Гносеологический статус категории «политическое событие»
Оппозиционность философии и науки в современном политическом познании снимается объединением факта и ценности в понятии «политического события». Гносеологическое значение категории «факт» как незаинтересованного суждения, фиксирующее эмпирическое знание, ставится под сомнение, будем ли мы говорить о фактуализме или о теоретизме в познании. Хотя фактуальное политическое знание находит значительную поддержку среди политологов, тем не менее, явно определилась тенденция формирования событийного политического знания. Ханна Арендт с присущей ей проницательностью относительно тенденций познания и их связи с политическим миром писала о различии между познанием того, что сделано самим человеком, и познанием события, которое вносит неопределенность в сферу человеческих дел. «Поскольку, во всяком случае в области человеческих дел, событие образует поистине фактуру действительности, составляя сверх того саму суть действительного, — писала она, — было бы крайне нереалистично как раз с ним-то и не считаться, т.е. не быть готовым к тому, что произойдет нечто не предусмотренное никаким расчетом» [15]. С этим, по-видимому, связано возрождение интереса к интерпретативному познанию, к истории и к методологии «case-study» в политической науке. В современной политике интересует сам по себе факт вместе с его значением и возникновением. Будем ли мы говорить о «формировании политического события» или «об обнаружении его смыслов», в любом случае нас будет интересовать его встроенность в связи и отношения, действующих на политической сцене людей. С одной стороны, политическое событие является фактом политической жизни. Можно ли изучать его как «вещь»? Положительный ответ базировался бы на предпосылке его внутренней определенности и независимости. Но кто лучше знает об этом событии и понимает его смысл, тот, кто был его участником, или наблюдатель? Проблема писателя и читателя, художника и любителя живописи, политика и политического исследователя (философа или ученого) в этом отношении вновь актуализируется.
Сошлемся здесь на проработку эпистемологического содержания категории «события», проделанной применительно к французской историографии Полем Рикером [16]. Представляется, что она имеет более
[226]
широкое значение и касается всего комплекса «исторических» наук, под которые подпадает и современная политическая наука. В онтологическом смысле, пишет Рикер, под историческим событием понимается то, что действительно произошло в прошлом. Историческое событие в этом отношении имеет статус абсолютного свойства прошлого, но оно еще связано с деятельностью живших людей, а также имеет в качестве человеческого прошлого содержание инаковости, абсолютного различия. «Этому тройственному онтологическому допущению — абсолютное прошедшее, прошедшее человеческое действие, абсолютная инаковость — соответствует, по Рикеру, тройное эпистемологическое допущение. Прежде всего, мы противопоставляем неповторимую единичность физического события или события человеческой жизни универсальности закона… Далее, мы противопоставляем практическую случайность логической или физической необходимости: событие — это то, что могло произойти по-другому. Наконец, инаковость находит свой эпистемологический эквивалент в понятии отклонения от всякой сконструированной модели или любого инварианта» [17].
В методологическом плане оппозиционность философии и науки в изучении политического события пытаются сегодня снять, формируя новые методологические комбинации, типа «научного реализма», «аналитического нарратива» или «нового институционального подхода».
Методология «научного реализма» (Рой Бхаскар и его последователи) пытается совместить каноны строго научного исследования с креативной ролью научного сообщества, которое является не источником политической субъективности, а моральной силой в прогрессивном поиске знания о реальном мире. Этот подход ориентирован на несводимость теорий к чисто обозреваемым верифицируемым утверждениям, на наблюдение как антропометрический процесс, на критику полученных наблюдаемых фактов, на связь науки, человеческого индивида и общества, на отсутствие непреодолимого разрыва между нормативными и описательными суждениями и т.д.
Методология «аналитического нарратива» (Роберт Бейтс, Барри Вейнгаст и др.) соединяют аналитические методы научного познания политики, связанные с теорией рационального выбора и теорией игр, и идеографическую традицию в социальных науках, которая, прежде всего, связывается ими с историей, где повествование, культурные контексты и структуры взаимодействия являются существенными для описания. Место данной методологии видится ими между идеографическим и номотетическим размышлением.
«Новый институциональный подход», разрабатываемый французскими социологами и политологами, делает акцент на принципе рациональности, модифицируя его значение в условиях современной неустойчивой модели развития в направлении соединения интерпретативности и рациональности.
[227]
«Интерпретативная рациональность» играет роль объяснительного принципа современного мира политики с множеством смыслов и политических событий.