Что такое фашизм? смысл этого понятия, его история и проблемы

"Фашизм носит имя, само по себе ничего не говорящее о духе и целях этого движения. Fascio означает "объединение" или "союз", так что фашисты - это "союзники", а фашизм должен означать "союзничество"1. Этими словами Фриц Шотгефер указал в 1924 году на некоторое хотя и банальное, но часто упускаемое из виду обстоятельство. В отличие от таких понятий, как консерватизм, либерализм, социализм, коммунизм и т. д., понятие "фашизм" лишено содержания. Итальянское слово fascio, означающее "союз", происходит от латинского fascis: так назывались связки розог у римских ликторов {В Древнем Риме ликторами назывались почетные стражи, сопровождавшие консула.Прим. перев.}. В 19 веке этим словом пользовались республиканские, профсоюзные и социалистические группы, чтобы выразить свое отличие от партий. Затем, в начале 20 века, этим символическим именем назывались также итальянские правые. Начиная с 1917 года правое крыло итальянского парламента объединилось под названием "Союз национальной обороны" ("fascio per la difesa nazionale"). Из основанного в 1915 году "Союза революционных действий" ("fascio d'azione rivoluzionari") и организованного Муссолини в 1919 году союза ветеранов войны - "Союза борьбы" ("fascio di combattimento") возникла затем фашистская партия, называвшаяся с 1921 года Национальной фашистской партией (НФП, Раrtito Nazionale Fascista). В то время местные и иностранные наблюдатели обычно сравнивали новую партию Муссолини с такими неитальянскими явлениями, как организация Эшериха и Добровольческий корпус в Австрии и Германии, а также, более общим образом, с группами "белых" в Баварии, Венгрии и России. Ленин еще в ноябре 1922 года сопоставил итальянских фашистов с бандами черносотенцев царского времени2. Тогда нее, почти одновременно, социалистические и коммунистические авторы стали обозначать как "фашистские" все антиреволюционные движения и жимы3. Впоследствии в дискуссии коммунистов о понятии фашизма такое обобщение, по-видимому, не вызывало сомнений, хотя в начале 20-х годов Клара Цеткин, Антонио Грамши, Пальмиро Тольятти и некоторые другие итальянские авторы предостерегали от обозначения всех антидемократических и антикоммунистических явлений как фашистских, поскольку при этом стирались специфические черты итальянского фашизма4. Но уже на V Всемирном конгрессе Коминтерна в 1924 году проявилась тенденция рассматривать фашизм попросту как "орудие борьбы крупной буржуазии против пролетариата"5. Поскольку при этом ограничивались тем, что объясняли сущность фашизма его социальной функцией, то вскоре все партии и режимы, полезные для капитализма и вредные для коммунизма, стали считаться фашистскими. Эта инфляция понятия фашизма привела к тому, что социал-демократические партии стали тоже рассматриваться как "близнецы" или "умеренное крыло" фашизма, потому что социал-демократы защищали парламентскую демократию и тем самым способствовали укреплению капиталистической системы6. На VII Всемирном конгрессе Коминтерна в 1935 году Георгий Димитров указал на ошибочность этой теории "социал-фашизма", подчеркнув, что "никакие общие черты фашизма" не избавляют от обязанности "конкретно изучать и принимать во внимание своеобразие развития фашизма и различных форм фашистских диктатур в отдельных странах на различных этапах"7. Но это замечание осталось единичным и не имело последствий. Сам Димитров не сказал в своем обширном докладе ни слова о связанной с этим проблеме разграничения и дифференциации соответствующих явлений. Ни один из многочисленных ораторов, выступавших по докладу Димитрова, не рассматривал вопрос, верно ли, что различные партии и режимы во всем мире, именуемые фашистскими или в самом деле заслуживающие этого названия, действительно имеют общие черты с итальянской фашистской системой, от которой произошло это название. После 1945 года в догматической марксистской дискуссии о фашизме этот вопрос почти не привлекал внимания8. В ГДР говорили и говорят о фашизме, имея в виду, как правило, национал-социализм. Во введении к вышедшему в 1980 году сборнику под названием "Исследования о фашизме" Дитрих Эйхгольц и Курт Госвейлер подчеркивают, однако, необходимость сравнительного исследования фашизма, ссылаясь на упомянутое высказывание Димитрова**. Но до сих пор историки ГДР не опубликовали ни одной работы в таком сравнительном направлении. Иначе обстояло дело в последние годы в Польше, в Чехословакии (во всяком случае, до 1969 года) и особенно в Венгрии. В этих странах появились очень интересные работы о различных формах фашизма). Если коммунистические авторы до нынешнего времени так мало занимались вопросом о чертах сходства и различия между фашистскими движениями, то некоторые из так называемых "буржуазных" исследователей уже в 1928 году опубликовали книгу о "международном фашизме"11, и этой проблемой заинтересовались в особенности социал-демократические теоретики. Однако их весьма значительные инициативы и разработки были почти забыты. Такие социал-демократы, как Георг Деккер, уже в 1930 году считали нужным напомнить, что о фашизме можно говорить лишь в том случае, "если рассматриваемое движение во всех существенных чертах совпадает с итальянским фашизмом"12. Александер Шифрин исследовал общие причины и особенности различных фашистских движений в Европе. При этом он пришел к выводу, что нельзя усматривать "корни фашизма в исключительном своеобразии какого-либо отдельного национального развития". Но точно так же было бы ошибочно сводить все вообще явление фашизма к "структуре и специфическим явлениям развития высокоразвитого капитализма", как это делали коммунистические авторы. Страны, где возникли и выросли фашистские движения, различались в экономическом и социальном отношении. Но в политической области обнаруживались их общие характеристики. В таких обществах "демократия была провозглашена лишь в послевоенное время". В этой "зоне контрреволюции", к которой Шифрин причислял, наряду с Германией, также Италию, Австрию, Финляндию, Литву, Польшу, Румынию, Венгрию, Югославию, Болгарию и Испанию, демократия еще не достигла устойчивости. По этой причине фашистские партии могли обрести особую привлекательность для "идеологии и массовой психологии одичавшей мелкой буржуазии"". Эти мысли дальше развил Аркадий Гурланд в своей книге "Современные действия пролетариата", опубликованной в 1931 году14. Следует отказаться, говорил он, от распространения и применения понятия фашизма ко всему, "что лишь некоторым образом связано с насильственной формой правления", потому что в таком случае фашизм оказался бы всего лишь "выражением очень старого понятия террористической государственной власти". "Специфическая новизна" фашизма заключается в моменте его возникновения. Итальянский фашизм обязан своим успехом не "избытку", а "недостатку капитализма, индустриализации, промышленного пролетариата"15. В отличие от Франца Боркенау, защищавшего в этой связи тезис, что итальянский фашизм представляет собой лишь некоторый вид диктатуры, служащий созданию индустриального капитализма16, Гурланд никоим образом не исключал, что успех фашизма может повториться в Германии, хотя здесь он столкнется с иными, чем в Италии, экономическими и социальными предпосылками. В Германии и в других высокоразвитых капиталистических странах фашисты не могут, конечно, использовать слабость пролетариата и пассивную поддержку широких слоев обнищавшего сельского населения, как это было в Италии, но они найдут соответствующую социальную опору в разоренной и деклассированной экономическим кризисом мелкой буржуазии17. Так же, как Браунталь, Бауэр, Ольберг, Ненни, Тедеско и Гильфердинг, Гурланд пытался объяснить напряжение между мелкобуржуазной социальной базой фашизма и его капиталистической социальной функцией с помощью марксовой теории бонапартизма18. Из этого краткого обзора "классической" дискуссии о фашизме видно, что марксистские авторы не только использовали понятие фашизма как ругательство и пропагандистский жупел; напротив, антифашисты интенсивнее самих фашистов занимались проблемой, представляет ли фашизм особое явление, относящееся к одной лишь Италии, или же это общее историческое явление19. Однако после 1945 года эти попытки сравнительного исследования фашизма были более или менее забыты. Затем Эрнст Нольте весьма содействовал тому, что так называемая буржуазная наука активизировала изучение проблемы фашизма как особого исторического явления20. Взгляды Нольте, которые здесь не будут подробно рассматриваться, встретили не только горячее одобрение, но и активную критику21. Впрочем, главный интерес работ Нольте теперь усматривают в его различных определениях фашизма, особенно в его "трансполитическом" определении (по которому фашизм представляет собой сопротивление "практической и теоретической трансценденции"), а также в его тезисе об "эпохе фашизма"22. Не привлекли особого внимания его соображения, относящиеся к сравнительному исследованию фашизма, где он основывался сначала на анализе "Аксьон Франсэз", итальянского фашизма и национал-социализма, а затем распространил этот анализ на остальные фашистские движения Европы в междувоенное время; столь же мало была замечена его типология, где он различал итальянский "нормальный" фашизм и немецкий "радикальный", а также сопоставлял оба вида с "префашизмом, или протофашизмом" и "филофашизмом" некоторых авторитарных режимов23. В 60-е и 70-е годы было опубликовано множество монографий по истории различных форм фашизма, не исходивших, как правило, из сравнительного анализа и опиравшихся на весьма разнообразные методы и теории. То же относится к некоторым обзорам и сборникам. Во многих из этих работ были рассмотрены не все фашистские движения, как, например, в весьма поучительном и удачном сравнительном исследовании Германии и Италии, опубликованном Вольфгангом Шидером24, или же эти движения рассматривались разными авторами, с различными интересами и точками зрения25. Вследствие этого наша скромная попытка свести воедино и сравнить между собой предыдущие исследования по истории фашизма наталкивается на большие трудности26. Параллельно этому пренебрежению к различным формам сравнительного исследования фашизма, в некоторых странах, и в частности в Федеративной Республике (Германии.- Ред.), происходило размывание понятия "фашизм". Почти все государства в мировом масштабе, от А до Z, от Аргентины до Заира, описываются некоторыми нашими современниками как "фашистские". В области внутренней политики со столь же нелепыми мотивировками разоблачаются как "фашистские" все политические партии и едва ли не все государственные и общественные учреждения. Пренебрежение серьезным сравнительным исследованием явления, а также непрекращающееся размывание понятия "фашизм", отчасти превратившегося в простое ругательство, которым обмениваются противники, привели к тому, что в последнее время различные исследователи стали критически относиться к смыслу и полезности самого понятия "фашизм". Многие авторы энергично воспротивились широкому отождествлению с фашизмом капиталистических государств, управляемых парламентскими правительствами или диктаторами. Другие же подчеркивают, что неразборчивое применение выражения "фашистский" может привести к умалению опасности "настоящего" фашизма итальянского и особенно немецкого образца, а также к недопустимой по научным и политическим мотивам демонизации "просто" антидемократических особенностей авторитарных режимов. Например, Карл Дитрих Брахер решительно высказался в этой связи за единственный решающий критерий парламентской демократии и политической свободы27. По этим, скорее политическим, а также по определенным научным основаниям он высказался за применение понятия тоталитаризма, постулирующего некоторое сходство коммунистических и фашистских партий и режимов, враждебных парламентской демократии. Итальянский исследователь фашизма Ренцо де Феличе указал, кроме того, что итальянский фашизм потребовал далеко не так много жертв, как немецкий национал-социализм, который к тому же, в отличие от итальянского фашизма, опирался не на поднимающиеся, а на опускающиеся слои мелкой буржуазии, опасавшиеся своей пролетаризации28. Так же, как у Брахера, в критике де Феличе научные убеждения соединяются с определенными политическими моментами. А. Джеймс Грегор распространял понятие фашизма на почти все недемократические движения и режимы прошлого и настоящего - причем он, сознательно или нет, вообще решительно ставил под сомнение специфичность и применимость самого понятия "фашизм"29. Между тем Генри А. Тернер подчеркнул, что фашизм принадлежит по существу к категории антидемократических движений и режимов3". Брахер, де Феличе, Тернер, а также Элардайс31, Гильдебранд32, Мартин33 и другие согласны также в том, что как раз между итальянским фашизмом и национал-социализмом черты различия значительнее, чем черты сходства. Поэтому в интересах чисто эмпирического исследования, как они полагали, надо отказаться от общей теории и общего понятия фашизма3*. Эти научные аргументы также связывались - и до сих пор связываются - с определенными политическими взглядами, особенно отчетливо высказанными Тернером. А именно, Тернер опасался, что если бы действительно существовала тесная связь между капитализмом и фашизмом, как всегда утверждали марксистские теоретики фашизма, то это поставило бы под угрозу прочность и самое существование нынешних капиталистических государств с парламентским строем35. Здесь следует подвергнуть критике саму критику. При этом надо также различать политические и научные аспекты. Факт состоит в том, что фашистские партии возникли и выросли на почве капитализма, что они обладали особой притягательной силой для определенных слоев капиталистического общества, что капиталистические круги готовы были оказывать фашистам политическую и финансовую поддержку и, наконец, что фашизм и по сей день вовсе не мертв. Поэтому историк, действительно желающий извлечь уроки из истории, обязан принимать во внимание результаты, тезисы и даже гипотезы исследования фашизма, в частности, теоретического исследования. Как говорит пословица, "черт никогда не приходит снова через ту же дверь"; история не повторится в точно той же форме, но структурные факторы, способствовавшие подъему "классического" фашизма и его приходу к власти, безусловно имеются и могут способствовать росту так называемого неофашизма. Исследование фашизма всегда имело политическую направленность, преследовало антифашистские цели и доставляло средства для борьбы с фашизмом. В области политики и преподавания это имело и до сих пор имеет не только отрицательное, но и некоторое положительное значение. В самом деле, теории, тезисы и гипотезы длящейся уже почти 60 лет дискуссии о фашизме позволяют увидеть некоторые структурные факторы, определявшие ход событий, и представить публике ряд возникающих отсюда проблем. Однако независимо от этих политических и, если угодно, даже дидактических моментов имеются некоторые научные аргументы, которые можно противопоставить критикам, оспаривающим смысл и полезность общего понятия фашизма. 1. Против предлагаемого Брахером и другими применения понятия тоталитаризма говорит прежде всего тот факт, что различия между фашистскими и коммунистическими движениями и режимами еще больше, чем между отдельными видами фашизма. Коммунистические и фашистские партии преследовали различные цели и привели к различным общественным системам. Черты сходства в практике власти (но не в структуре власти) недостаточны для того, чтобы почти отождествлять фашизм и коммунизм36. 2. Подобные же соображения можно выдвинуть против предложения Тернера включить фашизм в группу антимодернистских движений. Это не решает проблемы; напротив, при этом возрастают трудности обобщения и разграничения. 3. Требование ряда авторов отказаться от применения социологических теорий вообще, и от теорий фашизма в частности, неосуществимо на практике. Историческое исследование никогда не было - ни в прошлом, ни в наше время - чисто эмпирическим и свободным от теорий. Если мы не готовы привести постановки вопросов, методы и эвристические подходы теории, из которой мы, сознательно или бессознательно, исходим, то возникает опасность идеологической маскировки и искажения изучаемой действительности. 4. Критики общего понятия фашизма, как бы резко и номиналистически они ни были настроены, должны признать, что почти во всех европейских странах в междувоенный период были движения, ориентировавшиеся на итальянский образец и рассматривавшиеся не только с коммунистической и социалистической, но и с консервативной и либеральной точек зрения как фашистские партии. Понятие фашизма нельзя просто спрятать. Оно имело свою историю и наложило на историю свой отпечаток. Оно принадлежит к "ключевым словам"37 истории 20-го века. Оно может рассматриваться как "фактор и индикатор"38 реального развития, в особенности истории рабочих партий. История интерпретаций фашизма и теорий фашизма неизбежно приводит к истории антифашизма - то есть истории коммунистических, социал-демократических, а отчасти даже консервативных и либеральных партий39. Насколько важно историческое значение теорий фашизма в прошлом и по сей день - прежде всего как фактора и индикатора реальной истории антифашизма,- настолько спорна и проблематична их научная доказательность. Поиски глобальной теории фашизма, которой можно было бы, как универсальным ключом, объяснить форму и функции всевозможных явлений фашизма, до сих пор не привели к удовлетворительному и общепризнанному результату. Существующие теории фашизма могут, как правило, объяснить лишь отдельные проблемы, касающиеся развития отдельных фашистских движений. Это относится к теориям, где фашизм описывается как агент или союзник капиталистических слоев40, а также к тезисам, по которым фашизм является партией мелкой буржуазии41, неизбежным результатом специфического развития национальной истории42, следствием определенной стадии модернизации страны43, результатом определенного социально-психологического импульса44, продуктом культурного и морального распада45, специфической формой господства одного человека46 или формой проявления тоталитаризма. Эти и другие теории фашизма надо соединить друг с другом. Их можно применить в исследовании фашизма как эвристические постановки вопроса, методические подходы или "теории среднего радиуса действия"47, но сама теория фашизма должна быть плюралистической по своему характеру и сравнительной. Буржуазным критикам общего понятия фашизма надо напомнить предупреждение Горкгеймера, что о фашизме (соответственно, о национал-социализме) следует молчать, если вы не готовы говорить о капитализме, т. е. об общих, не ограниченных отдельными капиталистическими странами (Германия, Италия и т. д.) причинах фашизма48. Впрочем, это не означает (также в понимании самого Горкгеймера), что одним этим подходом можно объяснить сущность и возникновение фашизма, который, по словам Эрнста Блоха, имеет более глубокие корни, чем капитализм49. Далее, сторонникам догматически-марксистского, и притом ограниченного одной Германией, понятия фашизма надо возразить - в стиле изречения Горкгеймера,- что если они говорят только о национал-социализме, то должны молчать о фашизме. Эта критика "буржуазных" и марксистских исследований ведет к требованию заняться сравнительным исследованием фашизма. Лишь таким способом можно решить также вопрос о границах и полезности общего понятия фашизма. Это, в свою очередь, возможно лишь в том случае, если - перефразировав часто повторяемое выражение Анджело Таска - сначала написать историю отдельных "фашизмов"50. Лишь после такого описания и сравнения можно попытаться определить "фашизм" в форме глобальной теории.