2.1 Основные направления политической мысли в период Великой Французской революции

Самостоятельным и очень важным аспектом всей проблемы перехода от феодализма к капитализму в истории Франции является вопрос о становлении буржуазной государственно-политической системы. В этом процессе Французская революция сыграла фундаментальную роль, и это не вызывает споров ни в нашей, ни в международной историографии. Тем не менее, есть ряд вопросов, решение которых в нашей литературе требует, как кажется, дополнительного размышления и определенной корректировки.

В научной оценке политических преобразований Французской революции, на наш взгляд, недостаточно строго исполняется принцип историзма. В особенности это относится к преобразованиям первых лет революции, когда и были заложены главные основы нового гражданского и политического порядка. Причину этого кроются в особенностях формирования историографии Французской революции [1].

Во-первых, с начальных ее шагов большую роль в ней играла прямая или подразумевавшаяся аналогия с Октябрьской революцией. С этим был связан и обостренный интерес к якобинскомy периоду Французской революции. В 1927 г. вот что писал об этом Н.М. Лукин: «...при всем различии социально-экономических баз, на которых происходили Великая французская и русская пролетарская революция XX в., между ними, несомненно, имеются черты сходства, позволяющие проводить параллели между положением французской республики в 1793-1794 гг. и советской республики в годы гражданской войны и интервенции. Продовольственная и финансовая политика в эпоху якобинской диктатуры с одной стороны, и наша экономическая политика эпохи военного коммунизма с другой, реорганизация вооруженных сил Конвента и строительство Красной армии и т.д. Сама якобинская организация - с ее строго централизованным аппаратом, «чистками», партийными мобилизациями и крепкой связью с массами во многом напоминает ВКП большевиков» [17]. Понятно, что якобинская республика выступала как точка отсчета, критерий при оценке предшествовавших преобразований, в частности, государственного строительства первых лет революции.

Во-вторых, на наш подход к государственным преобразования первых лет революции сильно влияло то обстоятельство, что мы недостаточно взвешенно распространяли на французскую буржуазию эпохи революции те ленинские оценки, которые относились к российской либеральной буржуазии начала XX в.

В итоге, при анализе не только социальных, но и политических преобразований первых лет революции преимущественный акцент делался на их буржуазной ограниченности, непоследовательности, на неспособности либеральной буржуазии и ее политических лидеров на решительную ломку старого, и даже на то, чтобы следовать своим собственным коренным интересам из страха перед народными массами.

Между тем, масштабность политических реформ этого времени требует большего историзма оценок. В силу целого ряда причин уже Учредительное собрание оказалось способно в 1789-91 гг. осуществить уникальные для европейских условий той эпохи политические преобразования. В эти именно годы на смену авторитарно-административной системе абсолютной монархии ХVII-ХVIII вв. были заложены основы новой правовой государственности. Необходимо отметать здесь два ее принципиальных момента, не известные тогдашней Европе [1].

Во-первых, введение выборного начала при организации новой государственной системы, особенно последовательно проведенные на уровне местного управления. Начиная с сельской коммуны и кончая департаментом действовали избранные населением органы власти, в которых не было ни одного назначенного сверху чиновника (типа префектов, введенных Наполеоном и существующих до сего времени). В совете департамента представителем центральной власти считался генеральный прокурор-синдик, который вел прямые сношения с министрами. Но он избирался населением на тех же основаниях, что члены совета, и в заседаниях совета и директории департамента имел лишь совещательный голос. Таким образом был проведен до конца принцип примата выборного коллективного органа перед авторитетом представителя центра. На эту черту государственной системы, созданной уже в начале революции, обратил в 1885 г. внимание Ф. Энгельс, внеся поправку в известный тезис К. Маркса о том, что «Первая французская революция... должна была развить дальше то, что было начато абсолютной монархией - централизацию»[20]. Напротив, все управления департаментов, округов и общин, как справедливо отмечал Энгельс, «в продолжение всей революции, вплоть до 18 брюмера, состояло из властей, которые избирались самими управляемыми и пользовались полной свободой в рамках общегосударственных законов» [20].

Второй момент, который существенно подчеркнуть - именно в ходе этого государственного творчества были заложены во Франции основы современного буржуазного правового государства. В частности, уже с 1789 г. отсутствовала цензура; утвердились свобода слова, печати, собраний, вместе с ними - право и возможность публичной критики действий власти. С ликвидацией сословных привилегий установился принцип равной для всех законности. Был введен выборный суд присяжных, соревновательное гласное судопроизводство, бесплатность правосудия. Места заключения были переданы в ведение выборных муниципалитетов, а не судебных властей.

Конечно, речь идет о буржуазном государстве. В 1789 - первой половине 1792 г. существовал имущественный избирательный ценз, который резко сужал доступ граждан в верхние этажи политической системы. При всем том, в условиях того времени созданные институты представляли собою громадный прогресс. С развитием революции государственные преобразования были продолжены в демократическом направлении. После падения монархии было введено всеобщее избирательное право для мужчин, установлена республика. Наконец, в первой половине 1793 г. увидели свет поразительные для своего времени республиканские буржуазно-демократические конституции - сначала жирондистский проект Кондорсе, затем, в июне 1793 г. - принятая, но не проведенная в жизнь конституция якобинцев. Все сказанное позволяет поставить вопрос - можно ли сказать, что Французская революция не осуществила слома старой государственной машины? Известен вывод Маркса, сделанный им в «18 брюмера Луи Бонапарта»: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее» [20]. Возможно ли отнести этот вывод к Французской революции, которая на смену абсолютной административной монархии, основанной на принципе авторитарной наследственной власти, сохранявшей множество средневековых институтов, переплетавшихся с разросшейся с началом нового времени неподконтрольной подданным бюрократией, утвердила совершенно иной тип государства, рационально организованный на началах выборности и гражданского равенства? Было бы интересно проанализировать с этой точки зрения данные революцией и действовавшие во время нее государственные институты.

Обращаясь в общей оценке государственного творчества Французской революции, сошлемся на мысль, высказанную М.А. Баргом и Е.Б. Черняком. Говоря о «втором синхронном цикле» европейских буржуазных революций, который они датируют концом ХVIII в., эти ученые делают вывод, что в ходе него «была впервые создана государственная надстройка, адекватная потребностям зрелого капиталистического общества, развитым формам господства буржуазии» [3].

В сущности, именно в этом и состоит один из важнейших аспектов созидательной деятельности французской революции. За годы революции Франция создала и, если так можно сказать, «экспериментально» испытала несколько типов государственного устройства, адекватного потребностям достаточно уже зрелого буржуазного общества: конституционную монархию с последовательно проведенным выборным началом в организации власти (1789-1792); буржуазно-демократическую республику со всеобщим избирательным правом для мужчин (1792-1793); цензовую буржуазную республику (1795-1799).

Характерно, однако, что ни одна из этих государственных форм не смогла удержаться в ходе революции и непосредственно после нее; для конца ХVIII в. все они оказались предвосхищением будущего. Не удержались потому, что и после Французской революции еще не мог сразу сложиться во Франции зрелый капитализм, не создались еще условия для тех развитых форм господства буржуазии, которым соответствовали выработанные революцией формы государственной надстройки. Революция дала сильнейший импульс процессу складывания этих форм; однако, для их утверждения требовалось время [33].

Учитывая это, представляется не точной вторая часть известного суждения Ф. Энгельса, высказанного в 1885 г. в предисловии к «18 брюмера Луи Бонапарта», о том, что «...Франция разгромила во время революции феодализм и основала чистое господство буржуазии с такой классической ясностью, как ни одна другая европейская страна» [19]. Все же время для таких политических форм, которые соответствовали чистому, «классически ясному» господству буржуазии, наступило далеко не сразу после Французской революции; оно пришло вместе с окончанием всего цикла буржуазных революций во Франции. Напомню, что размышляя о хронологических пределах этого цикла, В.И.Ленин считал его верхней границей 1871 г. [16]