1.5. Модельное представление о генезисе и функционировании социально-политических общностей как социально-территориальных систем

Территория и базисные способы существования и деятельности как различных типов систем В массовом сознании, общественных науках сло-жилась традиция, согласно которой политическая жизнь во всех наиболее значимых ее компонентах прямо и непосредственно связывается с государством. Причины формирования этой традиции естественны и понятны. В жизни общества государство играет ог-ромную, иногда всеподавляющую роль, а политическая жизнь прямо и косвенно выстраивается вокруг борь-бы за контроль над государственными институтами, государством в целом или, как минимум, за влияние на них. Государство остается главным субъектом в такой специфической области политики, как международные отношения. Нет оснований полагать, что в обозримом будущем государство и политика окажутся «разведен-ными». Тем не менее, рубеж XX—XXI веков стал време-нем широкого распространения таких форм и процес-сов политической жизни, которые объективно меняют роль и место государства в политике — не уменьшают, не увеличивают, а именно изменяют, причем таким образом, что политика постепенно становится гораздо богаче, многограннее и содержательнее, нежели толь-ко схватки за обладание государственной властью. Более того, власть уже сегодня оказывается недостаточно эффективной, действенной в решении все большего числа вопросов и потому становится менее привлека-тельной или даже вовсе непривлекательной для расту-щего числа социально-политических сил, что не только не снижает, но часто повышает их роль и влияние в обществе. Приведем несколько конкретных примеров. Во многих странах получили широкое распростра-нение общественные движения локального, нацио-нального, а в ряде случаев интернационального ха-рактера, ставящие своей целью и задачей влияние не на государство или не только на государство и его политику. Традиционные место и роль государства в поли-тике размываются, усложняются также другими яв-лениями и процессами. Во внутренней сфере к ним относятся все виды сепаратизма, регионализма, конфедерализма, или, иными словами, проявления от-четливо выраженной социально-исторической потреб-ности в действенных инструментах и механизмах регулирования общественных процессов на «среднем» по отношению к государству и обществу уровне. Эти явления сильнее всего дают себя знать там, где такие механизмы не созданы или пока не отлажены (подоб-ное мы наблюдаем в современной России). Но от такого рода проблем не свободны и страны с разви-тыми федеративными системами, такие, как США и ФРГ, хотя там содержание проблем, естественно, иное. В международной сфере государство тоже давно не является единственным субъектом отношений: на протяжении многих десятилетий здесь действуют региональные группировки и интеграции, междуна-родные правительственные и неправительственные организации, транснациональные и многонациональ-ные корпорации, интернациональные общественные движения. Таким образом, оставаясь центральным звеном внутренней и международной политической жизни, проблема «государство и политика» все менее исчер-пывает собой политическую жизнь и все более оче-видно трансформируется в крайне важный, хотя и частный, случай как самой политики, так и любых ее исследований. Отсюда с неизбежностью следует вы-вод: общая теория политики, когда она будет создана, должна будет охватывать своими объяснительными способностями все сферы и направления политиче-ской жизни, а прикладные дисциплины уже сегодня должны быть в состоянии связывать между собой эти сферы и направления моделями, методами исследова-ний и практическими рекомендациями. Политическая жизнь осуществляется внутри не-которой социальной системы или в отношениях меж-ду такими системами. Социальная же система вырас-тает и эволюционирует на трех базовых параметрах: на определенных жизненных функциях, посредством которых живет соответствующая человеческая общ-ность; территории, на которой эти функции осущест-вляются; организационных структурах, обеспечиваю-щих выполнение необходимых жизненных функций данной территории и при данной совокупности насе-ления. В основе деятельности социума лежит необхо-димость воспроизводства его существования, жизни. Деятельность неизбежно привязана к определенному времени и пространству, а значит, и сама организа-ция социума для такой деятельности, и формы, струк-туры этой организации также связаны с данной тер-риторией и ее особенностями. Вплоть до самого недавнего времени во всем мире сложные отношения между социумами, их жизненными функциями, территориями обитания и формами обще-ственной организации, в том числе организации по-литической, складывались и развивались стихийно. Результатом этих процессов стали политическая, де-мографическая, этноконфессиональная, индустриаль-ная карты современного мира. ППА исследует все без исключения формы и проявления политической жизни, поэтому он не мо-жет ограничиваться только теми из них, которые прямо или косвенно связаны с государством, борь-бой за контроль над его институтами или влияние на них. Но ППА не может абстрагироваться и от таких факторов, как жизненные функции, на которых стро-ится здание политики; территория, на которой она осуществляется; политическая и общественная орга-низация социума, — а все это вместе взятое и состав-ляет содержание категории «социально-территори-альная система» (СТС). Для целей политико-психологического анализа со-циально-территориальную систему можно определить как в целом стабильный по этноконфессиональным и другим (исторического масштаба времени) признакам социум, определенным образом организованный (сти-хийно или преднамеренно) для длительной самостоя-тельной жизнедеятельности, поддержания своего суще-ствования как целостного социального организма и/или развития на данной территории. Выделим важнейшие качественные характери-стики этого определения. Одной из таких характе-ристик является исторический масштаб времени, что в современных условиях означает как минимум не-сколько десятилетий или продолжительность актив-ной жизни и деятельности хотя бы двух поколений людей. Другая характеристика относительно высо-кая — на протяжении данного времени, по его мас-штабам и критериям — стабильность национального, религиозного, культурного основания или стержня данного социума. Какая-либо эволюция националь-ного, конфессионального, социального состава на-селения неизбежна. Но базовые характеристики, позволяющие называть данную страну или регион, например, православным или мусульманским, рос-сийским или каким-то иным и т. д., должны оставаться неизменными или в целом неизменными. Самостоя-тельность существования данного социума предпо-лагает не хозяйственную или иную изолированность его от мира — такая изоляция может быть, но может и отсутствовать, — а его существование как единого целого на протяжении оговоренных выше сроков, пусть даже какую-то часть своей истории данный социум находился на положении чьей-то колонии, протектората, области и т. п. Рассмотрим подробнее, как влияют на социум и, следовательно, на все его культурные, психологиче-ские, политические особенности те взаимосвязи, ко-торые объективно складываются между территорией, способами существования социума на ней и органи-зационными структурами этого социума Наука насчи-тывает несколько типов таких взаимосвязей. Европейская социально-историческая и политиче-ская традиция связывает общество и территорию, на которой это общество живет, в единый комплекс че-рез институт национального государства. Собственно говоря, государство является первым типом взаимо-связи социума и территории. Европейское государст-во, как правило, имело либо мононациональный и/или моноконфессиональный состав населения или такой, где безусловно доминировали определенная нацио-нальность и вероисповедание. Здесь имело место об-щество с оседлым образом жизни, постоянной терри-торией, государство с четко определенными внешними границами и внутренним административным делени-ем. Этот тип государственной организации распростра-нен ныне не только в Европе и стал в общественном сознании многих стран и народов своего рода этало-ном устройства «отношений» между обществом и тер-риторией. Но он — не единственный из потенциально возможных и фактически существующих типов таких взаимосвязей. Наиболее близкая к данному типу государствен-ной организации ее разновидность — государство многонациональное — распространена преимущественно в Азии, где многонациональность населения иногда сочетается с его многоконфессиональностью. Но население в целом оседло, территории обитания постоянны для государства в целом и основных этно-конфессиональных групп, внешние границы и внут-реннее административное деление государства име-ют определенный характер. Другой тип рассматриваемой взаимосвязи являет собой однородный этноконфессиональный социум с переменной территорией — кочевые народы. Вслед-ствие кочевого образа жизни эти народы обычно со-вершают циклические перемещения в каком-то ареа-ле, и потому их организация и внутреннее деление связаны с самим социумом, но не с территорией, или связаны с ней лишь в минимальной степени, почему, видимо, у них и нет государственного устройства ев-ропейского или иного признаваемого ООН типа. Это обстоятельство не означает, конечно, будто у таких народов нет внутренней организации, построенной на других основаниях и принципах, или нет собственной, хотя и своеобразной, политической жизни. Третий интересный тип взаимосвязи общества и территории — оседлый социум, не имеющий, однако, четко определенных внешних границ. Такие случаи нечасты, но они есть и наблюдаются, как правило, в малозаселенных регионах, где народ, проживая на удовлетворяющей его территории, не имеет необхо-димости или возможности расширять сферу своего обитания; а кроме того, он не соприкасается непосред-ственно с другими народами из-за огромности про-странств и малой плотности населения, вследствие чего не испытывает потребности в установлении каких-либо границ. К данному типу взаимосвязи общества и тер-ритории можно отнести, наконец, и случаи всевозмож-ных компактных общин (диаспор), раскиданных по разным странам и континентам, но тесно связанных с изначальной «материнской» страной. В современных условиях четко прослеживаются несколько тенденций, которые ППА должен учитывать. Это, прежде всего, растущий регионализм внутри отдельно взятых государств, особенно наиболее круп-ных и со сложными внутренними проблемами. На почве национализма, сепаратизма, местничества или просто здравого смысла и стремления к самоуправлению в вопросах местной жизни повсюду происходит отно-сительное повышение роли и значения локальных систем управления: штатов, земель, провинций, облас-тей, городов и т. д. В результате местная политиче-ская жизнь в них получает стимул для своего разви-тия, а сама такая территориально-административная единица все более обретает качественные признаки самостоятельной социально-территориальной систе-мы (СТС). Кроме того, постепенно выстраивается некий ком-плекс отношений, выходящих за пределы государства в международную сферу, но он не отрицает роль го-сударства, а основывается на этой роли. Таковы пре-жде всего «чистые» интеграционные объединения, — наиболее продвинутым из них является ЕС. К ним относятся и более размытые формы международного регионализма: таможенные и экономические союзы, зоны свободной торговли и свободной миграции тру-да, региональные системы коммуникаций, связи, энер-гетики и т. д. Они не диктуют свою волю государству и не подменяют его, но ни одно из вовлеченных в такие отношения государств уже не в состоянии нормально жить и функционировать без них. Наконец, как внутри государств, так и в отношени-ях между ними все более зримо переплетаются три очерченных типа взаимосвязей между обществом и территорией. Многие страны стали снимать или ослаб-лять прежние жестко силовые ограничения на пере-мещения кочевых народов, предпочитая регулировать эти перемещения внутренним законодательством и международными соглашениями. Границы внутри фе-деративных государств и интеграционных группиро-вок постепенно приобретают все более административ-ный и все менее политико-символический смысл. В целом правомерно говорить о двуедином про-цессе. С одной стороны, растущая взаимосвязанность мира отражается и выражается, в частности, еще и в том, что выстраивается иерархия социально-террито-риальных систем от местного до глобального уровня. С другой стороны, постепенно размывается сувере-нитет государства, но данный процесс развивается в направлении не уничтожения государства как соци-ально-исторического института, а постепенного и труд-ного отказа от его абсолютизации, обожествления, мифологизации в направлении рационального и праг-матичного включения его в иерархию институтов и механизмов, обеспечивающих регуляцию и саморегу-ляцию жизни и деятельности современного, все более сложного и многочисленного человечества. Указанные факторы существенны для построения организацион-но-политической матрицы той социально-территори-альной системы, которой будет заниматься конкрет-ный ППА. Политика производна от социальной деятельности в целом; деятельность в конечном счете имеет своей целью обеспечение тех функций общества, от которых зависят его существование, жизнь, продолжение рода; а эти функции в свою очередь сводятся к нескольким базовым способам существования всего живого. Эволюция человека и общества есть постепенное, накапливаемое за тысячелетия надстраивание все новых, более сложных уровней над менее сложными, изначальными. Выход в теории и методологии ППА на эти изначальные уровни не тождествен, разумеется, описанию и анализу процессов современной общест-венно-политической жизни. Тем не менее он позволя-ет лучше оттенить именно психологические компо-ненты таких процессов, а также долговременные общественно-психологические и организационно-по-литические последствия изначальных способов суще-ствования. Природа наградила все живое тремя принципиаль-но разными возможностями поддерживать собственную жизнь. Каждую из них в чистом виде можно принять за базовый способ существования. Эти три способа существования — подбирание, производство, отъем. Подобрать — значит сорвать плод, растение; вос-пользоваться падалью; поймать то, что физически легкодоступно; подобрать с земли или выкопать из нее. Каков бы ни был конкретный способ подбирания и характер подбираемого, главный деятельностный при-знак данного способа существования — потребление готового, когда действия субъекта ограничиваются лишь актом подбирания (который сам по себе вполне может требовать достаточно изощренного умения), приведением подобранного в годный к потреблению вид (что тоже не исключает умений, например, кули-нарных) и собственно актом потребления. Истоки производства как способа существования жизни, видимо, надо искать в растительном мире. Растение не просто вбирает соки земли, солнечный свет, воду — оно именно производит из всего этого качественно новые субстанции, которыми живет само и кормит других (впрочем, последнее происходит не по «желанию» самого растения и тем более без его «согласия»). Социальные аналоги растительного фото-синтеза — придумать, создать, сделать, усовершенст-вовать, организовать. Главным деятельностным при-знаком производства является создание в процессе и в результате индивидуальных или согласованных ме-жду собой коллективных действий необходимого для удовлетворения каких-то потребностей продукта из таких первоначальных, исходных материалов, которые не могут быть использованы в натуральном виде для удовлетворения данных потребностей. Иными слова-ми, производство есть изготовление чего-то годного к потреблению из того, что к такому потреблению не пригодно в силу естественных свойств исходного материала. Отъем — это отбирание готового продукта у того, кто его подобрал или произвел, причем всегда вопре-ки воле и желанию того, у кого изымается сам про-дукт или какой-то его эквивалент; в противном случае имеет место акт сделки, дарения или наследования. Отнять у кого-то, чтобы тем самым обеспечить собст-венное существование, возможно только через наси-лие, кем бы и как бы оно ни осуществлялось. Исторически наиболее ранние, а ныне воспри-нимаемые как наиболее вопиющие формы насилия — вырвать, отобрать, ограбить, отвоевать. Однако в ходе социально-исторического процесса в целом насилие развивалось и усложнялось, и современные, более сложные, цивилизованные и опосредованные его формы — изъять, конфисковать, взять податью или налогом, перераспределить, ограничить доход, нор-му прибыли, заработную плату и т. д. Главный дея-тельностный признак отъема — насилие, в результа-те которого подобрал или произвел один, а потребляет или распоряжается продуктом другой вопреки воле, желанию, интересам первого. Естественно, различные живые формы использу-ют эти способы по-разному, при помощи далеко не одинаковых конкретных приемов, механизмов и т. п., но живая природа непременно сочетает в себе все три способа. Ориентация на один или доминированир одного из них в ходе длительной эволюции приводит к образованию все новых живых форм, сочетание которых друг с другом образует конкретную живую экологическую систему. По аналогии с живой приро-дой жизнь общества также сочетает непременно все три способа, от них зависит существование и челове-ка как рода, и социально-экологической системы в целом как среды его обитания (хотя отдельные социу-мы могут опираться на различные способы сущест-вования). Все формы жизнедеятельности любого об-щества могут быть в конечном счете сведены к трем базовым способам существования. «Изнутри» социу-ма и собственной логики они определяют и возмож-ные формы организации жизни социума, и пределы существования таких форм во времени (истории) и в пространстве. Для целей ППА существенно, что каждый из спо-собов существования диктует свои требования к орга-низации взаимодействия людей, открывает перед со-циумом свои возможности, но и налагает на него свои ограничения. Человек и социум при способе существования, основанном на подбирании, полностью отданы на милость природы, на откуп стихийным силам и про-цессам. Совокупная энергетика такого социума резко ограничена доступностью пропитания, Господствую-щие формы деятельности не требуют ни сложных средств общения, ни развития отношений внутри со-циума. Если район или ареал обитания в состоянии длительное время обеспечивать социуму достаточное количество пропитания, то такой социум, живущий исключительно подбиранием, обнаруживает весьма высокую стабильность, устойчивость и способен су-ществовать тысячелетиями. Однако он может практи-чески одномоментно и полностью вымереть, если ка-кой-то природный или иной катаклизм резко, внезапно лишит его пропитания. Примитивные формы общест-венного устройства, просуществовав десятки тысяч лет, дошли до нашего времени, практически не претерпев эволюции (как амеба). Что доказывает предельную узость социально-исторических горизонтов подбира-ния как способа существования? Прежде всего то, что опора на потребление готового неизбежно ограничи-вает потенциальную численность популяции, ставит очень близкий предел ее физическим возможностям, а тем самым возводит непреодолимые преграды на пути ее качественного развития, эволюции и прогрес-са. Даже в конце XX в. народы, со всех сторон окру-женные современностью и искренним, пусть и неуме-лым стремлением им помочь, замкнутые на жизнь подбиранием, обнаруживают тенденцию к прямому физическому вымиранию, но не к интеграции в более сложные формы общественного существования. Производство диктует иные социальные и орга-низационные императивы, предполагая, с одной сто-роны, некую последовательность операций для полу-чения желаемого результата и значит, разделение труда, а с другой — необходимость координации уси-лий всех его участников. Труд коллектива невозможен без достаточно сложных форм общения, развитие же и усложнение процессов труда неизбежно стимули-рует развитие общения, языка, понятийного аппарата, рационалистического мышления и сознания. Процесс труда требует, с одной стороны, постоянного и доста-точно жесткого руководства, чтобы рационально вый-ти на задуманную цель, а с другой — заинтересо-ванного взаимодействия участников и возможности обсуждения между ними и руководителем многих производственных вопросов. Так закладываются осно-вы демократии (согласования по горизонтали) и авто-ритаризма (согласования по вертикали, администра-тивной иерархии), а также система сопряжения этих двух начал, равно необходимых в производственной деятельности. Потенциально в производстве как способе сущест-вования заложены безграничные возможности развития индивида, социума и самого производства. Оно освобо-ждает человека от прямой и жесткой зависимости от кормового потенциала природы, дает в принципе воз-можность накопления в обществе излишков и резервов питания, энергии, свободного времени, интеллекта, соз-давая постепенно тот запас избыточности, на базе кото-рого только и становится возможным развитие. Отъем как способ существования социума обяза-тельно нуждается в тех или других способах сущест-вования и живущих ими частях социума, которые мы уже охарактеризовали ранее и на которых он мог бы паразитировать. Доставляя насильнику порой немалые материальные блага, сам по себе отъем не может служить основой социального созидания, которое тре-бует не только ресурсов, но и производящего начала, каковым насильник никогда не является. И тем не менее, именно отъем и насилие порождают, особенно на ранних этапах истории, своеобразные формы со-циальной организации. С научной точки зрения, социальное насилие — стихийно сложившиеся инструмент и механизм, объективно выполняющие неизбежную в любой системе функцию перераспределения и тем самым позволяю-щие выстраивать собственно социальные структуры, особое место среди которых со временем заняло госу-дарство. Исторически развивались и совершенствова-лись не только орудия труда, производственные и экономические отношения, формы общения, общест-венно-политической организации и т. д., но и арсенал средств и форм насилия, его специфическая органи-зация и связанные с ним отношения. В известный период истории человечества круп-нейшим и принципиально новым аппаратом насилия стало государство. Оно сконцентрировало в своих ру-ках колоссальные практические возможности насилия, создав для этого специальные институты: армию, по-лицию, налоговые службы. Государство ввело монопо-лию на насилие, освятив собственную деятельность как единственно допустимую и возможную, придавая этой деятельности статус права и закона и объявив частно-предпринимательское насилие преступностью. Но то-гда-то и выяснилась определенная конструктивная функция насилия: на принудительно собранные с на-селения средства государство обрело возможность делать то, без чего не может существовать ни одно организованное общество. Кроме того, объективно воз-никли и получили ускоренное развитие нефизические формы насилия, без которых немыслима современная цивилизация: налоговая и фискальная политика, раз-личные регулятивные функции государства. В реальной жизни описанные три способа сущест-вования редко встречаются в чистых формах. Они не только всегда сочетаются друг с другом, но и в практи-ческой деятельности людей дают массу пограничных форм и состояний. Так, никакое производство невоз-можно без предварительного подбирания: добычи не-обходимых сырья, материалов, сбора каких-либо пло-дов, растений. Занятие сельским хозяйством включает элементы подбирания и производства, притом в неоди-наковой пропорции на разных исторических этапах становления этого вида деятельности. Развитое в ис-торическом смысле насилие требует специфических производств, удовлетворяющих потребности насилия, а не непосредственные потребности социума. Соответственно, смешанными оказываются и ор-ганизационные структуры, ни одна из которых также не существует в чистом виде. Поскольку три базовых способа существования как-то сочетаются на данной территории, постольку и организационные структуры перекрещиваются, проникают друг в друга, одни из них начинают доминировать, подчиняя себе другие. Совокупность таких структур определяется условия-ми жизни, общей численностью социума и его «рас-пределением» между тремя описанными способами существования. Обычно (особенно на начальных этапах истории) эта совокупность удерживается значительно дольше, чем средняя продолжительность активной жизни по-коления людей. С течением времени нарастает внут-ренняя органическая взаимосвязь трех способов су-ществования, усложняются их взаимопереплетения, возникают вторичные, третичные и т. д. производст-венные, организационно-политические формы, укре-пляется их взаимозависимость, симбиоз. Складывается социально-экологическая система, конкретная органи-зация которой определяет структуру социальной мо-тивации данного социума, которая обусловливает меру активности и инициативности в индивидуальном по-ведении, направленность поведения и, как следствие, результирующая его — направленность и темпы со-циально-исторической эволюции социума в целом. По совокупному воздействию всех перечисленных признаков структура социальной мотивации данной социально-экологической системы может сдерживать, заглушать или, наоборот, в разной мере стимулиро-вать ее историческую эволюцию и качественное раз-витие социума. Рассмотрим «чистые», идеальные варианты различ-ного воздействия структуры социальной мотивации на исторические судьбы социума. Определяющим факто-ром при этом оказывается соотношение в соответствую-щей социально-экологической системе производствен-ного и насильственного начал. Производящий всегда по-особому беззащитен, что проистекает из рода его занятий, из самого способа существования. Он относительно малоподвижен, не способен при первой опасности сняться с места и скрыться, поскольку любое производство трудно пе-реносится с места на место. Он предельно зависим от притока исходных материалов: если их мало, они не в полном комплекте или не требуемого качества, то производство «заболевает» и даже может погибнуть, прекратиться, закрыться. Производящий подчинен внутренним законам своего рода занятий, его техно-логиям, последовательности, циклам, и потому соци-ально значимый результат его трудов возможен только как функция времени и строго определенной последо-вательности действий. Ему всегда легко может быть нанесен ущерб, нарушен нормальный ход его произ-водства, которое относительно легко и просто можно подрубить под корень, и, чем сложнее производство и его продукт, тем проще это может быть сделано. На-против, создать производство, развить его, добиться необходимой культуры труда и продукта, а тем самым и социальной отдачи можно только ценой большого труда, целеустремленности, немалых ресурсов, про-фессиональной грамотности всех действий, а значит, и времени. Любое из перечисленных звеньев насильник мо-жет нарушить или вовсе разрушить легко, быстро, без особых для себя усилий. Живущий подбиранием тоже страдает от насильника. Но уйдет насильник — и подбирающий, если останется жив, сможет вернуться к своему занятию практически немедленно: средства для существования ему доставляет сама природа. Производящий же вначале должен будет воссоздать свой рукотворный мир, прежде чем сможет снова получить от него отдачу. Сделать это бывает непросто и не всегда возможно. Если же бежать от насилия физически некуда, то возможны, как свидетельствует история, три других сценария, существенно различающихся и по внутрен-ней «механике», и по достигаемым в историческом масштабе времени результатам. Один — когда совокупное насилие, независимо от того, исходит оно извне или изнутри, от власти и мощи государства или от разгула никем и ничем не сдержи-ваемой преступности, или от иных причин, оказыва-ется в обществе подавляющим, когда сопротивляться ему практически невозможно, бессмысленно и беспо-лезно. Производящая часть социума задавлена, демо-рализована, ее мотивация в корне подорвана. Она с трудом добывает минимальные средства к жизни, и из них львиную долю у нее вновь отнимают, в резуль-тате чего она не только не заинтересована расширять свое дело, но и практически не имеет для этого воз-можностей, и потому качество самого производства и продуктов труда продолжает оставаться на достаточ-но низком, если не на примитивном уровне. Каждый способ существования — это еще и спе-цифические мораль, нравственность и этика. Этика насилия несовместима с этикой производства; если в обществе господствует насилие, то морально-нравст-венная атмосфера стимулирует новые поколения всту-пать в сферу насилия, тем самым еще более развора-чивая структуру социальной мотивации в сторону от производства: героизируются сила, удаль, аморализм, а не знания, труд, компетентность. Фактический ста-тус воина, разбойника, чиновника выше, чем статус любого человека труда. Такое общество не имеет ни сил, ни стимулов к развитию. Оно не живет, а существует, прозябая фак-тически на физиологическом уровне удовлетворения потребностей. Однако при этом оно может отличаться завидной социальной стабильностью и устойчивостью: примитивизм общественных отношений и неразвитость внутреннего общения гарантируют от серьезных со-циальных потрясений или делают их достаточно ред-кими. Отдельные вспышки недовольства легко подав-ляются. Смена правителей и режимов под давлением межгруппового соперничества в элите и социуме в целом не влечет за собой кардинальных перемен в социально-экологической системе, структуре ее со-циальной мотивации, во всем общественном укладе. В итоге подобный образ существования, если он не нарушается угрозами и вторжениями извне, может поддерживаться веками и тысячелетиями. Однако будущее у такого социума есть только в физиологиче-ском, но не в социально-историческом смысле. Про-гресс общества тут невозможен. Другой сценарий — когда насилию противопос-тавляется иное, встречное насилие. Неважно, внутрен-нее или внешнее, «справедливое» или нет, в воору-женных или административных формах. Важно иное: резко возрастает «насильственная нагрузка» на при-роду, человека, производящую часть общества, на социум в целом и все его организационные структу-ры. Ресурсов, как природных, так и создаваемых тру-дом, начинает не хватать уже не только для развития, но просто для поддержания жизни, сохранения ранее достигнутых ее стандартов. Это уже решающая пред-посылка к социально-исторической, а часто и демо-графической деградации. Если описанное положение сохраняется достаточно долго, то жизнеспособность социума подрывается, страна, народ, цивилизация начинают катиться под уклон, а иногда и вообще схо-дят с исторической арены. Если же в противоборстве двух насилий достаточно быстро побеждает одна из сторон, то происходит возвращение к предыдущему, первому сценарию. Но возможен и третий вариант, когда в противо-борстве насилий сталкиваются не две, а три и более сторон. Он складывается в том случае, если по тем или иным причинам ни одна из сторон не проигрывает, но и не может одержать абсолютную победу, и борьба приобретает затяжной характер. В ней участвует зна-чительное количество сил, попеременно вступающих друг с другом в различные, с течением времени и по промежуточным итогам борьбы меняющиеся группи-ровки и союзы. Сочетаются противостояния внутрен-ние и внешние. Межгосударственные войны «пере-текают» в гражданские и наоборот. Идеологические, политические, социальные альянсы не только перемен-чивы, но и не совпадают с границами государств и их союзов. Главный насильник, т. е. власть, для поддержания собственной длительной способности к беспроигрыш-ному, без тотального поражения участию в противобор-стве оказывается объективно вынужденным не только грабить, но и поддерживать материальное производст-во в собственном социуме. Весьма длительное много-стороннее противоборство насильников, ведущееся примерно на равных, дает исторический шанс, от-крывает уникальную социально-историческую возмож-ность для развития производящей части общества: на-сильник оказывается вынужденным перейти от «охоты» на производителя к его «окультуренному содержанию», «выращиванию», «разведению». Теоретически насильник мог бы заняться социаль-но-экономическим «производством» и раньше (что в современном мире фактически осознали и делают многие режимы). Но мешала сама логика власти, то, что власть насилия всегда и везде тяготеет к тотали-таризму (иной вопрос, какой реальной меры тоталита-ризма она фактически достигает). Уже только по этой причине она не может терпеть рядом с собой никакой другой власти, даже латентной. Однако труд, пусть даже самый неумелый и лени-вый, всегда приносит результаты двоякого рода: пре-жде всего материальные продукты труда, ради полу-чения которых он и осуществляется; производственный и социальный опыт производителя, из которого впо-следствии выкристаллизовываются его знание и по-нимание. Со временем у производителя все более концентрируются не только доходы от его деятельно-сти, т. е. материальное богатство, но и порождаемое этой деятельностью богатство духовное — производ-ственные навыки, знания, в результате чего в его сознании постепенно нарастает демифологизация тех представлений, при помощи которых насильник оправ-дывает свое господство. Тоталитарная власть может быть в своем ареале только высшей, иначе ею станет кто-то другой. Она не может терпеть рядом с собой какие-либо локальные центры независимости, даже если последние не бро-сают ей прямого вызова. Само их существование для нее — уже вызов, мириться с которым тоталитарная власть насилия органически неспособна. Вот почему все деспотии неизменно периодически разоряли про-изводителей, либо уничтожая их физически, либо ли-шая их накопленного богатства, духовного авторите-та, возможности свободного труда, преследуя людей и сословия — носителей знаний и мысли. Если на протяжении последних шестисот лет со-циально-экологическая система Европы, особенно западной ее части, складывалась под знаком нарас-тавшего доминирования производственного начала, породив в итоге промышленную цивилизацию, то на протяжении того же времени и столь же последова-тельно социально-экологическая система России фор-мировалась под знаком нараставшего доминирования, а потом и безусловного господства отъемно-перераспределительского начала, породив в результате перераспределительскую цивилизацию. Этот факт не отменить простым импортом техно-логий — промышленных, организационных или соци-ально-экономических. Технологии важны, но интере-сы развития социума требуют способности найти и на протяжении длительного времени поддерживать ди-намически оптимальное соотношение между насили-ем и производством при доминирующей, но не гос-подствующей, не всеподавляющей роли производства. То, что однажды в истории смогло сложиться стихий-но и дать могучий импульс всему мировому развитию, несомненно, в принципе может быть воспроизведено сознательно. Но только при условии, что будут воспро-изводиться не внешние формы явления, а те глубинные его факторы, что вызывают к жизни объективный императив развития. Факторы эти — качество соци-ально-экологической системы, объективно обуслов-ленный баланс в ней всех трех базовых способов су-ществования (подбирания, производства и отъема) и вытекающие отсюда доминирующие организационные формы жизни социума и структура его социальной мотивации. За последние шесть веков, оставаясь в принципе в рамках одной соответствующей социально-экологи-ческой системы, как Европа, так и Россия неоднократ-но меняли конкретные общественные формы жизни. Переделывались границы государств, их внутреннее устройство, политические системы, изменения претер-певали практически все социально-экономические и иные параметры. Одна и та же социально-экологиче-ская система, таким образом, допускает множество конкретных состояний в своих общих пределах. Эти состояния прослеживаются на двух разных времен-ных горизонтах и качественных уровнях социальных процессов. На протяжении веков и в масштабе десятков по-колений определенная социально-экологическая сис-тема формирует в принципе национальный характер, культуру и цивилизацию. Национальный характер — это обусловленное данной социально-экологической системой конкретное и в целом достаточно устойчи-вое во времени, хотя и меняющееся, сочетание психо-логических и социально-психологических особенно-стей данного социума, вытекающих из конкретного сочетания и соотношения в его жизни всех трех базо-вых способов существования. Это конкретная этика и мораль социума; психологические характеристики социума в целом, его элиты, наиболее значимых слоев и групп; долговременные компоненты в структуре социальной мотивации; набор наиболее устойчивых социальных функций и ролей и т. д. Культура и цивилизация разнятся между собой главным образом протяженностью во времени и пол-нотой воплощенных в них характеристик социума. На протяжении меньших (но все же значительных) отрез-ков времени, измеряемых продолжительностью жиз-ни нескольких или нескольких десятков поколений, могут меняться территория обитания социума и его общественные структуры. Тем самым социально-тер-риториальная система (СТС) предстает как конкретно-историческии «срез», как одно из потенциально возможных реальных воплощений системы социаль-но-экологической. Внутри конкретной СТС в целях политико-психологического анализа могут быть выде-лены статическая и динамическая модели общества, основанные на вычленении социально-экономической, организационно-политической, психолого-поведенче-ских матриц данного социума.

Статическая модель социально-территориальной системы Политико-психологический анализ как приклад-ное исследование имеет две компоненты: политиче-скую и собственно психологическую. Выделение пер-вой не сталкивается с особыми теоретическими и методологическими трудностями. И на социологиче-ском, и на конкретно-политическом уровнях анализа объект и предмет исследования устанавливаются дос-таточно легко и ясно, поскольку отграничение поли-тики от других, неполитических сфер и форм деятель-ности прочерчено с высокой степенью четкости и в массовом сознании, и тем более в специальной лите-ратуре. С выделением психологической компоненты слож-нее. Она заведомо присутствует везде, где хотя бы есть человек, тем более человек действующий. Ограничи-ваться анализом только поведения конкретной лично-сти в конкретной ситуации или процессе значило бы непомерно зауживать сферу психологического и силь-но ограничивать свои прогностические возможности: вне поля зрения и учета оставались бы тогда многочис-ленные общественно-психологические и историко-пси-хологические факторы. Необходимость и желание вы-явить такие факторы немедленно ставят проблему отделения «психологического» от «непсихологическо-го»: как исследователь может быть уверен, что при объяснении данного сложного явления или процесса предпочтение должно быть отдано действию закономер-ностей именно психологического ряда, а не, допустим, экономического, политического или какого-то иного? Ответ на этот вопрос предполагает определение, применительно к каждому конкретному ППА-иссле-дованию, круга реальных носителей психологических качеств (субъектов рассматриваемых процессов); кри-териев вычленения психологических факторов и закономерностей из всех прочих; конкретного знания анатомии реального анализируемого процесса. Ста-тическая модель СТС и призвана в принципе дать ответы на перечисленные вопросы. Проблема того, кто является носителем психоло-гических, общественно-психологических, а также поли-тико-психологических свойств и качеств в анализируемых явлениях и процессах, имеет ключевое теоретическое и методологическое значение, но она в то же время не-проста в нескольких отношениях. Прежде всего, в принципе неправомерно говорить о психологии любого рода безотносительно к субъек-ту. Психология — непременная предпосылка сознания, последнее же — один из важнейших родовых призна-ков субъекта. Поэтому психология как бы дважды неразрывна с субъектом: она просто невозможна без субъекта, и, кроме того, психология всегда есть пси-хология какого-то конкретного субъекта или некоторой их группы. Следовательно, при ППА любых явлений и процессов должен быть в первую очередь установ-лен реальный круг субъектов-участников не полити-ческой жизни вообще, а именно рассматриваемых процессов. Первое и второе, как будет показано да-лее, вовсе не одно и то же. Поэтому во всех случаях каждый раз необходимо устанавливать какие-то критерии, объективные па-раметры субъектности (способности быть субъектом), т. е. тот необходимый и достаточный набор признаков, который позволяет сделать вывод, что данный участ-ник процесса действительно обладает субъектообра-зующими признаками и может, применительно к дан-ному процессу, быть признан одним из его субъектов. Отдельно взятую личность, индивида правомерно априори считать субъектом (по крайней мере, до тех пор, пока не доказано обратное), ибо любой человек в жизни, независимо от его социального положения, степени активности, даже психического здоровья все-гда имеет и осуществляет какой-то выбор, преследует какие-то свои цели, руководствуется некоторыми пред-ставлениями об окружающем его мире, и т. д. Иное дело — выяснение того, является ли он субъектом политики, при каких обстоятельствах может вступить в политическую жизнь своего общества или выйти из нее; на эти вопросы и призван отвечать ППА. Проблемой остается и определение сложного со-циального субъекта (ССС). С точки зрения психологии и социальной психологии, род людской не является единым целым, хотя и не сводится только к механиче-ской сумме входящих в него индивидов. Кроме того, с социально-психологических позиций несомненно, что народ, нация, классы, т. е. крупные и крупнейшие со-циальные общности, не могут непосредственно участ-вовать в общественных, в том числе политических, от-ношениях. Иными словами, в таком случае не могло бы существовать самого явления общественных от-ношений, а значит, и политики как одной из их сфер и направлений. Следовательно, общественные отно-шения в принципе не могут быть редуцированы к межличностным, хотя и включают в себя эти послед-ние в тех случаях, когда такие межличностные отно-шения устанавливаются в связи с практическим осу-ществлением каких-то социальных отношений более высокого уровня. Понятие социального субъекта хорошо известно отечественной и мировой обществоведческой литера-туре: это «юридическое лицо» в праве, «экономический субъект» в теориях экономики и рынка, «субъект меж-дународных отношений» в международном праве, тео-рии международных отношений и внешней политики, собственно «социальный субъект» в социологии, поли-тологии, теории управления. Все перечисленные нау-ки, однако, не дают определения такого субъекта, огра-ничиваясь интуитивным пониманием данной категории на уровне здравого смысла или, как, например, в пра-ве — некоторыми признаками сугубо формального по-рядка («юридическое лицо» есть должным образом зарегистрированная организация). Естественно, что все они не задаются вопросом о психологии такого субъек-та, он просто не входит в число их задач. Но для любого психологического исследования именно этот вопрос является краеугольным, что требует более строгого, менее интуитивного подхода к определению сложного социального субъекта (ССС). Прежде всего ССС должен существовать физиче-ски как вполне реальное материальное образование, иметь достаточно четко определимые физические пре-делы, рамки, границы, формы. В психологическом и конкретно-социальном смыслах не могут быть призна-ны субъектами класс, нация, социальная группа: эти и некоторые другие понятия суть абстрактные аналити-ческие (иногда чисто статистические, как, например, «класс») категории, а не реальные человеческие организации. Ими можно оперировать в философско-социо-логических теориях и концепциях, но не на уровне конкретного политико-психологического анализа. Разу-меется, физические формы социального образования, характер и мера его внутренней самоорганизации могут варьироваться в очень широких пределах, но формы ССС должны быть материально осязаемы. При этом он должен существовать как некое еди-ное, органически взаимосвязанное целое, как самостоя-тельное качество, а не просто сумма образующих его исходных качеств. Иными словами, ССС должен об-ладать внутренней организацией, системностью, це-лостностью как минимум в двух ипостасях. С одной стороны, должны существовать некий организацион-ный стержень, организационная матрица ССС, выпол-няющие как технологические, так и идеологические, управленческие, политические и т. п. функции. Такая структура может иметь весьма различные формы, масштабы, но она должна быть. С другой стороны, должно существовать и некоторое, хотя бы в самых общих чертах выраженное, «самосознание организа-ции»: признание всеми ее элементами хотя бы самого факта своей включенности в некую структуру, более широкую и качественно иную, нежели они сами. Главный психологический признак субъекта — наличие у него внутренней мотивации, способности к целеполаганию и воли к действию, отличных от соот-ветствующих качеств входящих в ССС частей, элемен-тов, подсистем. У субъекта под его внутренними побу-ждениями и воздействиями, приходящими из внешнего по отношению к нему мира, должны возникать какие-то потребности, стремления, желания. Эти мотивы должны отливаться в его сознании в представления о целях и задачах его действий, о путях и средствах, ведущих к достижению желаемого. Сознавая свои цели, субъект должен обладать способностью соответствен-но спланировать и выстроить свое поведение и моби-лизовать свои волевые возможности для того, чтобы в практических действиях придерживаться избранной линии, не терять долговременные ориентиры и цели своего поведения. Требование же у ССС механизмов целеполагания и воли предполагает существование у него как некоего «управляющего центра», так и сис-тем, обеспечивающих его дееспособность. Таким образом, ССС — это реально существующая форма организации коллективной жизни и/или деятельности некоторого числа людей, обладающая объектив-ным внутренним организационным единством (объек-тивной системностью), осознанием самой себя как целостного образования (системным самосознанием), способностью к высшему целеполаганию, отличному от простой суммы целей составляющих ее подсистем (сис-темным целеполаганием), и способностью к подчине-нию своей деятельности, а если необходимо, то и струк-туры, достижению общесистемных целей. В действительности общественная жизнь не знает столь идеальных и завершенных форм, на практике речь может идти, как правило, лишь о том, сколь да-леко продвинулось (по сравнению с функционально и логически требуемым идеалом) развитие каждого из перечисленных признаков у данного конкретного об-щественного образования, «подозреваемого» на субъ-ектность, а также о том, дает ли совокупная мера та-кого продвижения достаточные основания считать данную общественно-организационную форму — пар-тию, движение, союз, блок, ведомство, фирму и т. д., — обладающей качеством субъекта. Определение субъектности в каждом случае прин-ципиально важно с теоретической, методологической и практической точек зрения. Если наличие субъект-ности установлено, то отсюда автоматически должен следовать вывод о том, что со стороны данного обра-зования имеет место некая осознаваемая и целенаправ-ленная деятельность (иное дело, насколько она реаль-но осознается субъектом, каковы его конкретные цели, в какой мере он способен контролировать собствен-ное поведение и т. д. — все это и должен тогда уста-навливать аналитик, занимающийся ППА). Если же необходимых и достаточных признаков субъектности не установлено, то отсюда следует, что аналитик сталкивается со стихийными явлениями и процессами, с объективно складывающимися тенден-циями, со случайными событиями, связями, обстоя-тельствами. Во всем этом тоже может присутствовать значительная доля «психологического», но здесь уже будет психология иного уровня, отличного от того, который существовал бы в случае субъектности дан-ного образования. Естественно, указанный момент должен учитываться и в методах исследования соот-ветствующих психологических явлений и процессов, и в содержании рекомендаций о возможных воздей-ствиях на них. Есть и практическая грань проблемы, причем в политике особенно важная. Аналитик, занимающийся ППА, постоянно сталкивается с задачей истолкования действительного смысла тех или иных сложных си-туаций, допускающих многозначное понимание их. Человек вступает в политику, конкретные политиче-ские действия и процессы и выходит из них, не меняя при этом своей субъектности. Личность остается субъ-ектом всегда и при любых обстоятельствах (по край-ней мере в психологическом понимании субъектности). Качества же ССС могут меняться на протяжении его существования, причем неоднократно, как в сторону повышения его субъектного потенциала, так и в сто-рону временной или окончательной утраты им качеств субъекта (утрата таких качеств отнюдь не тождественна прекращению физического или политического суще-ствования этого субъекта). В рамках конкретного ППА-исследования значе-ние различых субъектов может колебаться в весьма широких пределах: от ничтожно малого.до принципи-ально значимого. Оно к тому же может меняться и во времени, если соответствующее исследование охваты-вает достаточно длительный период. Все это требует от аналитика четкого определения круга изучаемых субъектов применительно ко всем выделяемым в ис-следовании стадиям, этапам, фазам соответствующе-го политического процесса, а само его деление на этапы и периоды должно в качестве одного из основных критериев такой классификации учитывать состав и наиболее характерные особенности субъектов-участ-ников, перемены в нем. Очевидно, что общее между личностью и сложным социальным субъектом — только в наличии у того и другого свойств и качеств субъектности, т. е. способ-ности быть субъектом. Все остальное существенно разное, и прежде всего по трем принципиальной зна-чимости направлениям:

— личность и ССС просто несоизмеримы и несо-поставимы по практическим и материальным возможностям, ресурсному потенциалу, го-ризонтам деятельности во времени, в физиче-ском и социальном пространстве; — они кардинально различаются по природе их сознания и психологии, механизмам формиро-вания и функционирования того и другого и, естественно, по силе и продолжительности дей-ствия каждой из соответствующих психологии; — они принципиально различаются и по приро-де отношений, возникающих между субъекта-ми как одного и того же порядка, так и разно-порядковыми. Последнее обстоятельство имеет особое значение и должно специально рассмат-риваться в рамках ППА.

С позиций психологической науки отношения меж-ду отдельно взятыми людьми всегда являются межлич-ностными отношениями, и никакими другими они быть не могут. Соответственно в рамках любого психологи-ческого анализа данные собственно межличностные отношения и должны рассматриваться именно в та-ком своем качестве. Межличностными отношениями признаются и отношения в малой группе, т. е. в груп-пе, где в принципе возможно их установление между всеми ее членами и численность группы не чрезмер-на, не препятствует этому. Проблемы межличностных отношений в малой группе хорошо разработаны в общей, социальной и политической психологии. Од-нако в реальной политической жизни межличностные отношения и отношения в малых группах составляют лишь незначительную по объему и не всегда значи-мую часть политики. В политической жизни решаются прежде всего проблемы отношений между крупными и очень круп-ными массами людей; но такие массы представлены в их взаимоотношениях не непосредственно, а через различные формы организации, т. е. через ССС. С по-зиций ППА правомерно утверждать, что все извест-ные нам общественные отношения — это отношения между собой различных ССС, чем они и отличаются от межличностных. А современная политика есть не что иное, как политические или политизированные отношения ССС, воплощенные в вербальных и невер-бальных поступках людей, действующих от имени и по уполномочию соответствующих ССС либо узурпи-рующих фактический контроль над ними и/или воз-можность представлять данные ССС на определенных направлениях общественных и/или политических ох-ношений. Принципиально важным моментом является здесь материализация, воплощение целей, интересов, пози-ций, действий и т. д. сложного социального субъекта в поступках конкретных физических лиц, живых людей. Если из ССС «вычесть» не конкретного человека (он легко может быть заменен другим), а всю сумму людей или хотя бы достаточно значимую их часть, то ССС не только потеряет способность действовать, но и вообще может прекратить свое существование. Дей-ствия людей в этом случае несут на себе отпечаток всех их личных особенностей и устремлений; они могут даже подчинить интересы ССС своим собственным, сугубо личным; но значимы они лишь постольку, по-скольку за ними (фактически или лишь в восприятии других людей, общественности в целом) стоят данный ССС, его авторитет и возможности. Особый случай — взаимоотношения между чело-веком и ССС. В силу очевидной несоизмеримости уча-стников такие взаимоотношения, если они почему-либо сворачивают в сторону конфликта между субъектами, на протяжении достаточно длительного времени и при статистически значимом количестве подобных конфлик-тов ведут к формированию в обществе двойной мора-ли. Мораль традиционная, рожденная когда-то в глу-бине истории и несомненно на межличностном уровне взаимоотношений, мораль, воплощенная в Библии, ис-кусстве, нравственности, оказывается неприменимой в отношениях между человеком и ССС. С одной сторо-ны, ССС по многим причинам, рассмотрение которых выходит за пределы данного пособия, не в состоянии действовать по логике и императивам такой морали. С другой стороны, и сам человек, оказавшись в заведо-мо проигрышной ситуации, перед перспективой про-бивания стены головой, начинает искать способы воз-действия на ССС косвенными путями или в лучшем случае становится безразличным к судьбе данного ССС. В результате в отношениях между людьми продолжает сохраняться прежняя мораль (в христианстве основан-ная на десяти заповедях). В отношениях же между людьми и институтами все больше начинает постепен-но допускаться то, что категорически не принимается в межличностных отношениях. Наконец, наступает этап, когда под давлением второй морали начинает видоиз-меняться, становиться «либеральнее» и мораль меж-личностных отношений. В России это имеет особое практическое и поли-тическое значение. На протяжении веков человек был бессилен перед властью и государством, никогда не обладавшими особо высокой нравственностью. Рубеж XX—XXI веков еще более подкрепил и усилил такое положение. Двойная мораль давно уже стала нормой сначала в советском, а ныне — в российском общест-ве. Люди, никогда в жизни не обманывавшие близких друзей и знакомых, коллег по работе, без колебаний выносят что-то с работы, совершают приписки, обма-нывают государство, безразличны к его собственно-сти и положению, а значительная часть общества либо молчаливо мирится с этим, продолжая считать таких людей порядочными, либо даже оправдывает и под-держивает их поведение. Более того, моральная терпимость, нравственный релятивизм начинают все сильнее подчинять себе и межличностные отношения. Нравится нам это или нет, но такое положение существует реально; оно имеет социально значимый характер, вызвано объективны-ми, долговременными и устойчивыми причинами, дей-ствие которых пока только продолжает усиливаться и явно не изменится в обратную сторону в обозримом будущем (если такое изменение вообще возможно; по крайней мере сейчас рассчитывать на него было бы, на наш взгляд, нереалистично). ППА должен учиты-вать эти реалии российской жизни и культуры, как общей, так и политической. Методологически отсюда следует, что ни в каком конкретном ППА-проекте отношения межличностные и общественные, отношения разнопорядковых субъек-тов не могут ставиться на одну доску. Необходимо стро-жайшее соблюдение принципа модальности, суть ко-торого в том, что однопорядковое сочетается только с однопорядковым. Методологически несостоятелен любой анализ, в котором в одной плоскости отношений оказываются личность и ССС (будь то партия, фирма, государственная организация или государство). В рамках ППА данное методологическое проти-воречие целесообразно решать выделением трех клас-сов статических матриц, каждая из которых служит по сути формализованной моделью соответствующе-го среза социально-территориальной системы в ее статике:

— организационно-политические матрицы, опи-сывающие социальный уровень отношений, участниками которых выступают только ССС, а также точки или зоны сопряжения этих от-ношений и их субъектов с населением. Такие матрицы на основании существующих и фактического положения дел могут отражать государственное устройство, политическую систему общества, политический процесс в целом или определенные его части (внутри- или внешнеполитическую часть, отношения в про-мышленности и т. д., а также отдельные под-системы всего перечисленного; — территориальные, демографические и соци-ально-экономические матрицы, отражающие соответствующие параметры той социальной среды, в которой действуют данные ССС, т. е. параметры, агрегированные на статистиче-ском уровне, но классифицированные при-менительно к исследуемой территории (как распределяется население СТС и по катего-риям демографическим, экономическим, иным; по территории СТС в целом либо части такой территории); — политико-поведенческие матрицы, описываю-щие реакцию людей на личностном уровне в достаточно типовых и общих ситуациях, усло-виях, тенденциях. Суть такой матрицы — вы-деление из общего массива типов поведения определенного стереотипа, шаблона индивиду-ального поведения; типологизация таких шаб-лонов; и самое общее, принципиальное указа-ние на их относительную распространенность в специфических социальных условиях.

Для нужд конкретного ППА-проекта, особенно если он имеет частный и ограниченный характер, не обя-зательно потребуются все перечисленные классы матриц одновременно; не исключено, что столь мак-росоциальные матрицы могут не понадобиться вооб-ще. Но если они необходимы, следует проверить их соответствие целям и задачам данного проекта. В то же время, когда некоторый пакет матриц (моделей) уже составлен, возможно его последующее использование для проведения очень широкого круга ППА-исследований с внесением каждый раз лишь минимальной необходимой корректировки. В итоге, когда исследователь выяснит все перечис-ленное и изобразит это в виде некой схемы технологии соответствующего политического процесса, то такая схема и станет по сути искомой организационно-поли-тической матрицей. Без всяких дополнительных иссле-дований она уже показывает аналитику те или иные слабые места в его схеме: где политический процесс недостаточно четко определен в Конституции и законе; где возникает дублирование или, напротив, провал функций; где, как и чем разорвана логически и функ-ционально обоснованная идеальная цепочка необходи-мых действий; где недостаточно четко определены права, обязанности или полномочия структур и/или лиц, при-нимающих решение; где механизм принятия решений не подкреплен необходимыми механизмами контроля и исполнения и т. д. Во всех таких точках аналитик может безошибочно предсказывать возникновение бюрокра-тических накладок, ситуаций, связанных с межведом-ственной и бюрократической борьбой, личными столк-новениями. Если речь идет о процессах в «своей» СТС, аналитик уже только на этом основании может выдать рекомендации относительно возможных направлений совершенствования, в данном случае внешнеполитиче-ского процесса. Если же рассматривается СТС, напри-мер, политического оппонента, то такая схема может помочь определить, в какие именно точки следует на-правлять политические удары, в чем они (удары) могут заключаться и т. д. У построенной подобным образом организацион-но-политической матрицы есть еще и то достоинство, что исследователь сразу же получает возможность оценить, какие компоненты и стадии изучаемого про-цесса у него наиболее обеспечены информацией, до-кументами либо возможностями их получения; где с этим обстоит не столь благополучно; где ему заведомо не удается ничего получить. Соответственно, он смо-жет более взвешенно и аргументированно, более при-цельно выстроить выводы и рекомендации по итогам своего ППА-исследования. Если требуется проанализировать, как будет реа-гировать население на резкое ухудшение эконо-мической обстановки в стране, необходима прежде всего территориальная социально-экономическая матрица. Как распределяется население по возрас-ту, полу, национальности, доходам, социальному по-ложению, владению собственностью и т. д.; как все эти традиции распределены по конкретной террито-рии? То есть, на данном этапе исследователь имеет дело с соответствующей статистикой. Но, организо-ванная по территориальному принципу, такая ста-тистика может многое сказать по существу постав-ленного вопроса. Ударит ли ухудшение экономической обстановки по всему населению на данной территории сразу, или эффект от ожидаемого ухудшения (читатель понима-ет, что пример сугубо умозрительный) будет распро-страняться как бы по цепочке, от одних категорий населения к другим? Если по цепочке, то в какой последовательности расположены на ней различные категории населения; сколь длинна или коротка це-почка в целом; есть ли у отдельных категорий населе-ния возможность самостоятельно компенсировать экономическое ухудшение (например, за счет своих приусадебных участков), и если да, то может ли быть разорвана цепочка в этом месте и на какое время? Сконцентрированы ли те слои населения, последст-вия для которых могут оказаться наиболее болезнен-ными, где-то в одном месте (скажем, в областном цен-тре) или рассредоточены более или менее равномерно по всей территории? От конкретных ответов на эти и подобные вопросы зависит тот сценарий вероятного реагирования населения, который появится в резуль-тате проделанного анализа, — только на основании построения территориальной социально-экономиче-ской матрицы. Наисложнейшим из всех практических вопросов при построении такой матрицы является социально-классовая дифференциация общества. Анализ требу-ет такой дифференциации в качестве одной из своих предпосылок. Мировая практика знает множество подходов к ней: «властный», «распределительный», «профессиональный», «субъективный», марксистский и неомарксистский, теории социальной стратифика-ции, так называемый «индекс Джини» и другие. Счи-тающаяся международной официальная система со-циально-классовых индикаторов ООН строит свои показатели на основе принадлежности к отраслям экономики, обладания собственностью на средства производства, профессии и дохода. В западной социологической и политологической литературе широко распространено деление просто на высшие, низшие и средние классы (обычно по уровню дохода). В рамках любого из перечисленных подходов возможно выделение внутри каждого класса его внут-ренних слоев и их ранжировка по признаку от «выс-ших» к «низшим». Правомерно предположить, что дальнейшее развитие процессов разделения труда, специализации и кооперации, усложнения современного общества будет приводить, в том числе в России, не к устранению классов из общественной жизни, а к увеличению их числа, к большей градации внутриклас-совых и межклассовых слоев и групп. Внимательное и объективное отслеживание локальных перемен в социально-экономической матрице населения даст возможность намного раньше диагностировать появ-ление новых социальных групп и классов, чем это позволяют делать традиционные методы анализа. В политике решаются и другие задачи, в частности, можно ли априори, без дорогостоящих опросов обще-ственного мнения, но со значительной мерой уверен-ности предположить, как распределится население на выборах между голосующими и неголосующими; меж-ду выбором в пользу партий и претендентов правой или левой, радикальной или умеренной, консервативной, обновленческой или центристской ориентацией? Политике -поведенческая матрица характеризует предрасположенность населения, различных его кате-горий к определенным типам политических действий и поведения. В этом смысле она сродни понятию «уста-новка», используемому в общей психологии и характе-ризующему аналогичную предрасположенность лично-сти к тому или иному типу поведения вообще. С психологической точки зрения, выбор между «правым» и «левым» на шкале политических предпоч-тений — это выбор между приверженностью устояв-шимся порядкам либо булыпим или меньшим их из-менением в ту или иную сторону. Многочисленные исследования показывают, что такой выбор связан с возрастом человека (в пределах трудоспособного воз-раста чем человек старше, тем он, как правило, кон-сервативнее в оценках и поступках; перелом в сторо-ну возврата юношеского радикализма наступает, как правило, за пределами 65 лет), а также с суммарными итогами значимой части его жизни: чего смог или не смог достичь человек на протяжении ряда лет (считая примерно от 20-летнего рубежа). Проиллюстрируем это на примере. Предположим, мы исследуем политико-поведенческую предрасполо-женность трех классов (их названия в данном случае не столь важны), из которых первый— высший, а третий — низший по совокупности уровня доходов, положению в общественной иерархии и престижу в глазах других людей. Обозначим эти классы соответ-ственно цифрами 1, 2 и 3. 133 Внутри каждого класса можно выделить четыре группы, различающиеся между собой по суммарным итогам жизненного пути. В первую войдут те, кто на протяжении жизни как минимум двух поколений со-вершает непрерывное восходящее движение в рамках своего класса или переходит из низшего класса в выс-ший. Вторую группу составят те, кто тоже совершает восходящее движение, но только на протяжении своей собственной жизни («люди, сделавшие себя сами»). Третью — те, кто в целом на протяжении всей своей жизни остается на среднем для своего класса уровне, не меняет сколько-нибудь существенно своего положе-ния внутри класса либо меняет его вместе с изменени-ем положения класса в целом и в ту же сторону. И на-конец, четвертую группу составят те, кто катится вниз либо в масштабах своего класса, либо перемещаясь в классы более низшие по сравнению с ним. Эти группы мы тоже обозначим цифрами соответственно от 1 до 4. Теперь составим обычную матрицу, в которой каждая первая цифра обозначает принадлежность человека к одному из трех классов (в принципе их может быть не три, а сколь угодно много), каждая вторая — принадлежность того же человека к опреде-ленной группе по итогам жизненного опыта в преде-лах своего класса. Получаем следующий результат: 11 12 13 14 21 22 23 24 31 32 33 34 Каждая строка этой матрицы — один из трех из-бранных нами для анализа классов, только разложен-ный на группы по накопленному жизненному опыту, а каждый столбец объединяет подгруппы из разных классов, но со сходным жизненным опытом (хотя и раз-личающиеся по материальным итогам такого опыта). Оказывается, что с психологической и соответствен-но политико-поведенческой точки зрения, гораздо больше общего у людей, принадлежащих к разным классам, но к одинаковой группе жизненного опыта, чем у тех, кто входит в один и тот же класс, но внутри него относится к разным слоям жизненного опыта. С классовым делением (строки матрицы) все понятно и привычно. Рассмотрим внимательнее столбцы при-веденной выше матрицы. Первый столбец, первую группу во всех классах образуют, как мы определили, те, кто на протяжении жизни как минимум двух поколений совершает вос-ходящее материальное и социальное движение. Это означает, что дети таких людей воспитываются в ус-ловиях, когда, по меркам и стандартам соответствую-щего класса, материальные и статусные потребности семьи, ее членов удовлетворяются по наивысшим для данного класса стандартам и с относительно высокой степенью гарантии. На первый план в мотивации детей неизбежно выходят духовные потребности (но в пси-хологическом, а не бытовом понимании духовного: стремление уйти в науку, творчество — безусловно духовная потребность; но и стремление жить праздно, ничем себя не обременяя, отдаваясь развлечениям, психолог рассматривает как духовную потребность, только иного конкретного содержания). Если впослед-ствии люди, выросшие и воспитанные в таких услови-ях, идут в политику, то из них получаются, как прави-ло, либо реформаторы, либо реакционеры. Становясь реформаторами, такие люди отнюдь не всегда оказываются наивными идеалистами. Они бли-же других подошли к вершинам социальной пирами-ды, выросли там и в целом отлично представляют себе общество со всеми его достоинствами и пороками. Но субъективный опыт говорит им: если моей семье уда-лось, то и другим тоже может удастся, надо только жить по разуму и совести. Однако если эти люди ста-новятся реакционерами, то они, как правило, жестко и жестоко стоят на защите своих социальных приви-легий, особенно когда для иного недостает природных данных, сострадания к другим или просто образова-ния и кругозора. Второй столбец, вторую группу во всех классах образуют «люди, сделавшие себя сами». Они очень хорошо помнят, как плохо жили еще относительно недавно и каких трудов стоило им добиться своего относительного благополучия. Поэтому они дорожат доставшейся им синицей в руках, добровольно ее ни в коем случае не отпустят, и в этом они, наверное, правы. Когда люди данной категории вынуждены делать политический выбор, их симпатии чаще всего оказываются на стороне умеренного или ярко выра-женного консерватизма, иногда (в зависимости от остроты их личного, а также общего положения) с переходом в реакцию. Консерватизм в данном слу-чае — отнюдь не ругательный и не уничижительный термин. Как только обществу удается создать нечто ценное и полезное, то его первейшей задачей стано-вится сохранить созданное, не дать энтропии погло-тить его. Поэтому консерватизм — основа любого развития, любого прогресса, любой цивилизации. Без нормальной доли здорового и рационального консер-ватизма никакое цивилизованное общество не может ни возникнуть, ни существовать. В принципе консер-ваторы чаще всего не против реформ как таковых, однако они всегда требуют предварительных доказа-тельств, что реформы приведут к улучшению поло-жения, а не к обратному результату; что они будут осуществляться разумно, ответственно, без спешки, с минимумом ошибок, просчетов, издержек; и кон-серваторы согласны ловить журавля в небе, но не вы-пуская из рук свою так непросто пойманную «си-ницу». Третий столбец, третью группу составляют люди, все силы, время и способности которых уходят пре-имущественно на то, чтобы «жить не хуже соседей». В общем это цель, достойная всяческого уважения, ибо только на ее осуществлении может базироваться, в частности, «средний класс» в противовес таким видам социальной энтропии, как всепоглощающие маргина-лизация и люмпенизация широких слоев населения, а кроме того, она требует для достижения успеха посто-янных и действительно немалых усилий. У людей данной категории на интерес к политической жизни и тем более участие в ней либо остается мало времени, сил и желания, либо не остается совсем. Это по пре-имуществу те, кого в 1970 г. тогдашний президент США Р. Никсон очень удачно назвал «молчаливым большин-ством»: среди них больше всего неголосующих, и они в массовом порядке включаются в политику только в случае резких перемен в обществе, в социально-эко-номических условиях к худшему или к лучшему. Четвертый столбец, четвертая группа — люди, катящиеся вниз. Причины скатывания в принципе могут лежать в двух сферах. Они могут иметь лично-стный характер, быть прямо или косвенно связаны с данным человеком, в частности, с такими качествами, как безволие, нежелание работать, неумение строить отношения с другими людьми, пьянство, распущен-ность. Возможна и иная причина: скажем, человек в глубине души понимает, что в своих неудачах и про-валах виноват только он сам и никто больше, однако ничего не предпринимает, чтобы поправить положение (в эту категорию причин не входят несчастные случаи, трагедии в семье и т. п., когда человеку просто катастрофически не повезло). Но ни один человек из перечисленных категорий не признает собственной вины: если он это делает, то обычно выходит из поло-сы жизненных неудач. Упорствующие же ищут пути и способы психологической компенсации, «козлов отпущения», и самым удобным «козлом отпущения» чаще всего оказываются общество, государство, поли-тическое устройство, а наилучшим способом компен-сации — занятие политической деятельностью. В са-мом деле, если в моих невзгодах виноваты семья, соседи, друзья, коллеги по работе и т. д., то ведь в самом крайнем случае от всех них можно уйти, уехать и начать все заново. Уехать же от общества значитель-но труднее, совершенными общество и его структуры никогда не бывают, поэтому считать виноватыми их — значит найти себе оптимального и пожизненного «коз-ла отпущения». Из окунувшихся в политику людей данной категории чаще всего получаются экстреми-сты; будут они правыми или левыми — дело случая, психологических различий между теми и другими нет. Но люди могут катиться вниз и не по своей вине, а под воздействием серьезных социальных потрясе-ний: кризисов, спадов, войн, последствий крупней-ших катастроф и т. д. В таком случае, как правило, не происходит немедленной радикализации общества. Огромная масса в целом нормальных психологиче-ски людей, во-первых, понимает причины создавше-гося положения, невозможность быстрого изменения к лучшему и иные объективные обстоятельства; во-вторых, озабочена проблемами выживания своего и своей семьи, и потому им просто не до политической деятельности, тем более не до бунтов или чего-то подобного. Однако в такие моменты возможен рез-кий перелив массовой поддержки и голосов избира-телей от господствующих политических сил и пар-тий к их оппонентам, независимо от политического лица как первых, так и вторых. Сохранение же нис-ходящих социально-экономических тенденций на протяжении достаточно значительного времени (3— 4 года и более) уже меняет конкретное социальное наполнение построенной нами матрицы. По существу, это и есть политико-поведенческая матрица, созданная для описания принципиальных установок населения на выбор между правыми и левыми политическими силами и партиями. Естествен-но, по такому же принципу, но с использованием других, соответствующих критериев могут быть вы-строены матрицы, описывающие иные политико-по-веденческие предрасположенности населения и/или отдельных его социальных, территориальных групп. В принципе политико-поведенческая матрица может быть построена по отношению и ко всему обществу, и к определенной его части. В совокупности три перечисленные класса мат-риц: организационно-политические, социально-эконо-мические и политико-поведенческие — и образуют модель социально-территориальной системы в стати-ке. Они же дают основу для общего, самого грубого и приблизительного разделения «психологического» и «непсихологического». Политико-поведенческие матрицы прямо и непо-средственно ориентированы на выделение собствен-но психологических компонентов, понимаемых в дан-ном случае как реакция людей и на непосредственные, сегодняшние условия бытия, и на эволюцию этих ус-ловий, причем не только в обществе в целом, но и применительно ко всем его основным классам и со-циальным группам конкретно. Социально-экономические матрицы способны дать весьма детализированное представление о текущих условиях бытия, об уровне и качестве жизни, а также об основных тенденциях эволюции того и другого на протяжении любых отрезков времени. Иными слова-ми, они дают ППА-исследователю возможность весь-ма конкретно оценить, кто и на что именно будет реа-гировать в различных социальных слоях, группах, на разных уровнях социальной пирамиды, в разных тер-риториальных частях СТС. Наконец, организационно-политические матрицы, описывающие политическое устройство и политиче-ский процесс, дают в распоряжение исследователя некоторый набор реальных и потенциально возмож-ных социальных ролей, соответствующих ключевым точкам описываемых процессов. Сопоставление нор-мативного или ожидаемого ролевого поведения субъ-ектов политического процесса с их фактическими действиями и позволяет выявить их субъективные психологические качества: мотивацию, характер и направленность интересов, содержание их представ-лений, отношения друг с другом и многое иное. Необходимо, однако, подчеркнуть одну принципи-альную особенность любых психологических исследо-ваний вообще, но в большей мере ППА. Психология любого субъекта едина и неразрывна как в той ее час-ти, которая соответствует принятым в обществе нор-мам, стандартам, критериям, так и в той, где она в большей или меньшей степени отходит от этих норм, нарушает или даже отвергает их. Историк, правовед, экономист, социолог, политолог могут изучать офици-альные, общепринятые стороны бытия и в то же вре-мя оставаться научно корректными, не касаясь тене-вых аспектов своего предмета. Для психолога такая возможность в принципе исключена, если, конечно, он хочет, чтобы его выводы были достоверны, а рекомен-дации в разумной степени надежны. Здесь психолог подобен врачу, который тоже не разделяет болезни на «приличные» и «неприличные», но смотрит, болен или практически здоров его пациент. Следовательно, как бы мы ни относились к явлени-ям теневой экономики, теневой политики и прочим теневым сторонам общественного бытия, но их учет в ППА, особенно в его макросоциальной части, абсолют-но необходим как на уровне методологии, составления идеальных моделей, предварительных схем, гипотез и т. п., так и при насыщении их конкретным эмпириче-ским материалом и содержанием. Это требование ак-туально в любых условиях, но оно вдвойне актуально при анализе современнной российской политической жизни, в которой теневые и иные неформальные про-цессы нередко играют ведущую роль.

Динамическая модель социально-территориальной системы Политико-психологический анализ объектом и предметом своего исследования имеет две самые под-вижные сферы: политику и психологию. В той и дру-гой перемены — норма, причем изменчивость настрое-ний, устремлений, внезапных и массовых порывов нередко оказывается и весьма спрессованной во вре-мени, и крайне мощной и неоднозначной по направ-ленности (когда, казалось бы, достаточно сильные массовые эмоции в считанные дни, а то и часы меня-ются прямо на противоположные), и в то же время приверженной значительной доле иррационализма (или того, что воспринимается как иррационализм). Теоретическую и методологическую проблему для ППА-аналитика представляет, однако, не сама измен-чивость как таковая. Высокий динамизм политики и психологии дополняется еще их уникальной, нередко парадоксальной способностью сочетать в себе, при-чудливо переплетать друг с другом воздействие фак-торов и процессов принципиально разной временной природы. И в политике, и в общественной психологии постоянно присутствуют явления, тенденции, качест-ва, диктуемые причинами макросоциального уровня, исторического масштаба времени. Человек не всегда может осознавать их присутствие, а уж тем более понимать конкретные пути, механизмы, средства их воздействия. Тем не менее и прошлое, и настоящее всегда с нами. Вот почему в тех трансформациях, через которые проходит в последние годы Россия, сложней-шим образом переплелись между собой и ее более чем тысячелетняя история, и глобальные процессы XX в., и те тенденции мирового развития самого последнего периода, которые мы еще только начинаем угадывать, но которые тем не менее уже создают облик XXI сто-летия. Вместе с тем и политика, и психология способны реагировать (на практике они делают это сплошь и рядом) и на самые, казалось бы, мелкие, ничтожные события и происшествия, масштабы и значимость которых не должны были бы простираться дальше, чем на несколько десятков человек и часов, максимум суток времени. Причем значение подобных мелочей и для человеческой психики, и для политической жизни непропорционально резко и сильно повышается в критические для общества периоды (типа переживае-мого ныне Россией), когда никем не предусмотренная мелочь способна подчас спровоцировать события круп-ного, вплоть до общенационального, масштаба и с последствиями, которые могут ощущаться годы, а то и десятилетия спустя. Естественно, ППА и в аналитической, и в прогно-стической своих частях непременно должен по воз-можности учитывать все такие принципиально значи-мые особенности своего предмета. Рассмотренные подходы необходимы, но сами по себе еще недостаточны для описания динамики поли-тико-психологических процессов. И дело не только в том, что матричный принцип дает одномоментный срез того или иного уровня предмета исследования. Организационно-политическая, социально-экономическая, политико-поведенческая матрицы описывают такие характеристики социума и его политической системы, которые хотя и меняются со временем, однако делают это либо крайне редко, либо весьма медленно. По самой своей природе названные матрицы не могут улавли-вать быстрых и резких перемен, особенно колебатель-ного характера: они лишь отразят средне- и долгосроч-ные последствия таких перемен, причем каждая в своей сфере. Поэтому необходимо дополнение указанных подходов другими, которые были бы способны адек-ватно описывать изменчивость текущего состояния политики и психологии, возможность колебательных движений здесь и выявлять реально действующие и потенциально возможные причинно-следственные связи на стыке психологии и внепсихологических явлений и процессов, существенных для перипетий политической жизни. Несколько групп вопросов имеют особо важное теоретическое и методологическое значение. Это, во-первых, практический учет в ППА диалектики мате-риального и духовного, объективного и субъективного; во-вторых, выявление политически значимых динами-ческих взаимосвязей идеологии, мировоззрения и общественной психологии; в-третьих, определение историко-психологической наследственности социума, в частности духовных и политических последствий взаимосвязей исторических способов существования социума с его социальными, политическими, нравст-венными структурами; в-четвертых, выяснение взаи-мосвязи массового сознания, общественного мнения и политического поведения в реальных процессах и ситуациях. Все перечисленные проблемы предельно актуальны и для современной России. Для всех же без исключения случаев сложных ситуаций, оказывающих неоднозначное, разноплано-вое воздействие на субъекта и объективно требующих от него достаточно сложного поведения, в изначаль-ную формулу должно быть поставлено специфическое качественное понятие «личность субъекта». Оно озна-чает, что:

— субъект воспринимает воздействия на него извне не механически, а отфильтровывая для себя определенную их часть, придавая раз-личным воздействиям разные смысл и значе-ние; причем такая фильтрация осуществляется субъектом как осознанно, намеренно, так и неосознанно; — столь же неоднозначна и реакция субъекта даже на одно и то же, одинаковым образом интерпретированное этим субъектом внешнее воздействие: у субъекта всегда имеется некото-рый выбор ответных действий, а главное, соб-ственная воля, которая позволяет ему осуще-ствлять этот выбор, в том числе вопреки всем и всяческим обстоятельствам и даже сознатель-но во вред себе; — помимо перечисленных факторов, в восприятии субъектом внешних воздействий, в формиро-вании его ответной реакции (или поведения) на них сказываются и специфические особен-ности данного субъекта (его знания, умения, физическое и психологическое здоровье, эмо-циональное состояние и пр.), а также его био-логическая и социальная наследственность.

Все это позволяет признать в качестве одной из закономерностей политической жизни тот факт, что любые объективные воздействия на социум (совокуп-ность субъектов, как индивидов, так и ССС), откуда бы они ни исходили и в чем бы ни заключались, неизмен-но вызывают со стороны этого социума не какую-то определенную реакцию, а спектр реакций, диапазон и глубина которого зависят от численности данного социума, сложности его социальной стратификации и от набора основных представленных в нем типов лич-ности и сложных социальных субъектов. На уровне реальной жизни действуют две ра-нее отмеченные формы объективного процесса, одна из которых — целеполагающая деятельность самого человека. Эта деятельность, однако, обладает собст-венной внутренней сложностью, поскольку включа-ет не только совокупность индивидуальных поступ-ков людей, но и сложное взаимопереплетение всех видов и форм общественных отношений как по го-ризонтали (между модальными и однопорядковыми формами общественной организации), так и по вер-тикали, от высшего к низшему и наоборот. Причем для каждого из отдельно взятых субъектов (и для че-ловека, и для любого ССС) его собственное поведе-ние выступает как чисто субъективный фактор, но поведение всех других — как безусловно объектив-ные факторы. Эта внутренняя сложность человеческой деятель-ности как одной из форм объективного процесса дает основания выделить внутри данной формы три каче-ственно различных уровня, на каждом из которых диалектика объективного и субъективного проявляет-ся по-своему, специфически. Первый уровень — это диалектика природного и общественного, понимаемая как взаимоотношение и взаимообусловленность естественного природного мира и человека как части этого мира. Сюда относят-ся, с одной стороны, космическая, физическая, хими-ческая, экологическая, географическая, климатическая и т. д. обусловленность деятельности и самого сущест-вования человека, а с другой — его биологическая природа. Познание явлений и процессов этого уровня диалектических взаимодействий осуществляется всем комплексом естественных и биологических наук. Второй уровень — диалектика отношений между материальным миром, созданным самим человеком в процессе его исторического развития, и формами со-циально организованной деятельности человека в этом «искусственном» мире. Необходимость и правомерность выделения второго уровня обусловлена тем, что созда-ваемая человеком искусственная среда обитания («вто-рая природа») всегда представлена одновременно:

а) в виде специфических материальных объектов (производительные силы, инфраструктура, мате-риальные носители культуры и т. п.), живущих по законам не только естественного, но и социально-го мира; б) в неотделимом от этих объектов исторически сло-жившемся способе их использования (например, станок перестает быть просто физической массой и начинает выполнять свои специфические функ-ции только при наличии человека, умеющего этим станком пользоваться и нуждающегося в том, что может быть на нем произведено).

Практическое значение данного уровня диалекти-ческих взаимосвязей особенно очевидно в современ-ной России, где ныне, в условиях исторической соци-альной трансформации, повисли в воздухе многие прежние материальные объекты и социальные уме-ния, не находящие себе применения; и в то же время ощущается острый дефицит других — рыночных ин-фраструктур, умения власти и населения жить в усло-виях рынка и т. д Наконец, третий уровень — это диалектика инди-видуального и общественного, включающая в себя как отношения между индивидом и обществом в целом, так и между более простыми и более сложными формами социальной организации. Второй и третий уровни диалектических взаимосвязей описываются всем ком-плексом наук об обществе и человеке. Таким образом, объективное воздействие на лю-бого субъекта (общество, социальную группу, общест-венный институт, личность) включает в себя все пере-численное. Конкретное состояние всех в совокупности условий жизни и деятельности людей в определенный момент или период образует объективные условия существования (деятельности) социума. Однако воз-действие этих условий на пути от объективного мира к конкретному субъекту проходит через три специфи-ческих фильтра. Первым являются субъективные условия сущест-вования (деятельности) данного человека, группы, ССС, общества. Любой субъект соприкасается в своей жиз-недеятельности не со всем окружающим его физиче-ским и социальным миром, а только с какой-то его частью, пусть даже и очень большой. Соответственно, и непосредственно значимыми для него оказываются события и процессы не в мире в целом, а прежде всего в этой, непосредственно связанной с ним части мира. Однако и субъективные условия существования (деятельности) не влияют на субъекта напрямую: дей-ствуют еще механизмы и закономерности восприятия. Часть таких механизмов имеет технический характер: в современном сложном мире, где даже угроза миро-вой ракетно-ядерной войны может входить в число субъективных условий жизни отдельно взятого челове-ка, огромная роль принадлежит всевозможным систе-мам сбора, обработки, передачи информации. А между тем очень многое в политической жизни зависит имен-но от своевременности, полноты, достоверности инфор-мации, равно как и от возможностей манипулировать ее количеством, качеством, содержанием. Но существуют и действуют также механизмы и закономерности социального восприятия, подробно описанные в психологической и политологической литературе. Социальное восприятие связано с теми искажениями информации и ее выборочным отбором, которые отличают функционирование любых бюрократических структур, политических партий, правительственных и общественных институтов и т. д. Необхо-димо подчеркнуть, что все это — не результат чьей-то расхлябанности, злонамеренности, человеческих несо-вершенств и т. п., а очевидные закономерности уст-ройства и функционирования различных форм и ти-пов социальной организации, иначе подобные явления не повторялись бы с такой точностью во все времена, в самых разных странах, культурах и обстоятельствах. И наконец, действуют механизмы индивидуального восприятия. На осознаваемом уровне они связаны с тем, что любой человек из потока доступной ему ин-формации выбирает только то, что соответствует его интересам, кругозору, образованию. На неосознавае-мом — это особенности зрительного и слухового вос-приятия; теоретических абстракций или художествен-ных образов; знаковой или графической информации; взаимосвязи текущего восприятия с памятью и мно-гое другое. В реальных политических ситуациях (на-пример, прогнозирование поведения руководителя государства в обстановке острого внутреннего или международного кризиса) подобные факторы могут оказаться даже более значимыми, чем традиционно привычные для нас экономическое, военное, иное макросоциальное прочтением объективной ситуации. Те объективные и субъективные условия существо-вания (деятельности), которые пробились через все пе-речисленные фильтры, возможно, исказившись по пути до полной противоположности действительному и даже до абсолютного отрыва от какой бы то ни было реально-сти, и которые вошли в сознание субъекта, образуют когнитивную карту этого субъекта, т. е. комплекс его фактических представлений о мире, своем положении, проблемах, интересах, задачах, целях — обо всем. Нет необходимости подчеркивать, что именно здесь событи-ям объективного мира придается большая или меньшая значимость; что место этих событий в ряду каких-то иных может оказаться непропорционально зауженным или расширенным; что запас знаний, которыми реально оперирует субъект, может колебаться в широких преде-лах, а в его содержании весьма причудливо и в разных пропорциях могут смешиваться знания научные и прак-тические, а также знания и предрассудки, заблуждения и иллюзии; что причинно-следственные связи между явлениями реальной жизни, устанавливаемые в созна-нии данного субъекта, могут не иметь ничего общего с действительными, и т. д.; что, наконец, сознание субъекта может быть просто больным или от рождения ущерб-ным. Но в любом случае поведение субъекта будет оп-ределяться структурой и содержанием когнитивной карты его сознания, а не непосредственно субъектив-ными и тем паче объективными условиями его жизни и деятельности. Но вот поведение субъекта внутренне сформиро-вано (механизмы его формирования описаны в психо-логической и социально-психологической литературе), и субъект начинает действовать. Его вербальное или невербальное поведение по внутренним движущим силам, целям, направлениям и проявлениям всегда субъективно. Конечный результат любого субъектив-ного поведения — некие объективные последствия как для самого действующего субъекта, так и для всех остальных. Однако на пути от сознания субъекта к конечным объективным последствиям субъективное поведение тоже как бы проходит через ряд последо-вательных «фильтров». Самый первый из них, считая от самого субъекта, образуют врожденные и приобретенные способности субъекта: его сообразительность, быстрота и качество реакции, воля и целеустремленность, собранность и самодисциплина, широта и глубина знаний, умений, социальных навыков и т. д. Естественно, как конкрет-ное содержание таких качеств, так и пути и способы их формирования, закрепления, проявления весьма раз-личны у личности и у сложного социального субъекта. Но на этапе инициации поведения решающее значе-ние имеют способности субъекта и мера их соответст-вия тем задачам и целям, что он ставит перед собой. Реализация поведения началась; и здесь второй фильтр — субъективные практические возможности данного действующего лица или ССС. Блестящий политический стратег на посту президента может, например, задействовать в своих целях все — внут-ренние и внешние — возможности государства, а также потенциал значительной части независимых организаций, общественных сил и движений. Но тот же самый человек, не утратив своих субъективных способностей, а возможно, даже существенно развив их, оказавшись в отставке, может не иметь возмож-ности даже просто публично выступить с изложени-ем своей точки зрения. Ясно, что и эффект от его поведения в этих двух ситуациях окажется просто несопоставимым. Третий фильтр — практический потенциал тех средств и возможностей, которые доступны данному субъекту. Посредственный политик, располагающий хорошо отлаженной партийной и/или государствен-ной машиной, иной организацией, может добиться куда более внушительных результатов, чем гениальный стратег, такой машины не имеющий или вынужден-ный иметь дело с неотлаженным, недисциплинирован-ным, некомпетентным механизмом своей власти. Мож-но безукоризненно ориентироваться в достижениях какой-либо науки, знать до тонкостей все ее нюансы, но сама наука может еще по уровню своего развития быть неготовой для разрешения практических задач или не подкрепленной в техническом, технологиче-ском, организационном отношениях. Величайшее мас-терство пилота теряет всякий смысл, если для его машины не завезли горючее. Дл.я целей политико-психологического анализа существенно то, что в результате прохождения субъ-ективного поведения через все перечисленные «фильт-ры»:

а) конечные объективные последствия и резуль-таты такого поведения с весьма высокой долей вероятности могут не соответствовать изначаль-ным намерениям, побуждениям, устремлениям, целям субъекта или даже в большей или мень-шей степени противоречить им; б) мера такой вероятности, при прочих равных условиях, тем выше, чем сложнее сам субъект и его внутренний мир; чем в более сложные отношения он вступает; чем сложнее структура его целей, поведения, используемых средств; чем больше разрыв между выдвигаемыми це-лями, с одной стороны, и всей совокупностью возможностей субъекта — с другой; чем более масштабны и продолжительны по времени все упомянутые процессы; в) в социально-историческом масштабе времени и деятельности при современном уровне ма-териального и научного развития в принципе невозможно достижение никаких декларируе-мых целей в точном соответствии со всеми об-стоятельствами и условиями их декларации, если потребное для этого время превышает продолжительность активной жизни одного поколения людей (30 лет).

По-видимому, с расширением знаний и практиче-ских возможностей человека данные рамки также бу-дут расширяться. В пределах этих временных рамок ППА должен учитывать «переливы» социальных и духовных процес-сов, происходящие между различными секторами обще-ственного сознания, и прежде всего между идеологией и общественной психологией как формами обществен-ного сознания, имеющими особую значимость. Актуаль-ность таких процессов и их научного понимания для современной России невозможно переоценить. В макро-ППА-исследовании существенно, какой представляется динамическая структура общественно-го сознания и как эта структура корреспондирует со структурой индивидуального сознания и психологиче-ских механизмов поведения. Психология и политоло-гия, стоящие на позициях позитивизма, практически не задаются вопросом о структуре и динамике обществен-ного сознания, концентрируясь почти исключительно на категориях «общественное мнение», «политические представления», «идеология». Такой подход в целом вполне достаточен для решения многих прикладных задач, ретроспективных описаний, но обнаруживает свою недостаточность при попытках прогнозирования идеологических и политико-идеологических процессов. В отечественной литературе до недавних пор су-ществовало два подхода к принципиальному делению общественного сознания на основные его формы. Наи-большее число сторонников имел подход, подразделяв-ший общественное сознание только на идеологию и общественную психологию. Критерии такого деления достаточно очевидны, что, по-видимому, и делало его привлекательным для многих. Однако дальше начина-лась путаница с последующим делением на более ча-стные формы и виды, но так и остался непроработан-ным до конца вопрос о критериях различения «форм» и «видов» общественного сознания; неясно, почему в число «форм» попадают разнопорядковые величины; непонятно, в какой мере и на каких основаниях отно-сить к идеологии, а в какой — к общественной психо-логии такие формы (виды) общественного сознания, как, например, религию или право. Между тем для многих комплексных ППА-исследований перечисленные вопро-сы — не надуманные, а самые практические. Другой из двух указанных подходов, сформулиро-ванный более 30 лет назад и отнюдь не считавшийся «еретическим» или «диссидентским», но почему-то собравший гораздо меньшее число сторонников и последователей, исходил из трехзвенного деления об-щественного сознания — на идеологию, общественную психологию и мировоззрение в качестве самостоятель-ной базовой формы. Этот подход представляется нам гораздо более обоснованным и продуктивным, по-скольку лучше согласуется с распространенной в отечественной психологической науке трехзвенной картиной структуры поведения, складывающегося под влиянием нескольких функционально различных, не способных заменить друг друга комплексов: внутрен-ней природы субъекта; познания им окружающего мира; сочетания мотивации к деятельности, ее целе-полагания и волевого импульса. Общественная психология как форма обществен-ного сознания при таком подходе модальна внутрен-ней психической и психологической природе индиви-да: наличию у него определенной наследственности в этих сферах, приобретенных свойств и качеств, инте-риоризированных продуктов образования, информи-рованности, общей и политической социализации и т. д. Подобная модальность не просто кажется интеллекту-ально удобной — она правомерна, и прежде всего потому, что лежащие внутри самого сознания ме-ханизмы поведения не могут иметь принципиально разную структуру на индивидуальном и общественном уровнях. Между этими механизмами должна быть высокая степень подобия (что и выражается поня-тием «модальность»); но кроме того, структуры об-щественного сознания должны следовать за струк-турами сознания индивидуального, поскольку первое возникает из последнего и воплощается в реальной жизни тоже через последнее. Мировоззрение в структуре общественного соз-нания модально познавательным компонентам ин-дивидуального сознания — это не только некая опре-деленная сумма информации о внешнем мире, но и знание, т. е. системная организация этой информа-ции; это качество и самой информации, и ее орга-низации, если таковая есть; и, наконец, это также определенный набор (сумма) или комплекс (нечто организованное внутренне) средств, методов, подхо-дов к исследованию внешнего мира, к добыванию новых фактов о нем и к признанию вновь получае-мой информации знанием. Идеология как форма общественного сознания модальна сочетанию мотивов, целей и воли в структу-ре психологии индивида. Главное в структуре любой идеологии — вовсе не то, что это некая система пред-ставлений (любая наука, равно как и псевдонаука, тоже является такой системой), и даже не то, что эта сис-тема направлена на защиту определенных обществен-ных интересов и порядка (такая защита куда лучше обеспечивается в практическом плане другими сред-ствами) . Не так существенно и то, является идеология по своему содержанию сознанием истинным, ложным или сочетающим то и другое: многие системы пред-ставлений подходят под любой из данных критериев, не будучи при этом идеологиями. Определяющие при-знаки идеологии, на наш взгляд, иные. Под влиянием одного и того же внешнего раздра-жителя, стимула у различных субъектов возникают разные мотивы. На базе одного и того же общества, одного и того же анализа этого общества могут быть сделаны разные до противоположности выводы, и сегодняшняя Россия, ее духовная и политическая жизнь — ярчайшее тому подтверждение. Идеология формулирует социальную мотивацию определенного типа и направленности. Отсюда она выводит социаль-но значимые долговременные цели и подкрепляет все это волевым импульсом, который на социальном уровне направлен на мобилизацию усилий, ресурсов, духов-ных возможностей общества на долговременные и сверхдолговременные ориентиры его жизнедеятель-ности и всегда подкреплен организационно. За любой идеологией всегда стоит некая организация — ее но-ситель, хранитель и жрец. Система воззрений без такой организации, не подкрепляемая ею, может быть чем угодно, но только не идеологией. Из трех основных форм общественного сознания наименее подвижна именно идеология. Общественная психология наиболее изменчива, гибка, хотя и в ней есть элементы и структуры, остающиеся неизменны-ми на протяжении десятилетий и даже веков. Но для изменений в содержании и формах выражения идео-логии нужны совокупные и глубокие, взаимно подкре-пляющие и усиливающие друг друга перемены и в объективных условиях жизнедеятельности общества, и в сфере его мировоззрения, и в общественной пси-хологии. Такие изменения требуют долгой предвари-тельной эволюции и потому происходят не часто. Для ППА-проектов существенны два вывода. Во-первых, любая идеология эволюционирует не произ-вольно, а по собственным внутренним законам, еще ждущим своего исследования. Главная политико-пси-хологическая функция идеологии как явления, по-ви-димому, состоит в обеспечении психологической ле-гитимности (т. е. готовности субъекта принять как «законный») определенного долговременного жизнен-ного уклада. Идеология возникает в ответ на вопросы, которые ставит жизнь, но на которые объективно невозможно в данный момент или период ответить, и потому в качестве ответа предлагается некая сверх-долговременная гипотеза, высказываемая в форме аксиомы. Идеология начинает переживать серьезный и глубокий кризис тогда, когда под влиянием времени и опыта зримо и несомненно меняются либо содер-жание ответов на такие вопросы, либо сама их по-становка и формулировка, мера их актуальности. Именно это, а не злоупотребления и не прегрешения, и даже не прямые преступления находящихся у по-литической власти жрецов идеологии, ведет к подрыву ее собственной психологической легитимности- дос-таточно вспомнить инквизицию, вовсе не подорвав-шую позиции католицизма, и, напротив, становление естественных наук, изрядно пошатнувшее его пози-ции. А потому идеология не может и отмереть в ре-зультате, например, политических преследований' они лишь укрепляют ее авторитет в глазах реальных и потенциальных последователей данной идеологии. Вообще, случаи «чистого» и полного отмирания ка-кой-либо масштабной и влиятельной идеологии в до-кументированной истории нам неизвестны, хотя отдель-ные идеологии впадали нередко в весьма глубокие и затяжные кризисы. Во-вторых, общество бывает готово воспринять новую идеологию не когда угодно, но во вполне опре-деленные периоды своей жизни, когда все более оче-видна исчерпанность прежних ответов на основопо-лагающие вопросы жизни, а новые ответы не отлились еще в какие-то четкие формулировки. Однако и здесь будет принята не любая идеология, способная именно сегодня такие формулировки предложить, а только та, которая, кроме того, будет отвечать общественно-пси-хологическим особенностям данного социума, и пре-жде всего специфике его национального характера, этноконфессионального и/или социоэтнического пси-хического склада России. Иными словами, восприни-маемая новая идеология должна быть совместимой как с текущим психологическим состоянием общества, так и, самое главное и сложное, с его историко-психологической наследственностью. Из чего же складывает-ся последняя? Здесь необходимо вернуться к рассмотренным трем базисным способам существования, но уже с точки зрения того, какие организационно-политиче-ские, психологические, духовные последствия имеет каждый из них на длительной исторической дистан-ции, измеряемой продолжительностью жизни многих поколений людей. Так, процесс подбирания не требует от его участ-ников какой-то особой координации усилий, и значит, развитых средств общения, прежде всего языка. От-носительно примитивный способ существования про-изводит лишь ограниченное количество знаний и не требует большего, а неразвитость языка и не дает возможности накапливать дополнительные знания сверх минимально необходимых, тем более переходить к абстрактному мышлению. Процесс подбирания не требует и особого руководства: каждый индивид впол-не способен действовать самостоятельно. Существует и своеобразная жизненная этика, концентрирующая-ся на взаимоотношениях человека с природой и сво-дящаяся к тому, что нельзя обижать природу и ее богов, вредить живому без дела и смысла, брать больше, чем нужно человеку для выживания и т. д. Производство вытягивает за собой иную цепочку психологических, духовных, организационных послед-ствий. Оно, помимо материальных результатов труда, непременно порождает накопление не только квали-фикации, умений, но и опыта, из которого со временем выкристаллизовывается знание, вначале практическое, а потом и научное. Производство всегда предполагает некоторое разделение труда, что вызывает необходи-мость его координации, подчас достаточно сложной. Все это требует развитых средств общения, и прежде всего языка; дает стимул к его развитию; способству-ет постепенной наработке в языке таких структур и понятий, которые открывают путь к формированию абстрактного мышления. Производство рождает спе-цифическую трудовую этику: уважение к труду и его результатам, к знаниям и компетентности, к инструменту, дисциплине и самоконтролю, к точности в сло-вах, характеристиках, обязательствах. Аналогичный «шлейф» есть и у отъема, насилия, однако там он иного качества. Язык необходим для координации действий во время нападений, акций, боевых действий — язык команд, язык диктата и подчинения. Руководство жизненно важно в самом прямом смысле слова, а в боевой обстановке дискути-ровать некогда, выполнение команд должно быть до-ведено до автоматизма, в чем и заключается не толь-ко гарантия успеха «миссии», но части и самой жизни. Более того, авторитет вожака должен быть непрере-каем также и в обычной обстановке, в противном слу-чае обязательно найдется желающий и способный силой завладеть его местом и долей добычи. Следо-вательно, авторитет вожака должен постоянно под-держиваться самыми жесткими средствами. Так за-кладываются основы того, что позднее разовьется в политический тоталитаризм. У насилия как способа существования есть и своя этика- культ силы, слепой групповой сплоченности, резкого деления мира на «своих» и «чужих», круговой поруки. В любой социально-экологической системе всегда присутствуют все три способа существования со всем «шлейфом» их организационных, психологических, духовных, нравственных последствий. Не только в России, но и во всех странах, ставящих перед собой цели ускоренной модернизации и развития, традици-онные социальные и межличностные отношения, ве-рования и представления, ценности и психологические особенности населения оказываются неизменно самым мощным препятствием на пути прогресса, который отождествляется с индустриальной цивилизацией и гражданским обществом. Очевидно, в этих условиях любое макросоциальное, исторических масштабов и значения реформаторское начинание, коль скоро оно рождается не стихийно, а инициируется осознанно и целенаправленно, должно рассматриваться не только с точки зрения политических и практических качеств, но и как социально-историче-ская гипотеза, содержание, целесообразность, пути и способы осуществления которой подлежат, помимо про-чего, и научной проверке. Реализация такой гипотезы непременно должна сопровождаться созданием и исполь-зованием разветвленной системы обратных связей ме-жду обществом и властью, обществом и наукой, наукой и властью, которые позволяли бы максимально рано выявлять все издержки и минусы, сводя совокупный ущерб от них к доступному минимуму. Однако само по себе состояние общественного сознания еще не предопределяет ни склонности соот-ветствующей части социума к участию в политике; ни того, в какое политическое поведение выльется это участие, если оно будет иметь место; ни, тем более, потенциальной результативности такого поведения. Динамика общественно-психологических и политико-психологических состояний и процессов, ведущих от некоего состояния сознания к некоторому политиче-скому поведению, в рамках ППА может прослеживать-ся по линии «массовое сознание — общественное мнение — политическое поведение». Причем по мере продвижения от состояния сознания к конкретным формам поведения «включается» все большее число психологических механизмов, для анализа и оценки последствий деятельности которых последовательно задействуется все большее количество критериев. Под массовым сознанием мы будем понимать все совокупное состояние сознания социума или какой-то его части в определенный момент или сравнительно непродолжительный период времени: все существую-щие в этом сознании фактические представления, ценности, интересы, ожидания, эмоциональные состоя-ния без какого бы то ни было исключения. Состояние массового сознания может определяться только при-менительно к ограниченному периоду времени: замет-ная эволюция эмоционального состояния уже меняет и состояние массового сознания в целом, даже если остальные компоненты его остаются неизменными. Переменчивость эмоциональной компоненты созна-ния достаточно высока даже в масштабах общества в целом. Для целей ППА крайне существенно то, что со-стояние массового сознания может быть более или менее достоверно оценено имеющимися методами либо ретроспективно, либо прогностически. Текущей оцен-ке в реальном масштабе времени оно не поддается: методы исследования таковы, что за время проведения опроса состояние сознания вполне успевает изменить-ся и даже неоднократно. Поэтому любые прогнозы вероятной реакции социума на какие-либо ожидаемые или предполагаемые события должны иметь сценар-ный характер. На практике ведущее место в оценке состояния и динамики массового сознания повсеместно заняли опросы общественного мнения. Проблема обществен-ного мнения и его измерения принадлежит к числу наиболее разработанных в общей и политической со-циологии, социальной и политической психологии, политологии; библиография по ней лидирует во всех перечисленных дисциплинах. В рамках политико-пси-хологического анализа целесообразно выделять не-сколько качественно разных уровней общественного мнения применительно к данной политической про-блеме и/или ситуации, что позволяет расценивать его как неструктурированное и структурированное. В целом модельное представление о генезисе и функционировании социально-политических общно-стей как социально-территориальных систем дает возможность всесторонне проводить психологический анализ различных политических феноменов.

Вопросы для самостоятельной работы 1. Обоснуйте условия оптимального соотношения по-литики, психологии и морали в реальном правовом пространстве. 2. Охарактеризуйте истоки, место, статус и перспек-тивы политической психологии. 3. Раскройте цель, задачи и функции политической психологии и условия их продуктивного выполне-ния. 4. Определите основные характеристики объекта, пред-мета и методов политической психологии. 5. Раскройте теоретико-методологические и приклад-ные основы политической психологии. 6. Дайте характеристику основных школ и концепций современной политической психологии. 7. Проведите психолого-политический анализ времен-ного фактора в современной политической прак-тике. 8. Какие возможности раскрывает политико-психоло-гический анализ с использованием моделирования генезиса и функционирования социально-политиче-ских общностей?