситуация в Афганистане, где стремящиеся к власти различные исламистские группы могут оказать отрицательное воздействие на развитие ситуации в Узбекистане, Туркмении, Таджи­кистане, в которых после развала Советского Союза этнические по­селения русских разрешают новую для себя ситуацию, сложившуюся практически во всех этих центральноазиатских республиках. Исламс­кие теократические режимы в Иране и Судане продолжают искать воз­можности экспорта идей фундаментального ислама за пределами своих национальных границ.

Понимание логики развития ситуации в этих регионах в середи­не 90-х гг. рассматривалось в США в качестве необходимого условия для выработки основ эффективной политики в отношении ислама и му­сульманских государств. Главные подходы в этом направлении своди­лись к тому, что правительство США стремилось не рассматривать ислам как очередного соперника, противодействующего Западу или представляющего угрозы миру во всем мире, так как это было бы слишком упрощенным восприятием сложных проблем. Более того, такое восприятие инициировало бы появление экстремистских тенденций со стороны исламских движений. При этом отмечалось, что Иран к этому времени уже заявил о том, что Запад и особенно США противостоят исламскому фундаментализму подобно тому, как ранее такой же вызов был брошен коммунизму. Такая постановка вопроса американцами признавалась ошибочной, ибо продвижение прежней политической ли­нии могло усилить процесс исламского возрождения. Это подтвержда­лось решениями международной исламской конференции в Хартуме в марте 1995 г., на которой возрождение ислама расценивалось как ответ на политику Запада и США, усмотревших в исламском движении мощную политическую силу в новой холодной войне. Согласно амери­канским подходам, холодная война не могла быть заменена новым противоборством между исламом и Западом, так как эра крестовых походов была закончена и в течение долгого времени какой-либо конфронтации не отмечалось.

Вместе с тем, повсюду в странах Ближнего Востока и Северной Африки действуют различные группы или движения, стремящиеся пре­образовать их общества в соответствии с исламскими идеалами, хотя имеется значительное разнообразие в том, как эти идеалы выражены и каким образом они реализуются. Больше половины мусульман мира проживает в арабских странах, в которых они имеют свои лингвисти­ческие, этнические, расовые и культурные особенности. Большие му­сульманские поселения имеются на юге и юго-востоке Азии, Китае, странах Африки. Кроме того, сам мусульманский мир имеет внутрен­ние отличительные особенности, так как он разделен на многочис­ленные секты и направления, каждое из которых развивается в осо­бой культурной и этнической среде. Таким образом, трудно обнару­жить какую-либо религиозную блоковую монолитность или выраженные совместные международные усилия исламских групп и движений. Одна­ко США серьезно обеспокоены по поводу иранской эксплуатации дея­тельности экстремистских исламских групп в регионе и суданской роли в поддержке таких же радикальных групп в Северной Африке.

Естественно, усиление координации действий между такими режимами и экстремистскими группами и их обращением к тактике терроризма потребовало бы дополнительного напряжения и бдительности.

Вместе с тем, американцы теперь уже признают, что наибольшую роль в расширении влияния подобных групп играет социальная несп­раведливость, недостаток экономической, социальной, образователь­ной, и политической возможностей, при которых ряды экстремистов растут за счет новых контингентов.

Согласно американской стратегии, правительства мусульманских государств, которые будут стремиться к расширению рамок своего политического участия в проблемах региона, могли надеяться на благосклонность США. В то же время, американцы не могли допустить того, чтобы эти режимы использовали такую возможность исключи­тельно для прихода к власти и установления политического господс­тва. Региональными союзниками США безотносительно религиозной принадлежности могли стать режимы, отрицающие террористическую практику, не угнетающие религиозные и этнические меньшинства, выступающие за мирное решение конфликтов и не нарушающие у себя в странах принятые стандарты прав человека. Подчеркивалось, что именно по этим причинам США предъявляют претензии и имеют напря­женные отношения со светскими правительствами Ирака и Ливии, так как религия якобы не определяет характер отношений США с другими странами.

Однако, несмотря на то, что данный подход, казалось бы, сос­тавлял основу американской политики в мусульманском мире, США на рубеже XXI в. пытаются искать новые подходы эффективного проти­востояния вызовам, исходящим от стран и сил, относимых к «дуге нестабильности». Поиски дополнительных мер, способных активизиро­вать ключевые позиции текущей американской политики, планирова­лось вестись с учетом ряда принципиальных направлений в этой об­ласти. Во-первых, речь шла о принятии мер организационного харак­тера. В соответствии с этим, перед различными структурами США ставилась задача лучше понять глубину и сложность сил при органи­зации деятельности в странах, входящих в «дугу нестабильности», и, таким образом, формировать основы реалистичного и эффективного политического планирования. Приоритеты принадлежали ЦРУ и ФБР, которые должны были сосредоточить усилия по информационному обес­печению эффективной политической деятельности в этой ключевой об­ласти. При проведении политики против терроризма, финансовых и иных механизмов поддержки экстремистских групп весьма важно было определить главный центр координации политической деятельности в этом направлении. Роль своеобразного штаба по планированию такой политики выполнял Государственный департамент США. В свою оче­редь, американская дипломатическая служба главным образом должна была проводить необходимую экспертизу актуальных проблем, изучать ситуацию в соответствующих странах и регионах, готовить кадры специалистов со знанием восточных языков с особым акцентом на турецкий и персидский языки. Во-вторых, американцам следовало про­вести различие между понятиями «ислам» и «экстремизм».

Наряду с принятием ислама в качестве одной из мировых вероу­чений с его господствующим принципом толерантности и признанием «людей Писания» американская политика должна была настоятельно дифференцировать позитивные исламские тенденции и деятельность групп и режимов, которые работают против американских интересов, покровительствуя терроризму, насилию, репрессиям и формам автори­тарного правления. США следовало также усилить поддержку и сбли­зиться с умеренными исламскими правительствами и непосредственно участвовать с этими странами в разработке основ собственного под­хода к исламскому миру. В этом отношении, особое внимание амери­канцы стали уделять и таким странам как Индонезия и Малайзия, от­личавшимся большим процентом мусульманского населения и выражен­ным процессов исламского возрождения. Согласно американским оцен­кам, в действительности лишь три страны вне своих границ могли бы служить положительным примером развития основ умеренного ислама. Именно они должны были рассматриваться как потенциальные мосты распространения господствующей в них формы ислама по всему му­сульманскому миру, в особенности на Ближнем Востоке и Центральной Азии. В число этих стран вошли Турция с ее моделью светского ис­ламского общества и мощным потенциалом тюркского этноса в странах Центральной Азии; Египет, ведущий важные дебаты между умеренными и радикальными исламскими силами, и где находится самый большой университет мусульманского мира ал-Азхар; Саудовская Аравия с ее огромными экономическими ресурсами и мусульманскими святынями. В этом отношении, примечательно, что в январе 1995 г. на конферен­ции министров внутренних дел арабских стран в Тунисе, саудовский министр Абд ал-Азиз подчеркнул необходимость принятия арабскими странами коллективных мер по борьбе с терроризмом, чтобы показать полную несовместимость этого явления с исламом. Принц заявил, что терроризм и экстремизм не имеют никакой связи с исламом, религией мира и добра, более того, неверно и недопустимо использовать ис­лам для обслуживания политических целей.

Однако положение в мусульманском мире американцы были наме­рены оценивать реалистично и без ложных иллюзий. В странах, где религиозные деятели высказывают умеренные или радикальные взгля­ды, местные правительства должны были самостоятельно разбираться с внутренними проблемами, которые создают исламские политические движения и группы. Вопреки планам США в отношении мусульманского мира, вскоре после развала Советского Союза ожидалось, что между Турцией и Ираном будет развернуто противоборство за влияние на мусульман Центральной Азии. Но, как показали дальнейшие события, фактически, никакая страна не оказалась способной распространить влияние в регионе, учитывая сложность местного этнического фона, религиозного многообразия, связанного с шиитскими и суннитскими особенностями, а также в силу ряда других факторов. Что же касается Боснии, то, по мнению американских аналитиков, здесь, веро­ятно, историческая возможность для создания разнообразного рели­гиозного, этнического и демократического сообщества в центре Ев­ропы, которое могло служить основой культурного, этнического и религиозного взаимодействия между мусульманами и христианами, не была востребована.

Появление спорных вопросов в среде боснийского руководства отразило напряженность во взаимоотношениях между теми, кто одоб­рял светскую, этническую модель для общества, и теми, кто поддер­живал исламский путь развития. Вместе с тем споры отразили и суть напряженных отношений в обществе, находящемся под давлением раз­рушительной войны. Несмотря на то, что перспективы культурного и демократичного этнического общества сегодня кажутся отдаленными, американцы надеются на то, что в Боснии оно все же появится. Здесь следует учесть, что напряженные отношения между боснийскими мусульманами, сербами и хорватами существовали всегда, однако в то же время исторический опыт совместного проживания показывает, что они больше испытали на себе влияние от культурного и религи­озного сосуществования, чем находились в состоянии конфронтации. Что касается позиции европейцев в этом вопросе, то согласно аме­риканским оценкам, несмотря на их историческое знание и опыт участия в урегулировании ближневосточной проблемы, они, имея дело с исламом, продемонстрировали своего рода близорукость и не сос­редоточились на всестороннем подходе. Действительно, некоторые европейские страны, в первую очередь Германия и Франция, вместо рассмотрения вопроса по созданию в Европе боснийского правового сообщества для осуществления широких культурных контактов и выхо­да к внешнему мусульманскому миру, увидели в событиях в Боснии просто исламскую угрозу.

В-третьих, США должны были вести в мусульманском мире актив­ную и последовательную политику сразу в двух направлениях. С од­ной стороны было необходимо расширять поддержку правительствам, с другой - развивать в этих странах рыночные силы и так быстро, как позволяли специфические обстоятельства. Открытие для иорданских «Братьев-мусульман» возможностей для парламентской деятельности расценивалось американцами как смелое и важное решение на пути к политической реформе. В то же время США должны были продвигать процессы приватизации и развивать рыночные экономики мусульманс­ких стран как наиболее эффективный путь снижения уровня социаль­ной несправедливости, вызывающей экстремистские проявления. Ес­тественно, что реализация подобных программ сопряжена с опас­ностью вовлечения в сложные процессы взаимодействия с религиоз­но-политическими структурами мусульманских стран. Тем более, что участие западных стран в процессах модернизации, как правило, рассматривается в различных частях мира с подозрением и даже враждебно, поэтому наложение светских идей может вести к жесткому сопротивлению со стороны религиозных сил.

Именно с учетом данного фактора было необходимо при разра­ботке и реализации программ модернизации иметь уверенность в том, что плодами внешнего политического участия, рыночных реформ, эко­номического и социального развития будут пользоваться самые широ­кие слои населения. Ключевым элементом здесь рассматривался эф­фективный политический диалог между правительствами и широкими слоями общества наряду с жизнеспособной экономической политикой, которая, как правило, приносит пользу как можно большему числу людей и содействует созданию средних классов. США пытались найти подобные подходы к каждой стране, понимая, что установить запад­ные политические модели во многих из этих обществ, которые явля­ются традиционными по своей природе и имеют собственные полити­ческие консультативные структуры, практически невозможно. Однако с учетом краха коммунизма и неудач марксистских и социалистичес­ких моделей развития в пределах и вне мусульманского мира, амери­канцами акцент делался на экономической стороне, на достоинствах частного предпринимательства и свободных рыночных экономических отношений. США совместно с европейскими странами и Японией стре­мились к активной поддержке правительств этого региона, чтобы на­чать и выдержать рыночные реформы, особенно, в тех странах, где существовали архаичные и неэффективные статические системы. Здесь также уделялось внимание специфическому политическому, экономи­ческому, культурному и религиозному контексту каждой страны.

В-четвертых, окончательное урегулирование арабо-израильского конфликта могло бы разрядить отношения между мусульманскими стра­нами и Западом и в то же время ослабить влияние и потенциал ис­ламских экстремистских групп, особенно в Ливане. Этот конфликт всегда был важным фактором в формировании отношений мусульманских государств и Запада. В период поиска новых американских подходов относительно политики в мусульманском мире лидеры стран региона неоднократно прибегали к влиянию данного фактора. Например, Сад­дам Хусейн, используя исламскую риторику, в период войны в Заливе развернул широкое наступление на Израиль и его западных сторонни­ков. Исламскому режиму в Иране в значительной степени удалось настроить мировое общественное мнение против Израиля и стран За­пада, одновременно оказывая активную поддержку террористической деятельности таких радикальных исламских групп как «Хезболлах», «Хамас», «Исламский джихад». В этом контексте более важным было то, чтобы усилия США в продвижении арабоизраильского процесса по­лучили необходимое ускорение. Самым плохим развитием сценария американцы полагали усиление роли терроризма, который свел бы их усилия в этом направлении к нулю. Исходя из этого, США пытались взять на себя более активную и нередко непосредственную роль с тем, чтобы не привести ключевые аспекты переговоров к блокирова­нию и не упустить историческую возможность.

В-пятых, США в разработке основ новой политики после оконча­ния холодной войны накануне следующего тысячелетия планировали по-иному рассматривать роль религии, которая до этого в междуна­родных делах недооценивалась. Главным ориентиром в данной сфере была необходимость дополнения политической и экономической поли­тики США в обеспечении собственной безопасности усилиями, наце­ленными на повсеместный и соответствующий диалог с различными ре­лигиозными группами. Следовало исходить из понимания того, что развитие разносторонних отношений между иудеями, христианами и мусульманами могло лишь содействовать продвижению мира и взаимо­понимания на Ближнем Востоке. В качестве важного шага к активиза­ции религиозного диалога между христианством и иудаизмом рассмат­ривалось установление дипломатических связей между Ватиканом и Израилем. Даже в пределах израильского контекста роль религиозных партий в терминах процесса разрядки американцами расценивалась в числе наиболее приоритетных. К примеру, в кабинете И.Рабина пра­вительственная коалиция, по мнению американских экспертов, могла иметь важное воздействие на израильско-сирийские переговоры. С другой стороны, внимание обращалось на то, что в 1995 г. два ве­дущих мусульманских религиозных деятеля саудовский шейх Ибн Баз и египетский шейх Мухаммад Сайид Тантави заявили в своих религиоз­но-правовых документах о том, что арабские правители, согласно Корану, имеют право на поиск мира с иудеями. Эти утверждения име­ли встречную реакцию со стороны других шейхов, которые утвержда­ли, что, согласно тому же Корану, мир с евреями практически при любых обстоятельствах невозможен. Несмотря на то, что начатые де­баты по этому поводу, несомненно, будут продолжаться, для США са­мым важным было то, что многолетнее табу было сломано.

Кроме того, на Балканах, диалог между восточной христианской ортодоксией, римским католичеством и исламом также мог бы, по мнению США, послужить делу согласия. Организация исламской конфе­ренции и Лиги исламского мира могли бы расширить свои программы образования и усилить влияние на решение межарабских споров, или на основе широких контактов с религиозными группами и организаци­ями продвинуть диалог в отношениях между различными представите­лями тех или иных вероисповеданий. В Южной Азии американцы счита­ли, что должны быть созданы условия для продвижения диалога между индусами и мусульманами. Имеется немало примеров того, когда при­верженцы той или иной религиозной веры, после того, как все уси­лия к достижению диалога в конфликтных ситуациях терпят неудачу, приходят к согласию лишь в процессе политического взаимодействия. Вместе с тем, несмотря на распространенное мнение, что религиоз­ные различия были и остаются причиной или предлогом для конфликта и войн, работа и действия религиозных групп и отдельных людей мо­гут способствовать мирному урегулированию конфликтов.

США накануне нового тысячелетия, действительно, находятся перед вызовом, перед которым они должны определиться, как поддер­живать и развивать собственный набор ценностей и, в то же самое время, сосуществовать и взаимодействовать с другими системами ценности и культурами, ориентированными на свою логику развития.

В терминах «дуги нестабильности» и составляющего ее исламского компонента американцы усматривают неотразимую потребность в раз­работке и реализации последовательных политических подходов в му­сульманском мире. Элементы всесторонней политики, согласно новой американской логике, увеличили бы перспективы для превентивной дипломатии и мирного решения конфликтов, демонстрируя реальное лидерство на этом важном историческом перекрестке в жизненно важ­ном регионе мира.