Влияние гендерного фактора на политическое самопозиционирование

Основанием для подготовки данного доклада явились результаты социологического исследования, проведенного автором в 1998–1999 гг. и посвященного изучению степени влияния социальных факторов на восприятие политической рекламы. Одним из наиболее значимых факторов является гендерная идентификация, которая во многом определяет стиль социального позиционирования личности в социуме. В ходе исследования были получены интересные данные о процессах социального позиционирования женщин, особенностях «женского» восприятия политической информации и рекламы. Эти данные позволили сделать ряд обобщений относительно перспективы «гендерно ориентированных» политических организаций и проанализировать неудачи подобных объединений на выборах различного уровня, проходящих в Российской Федерации.

Для получения данных о восприятии рекламных конструктов мы обратились к качественным методам, сложившимся в русле «понимающей социологии». Для реализации проекта был выбран метод фокус-групп (focus groups), который является одним из вариантов полуструктурированного группового интервью. Теоретической основой проекта послужил генетический структурализм П. Бурдье.

В данном проекте использовалось сочетание классического подхода к конструированию групповой дискуссии (последовательное рассмотрение вопросов, вербализация основных реакций респондентов) и современных методик проективного конструирования (рисунок, обсуждение фотографий общественных деятелей с придумыванием судьбы).

Специфическим элементом дискуссии, введенным в качестве эксперимента, был этап группового обсуждения собственных социальных позиций респондентов. Фактически, в ходе исследования была предпринята попытка изучения различных общественных групп. Последовательное стимулирование перекрестной динамики высказываний респондентов дало возможность построения многофакторных моделей анализа восприятия политической рекламы. Указанный проект предусматривал проведение серии фокус-групп в крупных городах России.

Анализ данных качественного исследования приобретает особое значение в связи с многообразием методов, имеющихся в распоряжении исследователя. Для социолога возникает проблема выбора теории. Коммуникационная модель П. Бурдье прежде всего описывает контекст (габитус), который предопределяет те или иные виды символических действий. В попытке приблизиться к пониманию места и роли социальных факторов в освоении политической рекламы мы пошли по пути тщательной фиксации мнений респондентов относительно этого контекста. Для нас анализ означает реконструкцию событий и мнений. Наша цель – не строгая классификация распределений ответов респондентов, а фиксация видения и объяснения проблемы глазами самих участников дискуссии.

По мнению Д. Лехте, «габитус является типом грамматики действий, которая помогает отличить один класс (например, доминирующий) от другого (например, подчиненного) в социальной области» (Lechte , 47).

Продолжая эту мысль, хотелось бы отметить, что габитус – это скорее «стиль письма», чем грамматика. Это тот результат, который появляется при соединении усвоения правил («грамматики») и собственной индивидуальности автора. Понятие индивидуальности не является здесь указателем уникальности, но указывает место личности в определенной социальной группе.

В современном обществе на смену классам приходят социальные группы, различающиеся прежде всего стилем жизни, стилем потребления. В переходном обществе этот процесс сопровождается отсутствием у агентов четких представлений о собственных диспозициях и диспозициях противников. Высокая динамика общественных потоков зачастую бросает людей на различные позиции. Они поочередно оказываются доминирующими и доминируемыми, причем вне зависимости от их собственных представлений о значимости различных факторов продвижения. В такой ситуации, пользуясь образным выражением О. Уайльда, «единственным прибежищем остается стиль». Что это означает? Смысл рекламного сообщения может ускользать от воспринимающего субъекта, однако верно выбранный стиль будет безошибочно идентифицирован, «считан» и, соответственно, породит положительное отношение к информации. Это утверждение не должно быть понято как огульное отрицание роли смыслового значения, которое несет в себе рекламная информация. Однако существуют объективные условия для снижения роли информационного послания в чистом виде. Во-первых, быстрые перемещения ключевых фигур поля политики (переход лидеров в различные структуры, блокирование с противниками, отрицание собственных взглядов), основания которых для воспринимающей аудитории неочевидны, да и не должны быть очевидны. Если бы избиратели ориентировались на когнитивные и рациональные объяснения поведения политических лидеров, то, возможно, они в принципе оказались бы не в состоянии сделать выбор между ними. Во-вторых, всем известен факт, что в программах партий и коалиций, борющихся за власть, очень мало различий по принципиальным вопросам развития общества. Чаще всего эти различия носят ситуативный характер, т. е. являются откликами на злободневные проблемы общества.

В качестве иллюстрации можно рассмотреть феномен появления и действий в публичной политике России фигуры С.В. Кириенко. Экономический кризис, постигший страну после решений, принятых возглавляемым им правительством, оказался особенно жесток для тех, кто, работая в коммерческих структурах, пытался строить свою жизнь и карьеру по «западным правилам игры». У них пропала уверенность в правильном выборе жизненного пути и сформировалась порочная установка принципиальной нелояльности к власти вообще.

Начиная путь общественного деятеля, Кириенко попытался найти поддержку (и нашел!) в первую очередь у «молодых технократов». Однако те из них, кто отдал ему свои симпатии (как показал анализ высказываний респондентов на фокус-группах и посетителей информационного сервера Кириенко), ориентировались исключительно на его внешний образ. Они бессознательно усваивали стиль поведения и изложения мыслей Кириенко, но при этом не могли оценить положения его политической программы и дать развернутый комментарий его идеологической платформы. Согласно утверждениям П. Бурдье, подобная невербальная практика свойственна прежде всего представителям правящего слоя, а следовательно, к ней наиболее чувствительны агенты, стремящиеся занять доминирующие позиции. «Те, кто не имеет других намерений, кроме намерения продолжать поддерживать установленный порядок, могут экономить на разъяснительной работе и ограничиваться представлением в собственной персоне (…) своих свойств и прав, являющихся гарантией инкорпорированной программы сохранения порядка» (Бурдье,125)

Рассмотренные выше соображения привели нас к мысли о том, что первым направлением анализа должен стать стиль жизни респондентов, их представление об этом стиле и выявление основных атрибутов принадлежности к группам доминирующих или доминируемых.

Следующее направление нашего анализа – способ вписывания политической практики в жизненный мир субъекта наблюдения. Поскольку человек постоянно вынужден совершать процедуру выбора, то естественным его познавательным побуждением является стремление уменьшить размерность пространства, в котором осуществляется эта процедура. Выбор особенно труден, когда недостаток информации не дает возможности принимать рациональное решение (или то, которое субъект полагает рациональным). В сфере политического такая ситуация достигает степени абсурда. Людям предлагается активно высказывать свое мнение о предметах и явлениях, которые им чужды и непонятны, а затем делать выводы практического характера. Современная политическая реклама представляет собой квинтэссенцию виртуальных технологий, которые создаются для многоуровневой работы с подсознанением избирателя. Но готов ли к пониманию таких конструкций человек, не имеющий и десятилетнего опыта участия в рекламной коммуникации? Необходимо попытаться понять, какой способ адаптации избирают для себя граждане, не происходит ли спонтанного и немотивированного отказа от участия в общественной игре.

Наконец, мы наблюдали восприятие непосредственных образцов политической рекламной продукции и объяснение этого восприятия респондентами, которые относятся к различным социальным группам. Таким образом, мы получили возможность сравнить такое восприятие и объяснить различия через категориальные схемы.

При создании дизайна групповой дискуссии мы столкнулись с проблемой сегментации. Пилотный этап продемонстрировал неэффективность работы в смешанных по полу группах. Как выяснилось, обсуждение социально-политической проблематики, связанное с анализом собственного статуса, вызывает серьезные коммуникативные затруднения у мужчин и женщин. Характерно, что трудности носили обоюдный характер. Мы связываем это с тем обстоятельством, что наше исследование проходило на фоне острых кризисных явлений в экономике страны, активного пересмотра социальных ролей мужчины и женщины. В этих условиях возникает множество проблем самоидентификации. Необходимость рефлексии в присутствии референтной группы (в данном случае представители противоположного пола воспринимались как оценщики, своего рода судьи жизненного успеха) вызывала серьезные затруднения у респондентов, вплоть до полного отказа участия в обсуждении. В результате было принято решение об обязательной сегментации по полу. Возрастная сегментация также соблюдалась, поскольку в наши задачи не входило наблюдение и анализ дискуссии по поколенческим проблемам, которые неизбежно возникают при значительной разнице в возрасте у участников фокус-группы.

Наибольшую сложность представляла собой сегментация по социальному статусу. При проведении дискусии в «смешанных» пилотных группах нами было отмечено, что эмоциональный настрой, уровень готовности к заинтересованному обсуждению политической проблематики существенно различались у отдельных ее участников. Особенно были заметны различия в компетенции относительно рекламной деятельности как таковой и уровне агрессии по отношению к этой деятельности. Мы тщательно проследили аргументацию участников дискуссии и соотнесли ее с их личностными характеристиками. Как выяснилось, сходные позиции по ряду обсуждаемых вопросов занимали респонденты, имеющие примерно равный уровень доходов. Определенное значение имел также способ зарабатывания на жизнь (работа на бюджетном предприятии, в коммерческой структуре, мелкое предпринимательство и др.).

Учитывая эти факты, мы остановились на следующем способе сегментации: по полу, возрасту, типу занятости (бюджетная или частная структура), уровню доходов. Мы условно разделили участников исследования на «низкодоходных» и «высокодоходных». Мы отдавали себе отчет в том, что такое определение носит предельно общий характер. Но в данном проекте нас в первую очередь интересовали сходные элементы стиля жизни участников дискуссии.

В ходе каждой сессии были отмечены специфические особенности дискуссии, которые были продиктованы статусом и социально–психологическими характеристиками участников. Для того чтобы в какой-то степени компенсировать малое количество групп и экстраполировать результаты исследования на более широкие массы избирателей, при подборе респондентов мы старались учитывать и сферу их профессиональной деятельности. Так, участниками дискуссий стали представители здравоохранения, различных областей науки, образования, производства, транспорта и других сфер.

На начальном этапе дискуссии респондентам предлагалось высказаться на следующие темы: как вы относитесь к политической ситуации в России в целом? какое место вы отводите себе как участнику политического процесса? оказывает ли политика и политические деятели влияние на ваш образ жизни и жизнь вашей семьи? Характер обсуждения этой проблематики подтвердил правильность решения о сегментировании по полу. Дискуссии с участием женщин имели общие черты во всех сессиях, независимо от возраста и социального статуса. Женские группы собрали значительное количество активных коммуникаторов. Это подтверждается данными методики генерированной оценки личности. На дискуссиях присутствовало большое количество активных лидеров. Дискуссии были концентрированными и энергичными, так как лидеры с подобными личностными характеристиками, как правило, ясно видят перед собой цель и избегают излишней детализации. Сами участницы исследования сознают свою «коммуникационную миссию» и активно используют личные качества для развития собственной сферы влияния.

Женщины были склонны довольно оптимистично оценивать ситуацию в стране. Их позицию по отношению к действиям политической власти, которые могут нанести удар по благосостоянию простых граждан, мы определяем как «солидаристскую». Вот высказывание, соответствующее этой позиции: «Мне кажется, что нельзя все списывать на политику, мол они плохие, а мы хорошие… От каждого человека зависит, как он живет, главное – надо не озлобляться, а помогать друг другу» (З. 41 год, бухгалтер, группа с низким доходом). Приведенное высказывание содержит все ключевые слова, вокруг которых строилась дискуссия. Женщины настроены на активное личное участие в решении экономических проблем, они достаточно легко (по сравнению с мужчинами) переносят изменения социального статуса. Анализ высказываний участниц позволяет нам предположить, что это происходит во многом оттого, что женщины имеют больше возможностей для самореализации (как бы парадоксально ни звучало такое утверждение в российском обществе, традиционно принижающем женщину). Для женщины мощным центром самореализации является семья, благополучие которой может в большинстве случаев служить индикатором ценности ее собственной личности. Для женщины чрезвычайно важно быть экспертом по основным вопросам именно внутри своей семьи.

При обсуждении «роли эксперта» спонтанно были подняты темы политического участия семьи и влияния женщины на характер этого участия. Женщины во всех группах отмечали, что они принимают активное участие в обсуждении политической проблематики у себя дома. Однако, высокий уровень интереса к подобным дискуссиям отмечается только при персонифицированном обсуждении (т. е. обсуждении поведения или решений конкретного политического лидера или партии). Женщины утверждали, что чаще всего принимают участие в выборах и стараются оказывать влияние на выбор других членов своей семьи. Большую роль в этом играет активная жизненная позиция, понимаемая как необходимость высказывания своего мнения. Участие в выборах рассматривается как возможность выразить свое отношение к человеку, т. е. поступок эмоционально окрашенный, но не гражданский.

Это наблюдение показывает истинный характер восприятия сферы политического типичными представительницами «женского электората». Фактически, эта сфера не рассматривается ими как реально существующая и могущая изменить жизненный мир респондентов. Они не воспринимают себя как реальную политическую силу. Создается даже впечатление, что многие из них не видят связи между реальным фактом голосования и результатами выборов. Понятие социальной ответственности существует для этих женщин только в отношении собственной семьи, близких. Ситуация политического выбора не имеет большого значения. Вот лишь два высказывания типичных представительниц «женского электората»: «На последних выборах мне интересно было пойти и на кого-то поставить, независимо от того, что будет в конце концов» (Г. 38 лет, работает в коммерческой фирме, высокий уровень доходов). «Ну, все равно, выиграет или не выиграет. Ведь я выразила свое мнение – и мне как-то спокойнее. Ну, хоть как-то нужно же себя проявить (Н. 39 лет, работает мастером на заводе, доходы ниже среднего).

В этих высказываниях отсутствует какая бы то ни было политическая идентичность. Респонденты не считают себя профессионалами в политической деятельности, поэтому отказываются от элементов активного участия в ней. Политическая идентичность не проявляется даже в момент совершения голосования, поскольку респонденты не проявляют потребности в присоединении к какой-либо идеологии. При этом респонденты всеми силами избегают крайних, негативных оценок существующего режима и своего места в обществе. Они не хотят давать собственному поведению «политическую оценку», полагаясь только на личностные стратегии выживания. Особенно интересно, что эти стратегии мало различаются у представительниц успешных в экономическом отношении и, наоборот, малоимущих групп. Эти стратегии сводятся к максимальному напряжению собственных сил и личных возможностей для удержания удовлетворительного уровня жизни. Вот характерное высказывание: «Они могут делать со своим долларом что угодно, мы картошку вырастим и выживем» (Н. 42 года, временно не работает, группа с низким доходом).

Ситуативная идентичность женщин проявляется и в их принципиальном нежелании давать оценку своему социальному положению. Они не чувствуют себя «бедными» или «богатыми», «доминирующими» или «доминируемыми».

В данном случае, разница между мужским и женским габитусом проявляется в подсознательном стремлении свести к минимуму те индикаторы социального, по которым окружающие могут сделать выводы о статусе и роде занятий. Делая такие заключения, мы сознаем их ограниченность, поскольку в поле нашего исследования не попадают маргинальные группы (различные полюсы общества).

Участницы групповых дискуссий имели довольно четкие собственные перспективы, выстроенные личные стратегии. Откликаясь на просьбу модератора оценить возможные перспективы развития российского общества, женщины использовали конкретные примеры, сразу же переходили к описаниям поступков или решений, которые, согласно их мнению, должны совершить те или иные государственные деятели.

На первом этапе исследования наше пристальное внимание вызвал тот факт, что ни разу вне зависимости от статуса участниц фокус-групп не было спонтанного называния какой-либо общественной организации или политической партии, ориентированной на женский электорат («Женщины России» и др.). Более того, после привлечения внимания группы к возможности отстаивать свои права с помощью политических действий прозвучали высказывания в предельно саркастическом ключе. Например: «Ну, всегда эти обращения к женщинам, в стиле «Ленин и дети» ( Т. 32 года, работает менеджером в коммерческой фирме, доходы выше среднего). Или: «Они к нам обращаются, будто у женщин как-то особенно устроены мозги. Да ничего подобного, просто в наших условиях женщине пробиться не реально» (М. 40 лет, работает в детском саду, уровень доходов средний).

Очевидно, что женщины не чувствуют себя гомогенной группой, а уж тем более, социальной силой. Та мощная мобилизация по типу «сестры», которая изменила лицо европейской политики за последние 10 лет, практически не отмечалась нами в течение всей работы. Мы видим, что вопреки теории Бурдье, согласно которой «выбирать приходится между группами», женщины не делают выбора в пользу своей группы, сконструированной по половому признаку. Их мобилизации явно лежат в другой сфере.

Как будет видно из анализа отношения к политической рекламе как таковой, женщины «не видят» особой проблематики своей жизни. К специфически «женским темам» они относят кулинарию, воспитание детей, вопросы внешней привлекательности, т. е. все те элементы, в которых проявляется их личный вкус и стиль жизни. Проблематика, столь популярная в Европе: борьба за равные права, снижение уровня женской безработицы, увеличение представленности женщин в органах власти, – не вызывает эмоционального отклика. Участницы исследования, независимо от возраста, образования, уровня доходов, проявили очевидную незаинтересованность в активном обсуждении этих вопросов. Учитывая, что главной целью нашей работы было выявление отношения к политической рекламе, мы приложили усилия для того, чтобы вызвать респондентов на обсуждение политических обращений к женщинам. Однако группы лишь демонстрировали «желаемое поведение», соглашаясь с тем, что эти проблемы «да, наверное, важны».

Женщины, в российском обществе остаются немобилизованной социальной общностью, или, по Бурдье, «классом на бумаге». Это проявляется с двух сторон. С одной стороны, они включены в различные пространства, совмещают в себе различные социальные позиции. С другой стороны, они искусственно относятся к некоей группе, которая по определению должна иметь сходные интересы, проблемы и способы их решения. Противоречие заключается в том, что такой группы в реальности не существует. Российская действительность не создала структур, которые могли бы выражать интересы этой социальной группы на различном уровне. Более того, фактически не определен социальный уровень группы. Отсутствует общественная дискуссия по женской проблематике. Это отчетливо проявляется в суждениях респондентов: они понимают всю искусственность обращения к ним политиков – ведь те обращаются к общности, которая не существует реально. В этом Россия принципиально отличается, к примеру, от западной Германии, где масс-медиа в течение многих лет проводят политику (с полного одобрения государства) «реабилитации» женщин как полноценного общественного класса. Это выражается в повышенном внимании к интересам женщин, в изучении их специфических потребностей.

Возможно, ответ на вопрос о причинах низкой реализованности женщин в политической деятельности современной России лежит в области анализа способа производства политических суждений. Мы рассмотрим лишь тот его аспект, который имеет непосредственное отношение к теме нашего исследования.

П. Бурдье отмечает, что «влечение и склонность обращать свои интересы и опыт на политические выступления, исследовать связь мнений и интегрировать совокупность точек зрения вокруг эксплицитных и ясно выраженных политических принципов в действительности очень сильно зависят, во-первых, от образовательного капитала и, во-вторых, от структуры общего капитала, возрастающего вместе с ростом веса культурного капитала относительно экономического капитала» (Бурдье, 115).

Мы не можем объяснить низкий уровень политического участия женщин и фрагментарный характер усваивания ими политической информации только неравенством полагающейся компетенции. Напротив, наши данные опровергают мысль о том, что женщины недостаточно искушены в восприятии и обработке информации. Однако наши данные фиксируют то обстоятельство, что политическая игра ведется по иным правилам, чем те, которые женщины способны воспроизводить на уровне стилистического оформления. Грубо говоря, аудитория поля политики воспринимает только мужской стиль игры, не вдаваясь при этом в анализ того, чем собственно характеризуется женский способ политической реализации, да и существуют ли вообще различия в этой области. Принятые правила гласят, что такие различия есть, что они установлены «по умолчанию». В свою очередь, активные агенты политической игры пытаются «установить контакт» с женской аудиторией, изначально предполагая ее однородность. Мы видим классический пример «разрушенной коммуникации».

Убеждаясь еще в процессе возрастной социализации в том, что принятый в обществе способ интерпретации политических суждений направлен на «мужское восприятие», женщины переключают свои практики на производство этих суждений в том кругу, где их право на высказывание, подтвержденное весом культурного и образовательного капитала, не подвергается сомнению.

Так, многие участницы дискуссий отмечали, что во время обсуждения в семье политических проблем или вопросов политического участия (стоит ли ходить на выборы, за кого голосовать) именно они направляли обсуждение, поскольку во многих случаях оказывались информированными лучше мужчин и пользовались для аргументации своих суждений фактическими данными, а не соображениями идеологии.

Подводя итог анализу высказываний респондентов, принявших участие в женских фокус-группах на темы их социального самоопределения, мы можем кратко сформулировать несколько обобщений.

1. В условиях переходного общества женщины значительно более гибко реагируют на неизбежные трансформации их социального и экономического статуса.

2. Отчетливо выражено уклонение женщин от оценочных суждений относительно социального статуса, причем это присуще респондентам с различным уровнем культурного и экономического капитала. Мы связываем этот феномен с ситуативной идентичностью женщин, которая может изменяться на протяжении жизни множество раз. Таким образом, женщины используют в реализации своих жизненных планов многоуровневые стратегии. В этом смысле они меньше подвержены давлению социальных ограничений, т. е. легко могут представить себя на различных позициях. Изменение габитуса (т.е. ансамбля социальных диспозиций) и, вместе с тем, изменение политических взглядов происходит для них совершенно естественно и рассматривается как необходимое условие осуществления жизненной программы.

3. Любое политическое действие, в частности участие в демократических выборах, рассматривается ими как возможность выражения своей точки зрения, но не гражданский поступок, последствия которого наполнены реальным содержанием. Такая позиция, с одной стороны, является естественным продолжением пассивности, унаследованной с советских времен, когда практическое отсутствие поля политики влекло за собой невозможность почувствовать гражданскую ответственность за политические решения, а с другой стороны, проявлением настоятельного стремления в выражении своей индивидуальности, которая, однако, не будет вынесена на суд общественности и не подвергнется оценке.

4. Выражая свои симпатии и антипатии по отношению к политическим деятелям и объединениям, участницы исследования использовали фактические данные об их действиях, которые были им известны, подкрепляя их своими соображениями относительно стиля поведения политических лидеров. Именно габитус каждого из них служил для респондентов наиболее значительным средством легитимации. Иными словами, женщины полагали, что стиль жизни этих людей определяет поступки в значительно большей степени, чем идеология, которую они пропагандируют. В силу этого, женщины проявляют внимание к фактической стороне политической информации и в значительно большей, чем мужчины степени интересуются сведениями о личной жизни политических лидеров.

5. Поставленные в силу обстоятельств перед необходимостью гибко перестраивать свои жизненные планы и формировать суждения, которые позволят им сохранить самооценку в ситуации вынужденного изменения социального статуса, женщины чрезвычайно четко отдают себе отчет в том, что политические практики являются ситуативными и изменяемыми, соответственно, они по умолчанию принимают тот факт, что уполномоченное лицо (политический лидер, депутат) не может быть гарантом программы действий своих доверителей в силу самой природы политической деятельности. Женщины предпочитают делать свой выбор, основываясь на характеристиках образа жизни.

6. Исследование показало, что общеизвестный факт игнорирования в России женских общественных объединений и низкая популярность общественных деятелей, строящих свою деятельность на эксплуатации «женской» тематики, объясняется прежде всего отсутствием в сознании женщин мобилизации по половому признаку. Они относят себя к различным социальным группам, описывают совокупность личных практик, однако, называя себя женщинами, они не вносят в это понятие социального смысла. Женщины не существуют как реальный класс, доминирующий или доминируемый.

7. В силу указанного обстоятельства политическая реклама, обращенная к «женскому электорату», оказывается обращенной в пустоту и вызывает у потенциальных избирателей недоумение, поскольку используемые в ней мотивационные конструкции условны.

При выяснении социальных позиций и самоопределения участников мужских фокус-групп мы обнаружили принципиально иную картину, чем в группах с участием женщин. Прежде всего, с самого начала дискуссий во всех сессиях стало очевидно, что мужчины значительно более напряженно относятся к своему социальному статусу и воспринимают его более статично. Для них этот статус является фиксированным состоянием, которое трудно изменить. Возможно, в связи с этим, мы получили принципиально разную картину описания собственных социальных диспозиций в различных группах. Для удобства анализа мы разделили участников исследования по двум критериям, которые, как выяснилось, имели определяющее влияние на их поведение, – уровень доходов и место работы (государственное или частное предприятие).

Для мужчин оказалось естественным определять свои жизненные позиции с точки зрения представителей определенной социальной группы. Фактически, любое монологическое высказывание или ответ на вопрос начиналось с фиксации собственного положения в обществе. Это положение определялось как доминирующее или доминируемое. В зависимости от этого выбиралась форма общения с представителями референтной группы и комментариев в ходе дискуссии. Так, мы охарактеризовали стиль выражения собственных мнений группы с низкими доходами как «агрессивный», а группы с высокими доходами как «скептический».

Респонденты из групп с низким уровнем доходов демонстрировали самую высокую степень негативизма и агрессии. Их суждения о современном политическом процессе, как правило, отрывочны и основаны на таких базовых бинарных схемах, как «правда – ложь», «честность – обман», «мы – они». В своих суждениях респонденты часто обращались к референциям прошлого и настоящего, но никогда не обращались к референциям будущего. Они готовы предположить, что будущее страны может быть достаточно благополучным, прогнозируют успешное развитие экономики, политическую стабильность, однако не видят места для себя. Анализ их высказываний заставляет предположить, что для этой категории граждан отсутствует перспектива развития собственной судьбы.

Наше внимание привлек тот факт, что маргинальные настроения захватывали не только лиц с низким уровнем образования, трудящихся на малоинтересной работе, но и тех участников нашего проекта, которых можно причислить к «интеллектуалам», т. е. мужчин с высшим образованием, обладателей научных степеней, инженеров, имеющих дело со сложными системами. Они использовали в своих высказываниях те же понятийные ряды, что и респонденты со значительно более низким объемом образовательного капитала. Мы полагаем, что сходное самоопределение в данном случае возникает в силу того, что эти люди не смогли конвертировать свой образовательный капитал в новых условиях. Высшее образование, ученая степень перестали быть атрибуцией социальной идентичности, автоматическим «назначением в привилегированный класс». Таким образом, не сумевшие пройти процедуры конвертации не только оказываются перед необходимостью изменить стиль жизни в силу ухудшения материального положения, но и изменяют своей идентичности в пользу доминируемого статуса.

Обладатели значительного культурного капитала, способные к рефлексии и обобщениям, приходят в результате к выводу о собственной несостоятельности в социальном смысле. В ситуации глубокого национального кризиса, который переживает сейчас Россия, эта группа не имеет выразителей своих интересов, своих доверителей. Обращаясь к общественной жизни, представители группы могут обнаружить, что их проблематику поднимают в основном общественные деятели экстремистского толка или «левые».

Таким образом, люди, не сумевшие конвертировать свой образовательный капитал, насильственно зачисляются в класс «доминируемых». Это зачисление производят общественные институты и масс-медиа. Фактически, именно они формируют комплекс «униженных и оскорбленных», поскольку при осуществлении селекции масс-медиа утверждают только один значимый критерий – финансовое обеспечение. Другие критерии, которые являются важными для данной социальной группы – значимость трудовой деятельности для развития науки (производства, общества и т.д.), решение интересных интеллектуальных задач, необходимость помощи людям, – грубо и демонстративно игнорируются. В такой ситуации респондентам из «разрушенного класса» ничего не остается как «признать себя побежденными» и перейти к новому стилю коммуникации или отказаться от участия в общественной жизни вообще. Для мужчин, чье самоопределение, как уже было отмечено, тесно связано с внешней стороной жизни в социуме, этот переход достаточно драматичен.

В дискуссиях среди мужчин с высокими доходами агрессивность по отношению к себе и к социуму демонстрировалась более сдержанно. Мы, тем не менее, склонны полагать, что такая агрессивность присутствует, поскольку в лексическом поле активно использовались те же бинарные оппозиции, что и у «доминируемых групп». Разница состояла в том, что мужчины в высокодоходных группах заменяли негативные определения «подлые», «лживые», «жестокие» на «хитрые», «ловкие», «конкретные».

Для представителей этой группы удачное конвертирование образовательного капитала или личных способностей является подтверждением их интеллектуального превосходства. Политических деятелей и прочих «лидеров мнений» они оценивают с той же точки зрения, полагая их успехи результатом активного использования возможностей сегодняшнего дня.

Основным мотивом дискуссии на этапе обсуждения принципиальных позиций и устремлений была мобильность. Это слово является ключевым. Респонденты заменяли его жаргонными эквивалентами типа «надо крутиться», «нужно быстро двигаться» и др. В понятие мобильности респонденты вкладывают множество смыслов, которые относятся ко всем сторонам современной жизни. Высказывая свои мнения, относительно общего процесса развития страны, они допускают возможность изменения своего социального статуса в сторону понижения, однако демонстрируют уверенность в том, что это временные сложности, которые будут ими преодолены. В отличие от своих «коллег» из группы с низкими доходами и женщин мужчины спонтанно и заинтересованно рассуждали о связи своей жизни с политическим строем. В этих рассуждениях преобладало чувство удовлетворения от того, что процесс «игры» с государством протекает успешно. Вот типичные высказывания мужчин из «успешной группы»: «Я всегда мог добиться своего – что при старой власти, что при новой. Просто активно вел себя в жизни (П. 42 года, преподаватель коммерческого вуза, высокий уровень доходов). «У нас в стране необходимо чутье, иначе ты не сможешь сделать ничего, нужно стараться так делать свою судьбу, чтобы никто не мог тебя кинуть. Искать варианты…» (И. 30 лет, сотрудник банка, уровень доходов выше среднего).

Интерес к политическим событиям у представителей «успешной группы» носит ситуативный характер, политическая идентификация ослаблена в силу того, что свое политическое участие они обозначают как своего рода страховку, способ оградить себя от неприятностей. Таким способом является голосование на выборах. Участие в голосовании они мотивировали следующими причинами:

• желанием сохранить существующий порядок, страх перед активностью маргинальных групп, которые могут изменить ситуацию;

• уверенностью в том, что если они не придут на выборы, то их голосом могут воспользоваться в нечестных целях;

• мыслью о бесцельном расходовании денег, предназначенных для организации выборов.

Очевидно, что эти далекие от чисто политических мотивации в первую очередь связаны с соблюдением элементов общественной игры и нежеланием дать себя обыграть и обмануть. В процессе усвоения политической информации все мужчины показывают «маскулинный тип выбора», т. е. ориентированный на идеологию, партийную принадлежность, жесткое соблюдение декларируемых принципов. Это детерминировано специфически мужскими схемами восприятия, и не может быть связано с уровнем образования и общественного положения.

Однако высказанная многократно мысль о важности личной мобильности позволяет предположить, что успешные мужчины реализуют на практике «женский» стиль активности, предполагающий большую лояльность к изменениям. Это проявляется и в отношении к политическим деятелям, прежде всего в отсутствии демонизации или пиетета, в стремлении максимально рационализировать все происходящее в поле политики.

При попытке зафиксировать свое место в социальной структуре общества высказывания респондентов значительно отличались друг от друга. Именно при оценке данного аспекта мы увидели наиболее значительные различия в типах конструирования собственной позиции в социуме. Обладатели высокого образовательного статуса настаивали на естественности успешного развития своей стратегии. Они утверждали, что тот капитал, которым является образование, и их личные способности дают им шансы реализовать себя в любой структуре возможностей. Политический строй для этих респондентов является своеобразным фоном, который влияет на стиль жизни, однако не может оказывать решающего влияния на выбор практик. Они воспринимают изменение политической системы как расширение этих практик. Для успешных мужчин с высоким уровнем образования оказалось также характерным повышенное внимание ко всем видам информации и техническим средствам ее передачи. Во время дискуссии, при припоминании какого-либо контакта с рекламным (или информационным) политическим сообщением ими обязательно упоминался способ получения этой информации (видел по ТВ, слышал по радио и др.). Компетентность в вопросах передачи информации оказалась для них важным элементом стиля жизни, принадлежности к инкорпорированному классу. Они демонстрируют высокий уровень готовности к восприятию сложноорганизованной, образной информации. Разгадывание символического смысла, второго уровня сообщений представляет собой привлекательную задачу. В ходе дискуссии многие из них настаивали, что именно способность работать с информацией, «понимать смыслы» играет решающую роль в их жизненном успехе.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что эти респонденты никогда не обращались в своих высказываниях к референциям прошлого. Они не пытались выстроить цепочку от диспозиций своих родителей к собственным диспозициям. Их история начинается с них самих – во всяком случае, налицо отказ от демонстрации «предшествующих» возможностей, т. е. социальных шансов, которые были даны им благодаря обеспеченным и/или образованным родителям. Высказывания представителей этой подгруппы позволяют предположить, что они пытаются реализовать на практике ту модель поведения «среднего класса», которую предлагают масс-медиа. Основные слагаемые этой модели: хорошее образование, которое определяет достойное место в обществе, развитие собственной личности, понимаемое как постепенное усложнение потребительских практик, экстравертированность как предпочитаемый психологический тип. Естественно, что все аспекты жизни, которые не вписываются в такую модель, подлежат вытеснению. Себя они оценивают как состоявшихся людей, которые обладают всем необходимым для самоуважения.

Нам представляется важным то обстоятельство, что социальная позиция рассматривалась респондентами исключительно с точки зрения высокого уровня потребления и возможности заниматься интеллектуальной и/или управленческой деятельностью. Возможности политической реализации, желание участвовать в принятии решений, важных для существования самого общества и государства, никоим образом не принимались во внимание и не были названы как элементы деятельности доминирующего класса. Избранная этими респондентами модель соответствия как бы полностью исключает активное гражданское участие.

Мужчины, не обладающие значительным образовательным уровнем, полагали главным залогом своего жизненного успеха интуицию, которая дает им возможность принимать правильное решение. Среди представителей подгруппы было заметно уклонение от декларирования своего социального статуса. Наличествует факт удовлетворенности достигнутым, однако проанализировать составляющие своей диспозиции респонденты затруднились. Для них характерно связывать высокое общественное положение с определенными обязанностями или стилем поведения, который может оказаться для них чуждым. Вот типичное высказывание мужчины, не обладающего значительным образовательным уровнем: «Мне трудно решить, к каким людям я отношусь, к какому слою… Если говорить о деньгах, то все в порядке, конечно… Но когда говорят – «средний класс» или еще что-то… я не понимаю, как себя вести» (Ю. 29 лет, менеджер по продажам, группа с высоким уровнем доходов). Представителям данной подгруппы мужчин значительно проще сконцентрироваться на реальной «бытовой» проблематике. Расширение социальных границ, например доступность дорогих развлечений, элитарного образования для детей воспринимается ими достаточно естественно, как процесс, в котором присутствует элемент социальной справедливости. Они также показывали значительную отчужденность от политической реальности. Поле политики является для большинства из них не пространством некоей игры или возможностью решать логические задачи, а особой практикой, существование которой не подлежит сомнению. Они не пытаются приписывать политической реальности особый, сакральный смысл. Большинство представителей данной подгруппы мужчин оценивали общую ситуацию в стране с точки зрения конкретного события, вернее, событие, вызвавшее эмоциональный отклик, провоцировало их на анализ, размышления.

Таким образом, мы выделяем следующие особенности самореференции респондентов-мужчин.

1. Суждения мужчин о социальном пространстве жестко привязаны к их самосознанию, самоопределению своего социального статуса. Мужчины четко позиционируют себя как доминирующие или доминируемые.

2. В реализации своих жизненных практик мужчины испытывают влияние культурной агрессии со стороны общественных институтов. Иными словами, они ищут словесно или образно описанную модель поведения, которая, как правило, укладывается в схему «победитель – побежденный» и выполняют предписания этой модели.

3. Гражданская позиция воспринимается большинством мужчин как выполнение морально-этических норм по отношению к своей референтной группе. Мужчины не склонны активно действовать для принятия решений, имеющих всеобщий, политический характер.

4. Участие мужчин в политической жизни сводится к наблюдениям за происходящим и участием в голосовании. Голосование для них имеет при этом все черты ритуала, т. е. проходит после определенной подготовки, обсуждается в референтной группе, часто происходит на глазах семьи, лишено практического смысла. Под этим мы имеем в виду, что респонденты не связывали свой выбор с возможностями что-то изменить в собственной жизни или жизни общества.

5. В отличие от суждений женщин, которые в значительной степени гомогенны, позиции мужчин различаются в зависимости от уровня образования и доходов. Однако главным и решающим критерием самоопределения мужчин стал уровень доходов. Именно по этому критерию мужчины зачисляют себя в определенную социальную группу.

6. При выражении своего отношения к агентам поля политики мужчины неоднократно отмечали, что для них принципиально важным является четко сформулированная идеологическая позиция и неизменность следования этой позиции. Налицо активный поиск недостаточного в них самих и окружающих «мужского габитуса», который характеризуется как устойчивый, надежный, дающий гарантии и преемственность.

7. Мужчины демонстрируют живой интерес к политической информации во всех ее формах, они утверждают необходимость получения ими такой информации для того, чтобы «чувствовать себя более уверенно». Это является обязательным элементом их схемы классификации.

Подводя итог анализу гендерных различий в процессах социального позиционирования и отношении к политической жизни общества можно заключить, что они не только безусловно имеют место, но и в значительной степени определяют поведение респондентов. Экономические модели поведения, как видно из высказываний участников дискуссий, выражают тот социальный контекст, в котором реализуют себя респонденты. Высказывания участниц исследования ясно демонстрирует отсутствие в реальности «женской» политической мобилизации. В условиях современной российской действительности женщины не являются и не ощущают себя гомогенной группой. Соответственно, они не имеют своей идеологии и в большинстве случаев отрицают ее необходимость. Безусловно, мы не можем утверждать, что существует особое «мужское» и «женское» голосование. Однако материалы исследования демонстрируют разницу в восприятии самого поля политики.

На наш взгляд, главной особенностью женского политического поведения является принципиально отличный от мужского способ восприятия и классификации политической информации – благодаря усвоенным с детства схемам восприятия женщина в большей степени, чем мужчина, акцентирует свое внимание на категориях цели и образа действия. В такой ситуации действенными для женской аудитории оказываются политические рекламные материалы, которые позволяют проследить движение кандидата в социуме, изменение и накопление его символического капитала, происхождение его суждений. С помощью таких материалов обеспечивается включение избирателя в систему практик кандидата, стимулируется его рефлексия. Напротив, реклама, декларирующая особую роль целевой группы, не решает своих коммуникативных задач, поскольку сами представители целевой группы этой цели не видят и не считают, что обладают особыми ценностями, которые необходимо защищать на политическом уровне.